Она может уйти, только если Свейнунг прилюдно ее поколотит, возьмет наложницу из той же усадьбы, откуда взял ее, или скоропостижно умрет.
– По твоим словам, Свейнунг ведет себя до крайности опрометчиво, так что все может быть.
– Я обдумаю то, что ты сказал, господин, про четыре и про восемь марок. Но если мне все ж таки потребуется королевский суд, я вернусь.
– Думаю, на королевский суд рассчитывать не стоит. А коли вынесешь свое дело на осенний тинг, помни: бонды скучают. Им охота развлечься, увидеть что-нибудь этакое, необычное, и они с радостью посмотрят, как ты будешь окунать руки в кипяток.
Ингьяльд и двое его свидетелей с поклоном оставили развеселившегося Дагфинна Бонда. Король Хакон почти все это время сидел на галерее и слышал большую часть разговора. Улыбаясь, он попросил Дагфинна Бонда разыскать Петера Стёйпера и привести к нему: надо кое-что обсудить.
Когда Дагфинн Бонд и Петер Стёйпер вошли в комнату, король Хакон с Ингой ожидали их, сидя в креслах. Обоим предложили сесть напротив, а дружинникам велено было выйти вон и затворить за собою дверь. Король по-прежнему улыбался.
– Добрый совет ты дал в запутанном деле, Дагфинн Бонд. Напомнил, как ревностно мы охраняем законом наших женщин и как легко человеку изменяет здравый смысл. Мы сурово караем хищение даже столь малой ценности, как двадцать четвертая доля марки: привязываем краденое к спине вора, отводим его к береговому утесу и там казним. Целых три марки должен платить тот, кто украдкой срывает поцелуй. Поцелуй может означать все что угодно, и неосторожного мужчину легко объявить вне закона. Вот как важно для нас оградить девичество и обеспечить род залогом подлинного отцовства и правомерного наследования. Когда речь идет о женщинах, можно потребовать справедливости и от короля.
Дагфинн Бонд и Петер Стёйпер догадывались, куда клонит король, однако ж на Ингу не смотрели. А король продолжал:
– Хочу тебе сказать, Петер Стёйпер, что не знаю в моей державе более честных и добропорядочных людей, чем ты, Дагфинн Бонд да твой двоюродный брат Инги Бардарсон из Нидароса. Вот почему сейчас, в присутствии Инги, я открою вам один секрет, которым вы поделитесь с другими, если со мною вдруг что-то случится. В особенности это должен узнать Инги Бардарсон. У нас с Ингой, возможно, будет ребенок. Я говорю «возможно», так как мы пока не вполне уверены, но, если и правда родится ребенок, вы свидетели, что я признаю свое отцовство и горжусь этим. Говорю я все это затем, чтобы Инга ни в чем не сомневалась и спокойно, счастливо и столь же гордо, как я, исполнила свою важную миссию – выносила первенца короля Хакона. Больше мне добавить нечего, разве только что вы должны поклясться хранить полное молчание об этой радостной новости. В первую очередь Хакон Бешеный ни под каким видом не должен ничего знать.
Они дали клятву молчания. Был сентябрь 1203 года. Жизнь в Борге шла своим чередом. Лишь в середине октября король Хакон стал подумывать об отъезде в Осло.
ОТРАВА
Как только у острова Несё завиднелись верхушки мачт Хаконова флота, королева Маргрет выехала из епископских палат. Вместе с девицей Кристин и всеми своими приближенными она отправилась в окрестности города навестить родичей. Пусть пасынок в свой черед дожидается. Хакон Бешеный, который приехал сюда с поручением развлекать дам, охотно взялся их сопровождать. В последнее время они стали большими друзьями.
Зато епископ Николас Арнарсон устроил королю грандиозную встречу – с процессиями, хоругвями и воскурением благовоний. А потом, когда все чин чином устроились, епископ и король сошлись для беседы с глазу на глаз. Начал разговор епископ Николас:
– Мы слышали о тебе много хорошего, Хакон сын Сверрира.
В особенности меня радует, что ты решил покончить с раздорами и призвал домой клириков.
– И я слышал о тебе хорошее, Николас Арнарсон, – сказал Хакон, – даже от отца, хоть ты и участвовал в его коронации двенадцать лет назад.
– Знаю, он говорил, что язык у меня проворный да ловкий, а верность – лисья. Наверно, язык у меня и впрямь проворный да ловкий, так ведь и выручал он меня за эти годы не раз. А ежели лисья верность во благо стране – что ж, тогда я лис.
– И во благо церкви.
– Этим я тоже горжусь. Ты знаешь, государь, мы живем в стране, которую очень трудно повернуть к миру. Оба мы родились в краях, где борьба за власть разгоралась чаще всего, – в Западной Норвегии и в Трандхейме. Именно тамошняя родовая знать предъявляла претензии на наследование королевской власти [39] , а когда власть увязана с таким спорным вопросом, как наследование, не приходится удивляться, что в наших краях без конца вспыхивали распри. Здесь, на Востоке страны, смотришь на эти раздоры как бы вчуже, и здесь я взял на себя задачу примирить враждующие партии, чтобы народ был един и избавлен от бесполезных страданий. Мир и стабильность – вот что для нас здесь важнее всего. – Николас Арнарсон задумался, потом добавил: – Однако, чтобы наши начинания окрепли и упрочились, нужно время. Тут как с деревом, из которого строят длинные лодки и церкви. Сперва требуется время, чтобы дерево выросло сильным и крепким. Затем бонды обрубают у сосны верхушку – это больно, но мало-помалу живица возобновляет свой ток по стволу и дает древесине такую силу, что ни крысы, ни грибок ее не берут. Коли сосну на год-другой оставить в покое, древесина приобретает необычайную прочность и стоит не одну сотню лет.
В итоге король и епископ решили сообща добиваться прочного мира, чтобы время взяло свое и залечило раны. Еще не раз они вели между собой откровенные беседы, и ученый епископ оставил у молодого короля большое впечатление. И все же король понимал, что этот почтенный муж всегда будет независим в своих действиях. Сейчас он дал клятву верности потому, что сам считал это правильным, и союзником будет, только пока оба они радеют за общее дело. Епископ всегда предпочитал ни к чему не обязывающие обороты речи.
Но однажды вечером Николас Арнарсон обронил замечание, которое король Хакон воспринял как более личное и доверительное:
– Не знаю, есть ли для этого основания, да только внутренний голос подсказывает мне, что ты должен остерегаться Хакона Бешеного.
– Я это знаю, – ответил король Хакон.
Возвращения вдовствующей королевы ждали долго, но вот наконец она прибыла в город. Король Хакон сделал вид, что отлучка Маргрет была совершенно в порядке вещей, и встретил королеву учтиво и благосклонно. С подчеркнутым радушием он приветствовал девицу Кристин и свою сводную сестру Сесилию, дочь короля Сверрира и Маргрет.
В Осло они оставались недолго.
Королева Маргрет быстро поняла, что приезжая девица нисколько короля не интересует, и не сдержалась, вспылила при посторонних – отчасти потому, что он заставил так долго себя ждать, а отчасти потому, что он якшался с наложницами и подавал другим дурной пример. Стыд-то какой! И Кристин осрамил, и сводную свою сестру Сесилию! Король Хакон для первого раза обуздал злость и сказал, что наутро все выезжают из Осло, чтобы встретить Рождество в Бьёргвине. Но вдовствующая королева не унималась: всё, хватит, она с Кристин и Сесилией уезжает в Швецию, добропорядочным дамам лучше праздновать Рождество именно там.
Король бросил взгляд на Сесилию и коротко сказал:
– Норвежская королевна, замужняя ли, нет ли, не покинет державу без нашего позволения. Таков закон. Завтра мы все отправимся в Бьёргвин.