Признаюсь, я был одним из этих завистников. И любой настоящий мальчишка на моем месте вел бы себя точно так же. Я очень хотел быть у всех на виду – чтоб мне дивились, чтоб обо мне говорили. Эрнест и Барти испытывали, конечно, те же чувства, но, как и я, скрывали свою зависть. Я старался попасться магу на глаза в надежде, что он и меня заставит творить чудеса, но мне не удалось привлечь его внимание. Он просто не замечал меня, когда замышлял новые чудеса. Наконец я придумал план, вполне осуществимый, как мне казалось. Я решил повидать Сорок четвертого наедине и открыть ему свою тайну – кто знает, вдруг он поможет, и мое желание исполнится? Когда вся братия легла спать, я проскользнул в его комнату и замер в ожидании хозяина. Сорок четвертый явился около двух ночи; увидев меня, он быстро поставил фонарь на стол, взял меня за руки, и такая радость озарила его лицо, что мне не пришлось ничего объяснять.
Глава VI
Сорок четвертый закрыл дверь, мы сели, и он начал разговор. Сказал, что рад моему приходу – это очень мило и великодушно с моей стороны, – что надеется найти во мне друга: он одинок и очень хочет с кем-нибудь сблизиться. Я смутился, мне стало стыдно, я почувствовал себя жалким и подлым обманщиком и почти собрался с духом открыть ему истинную цель своего прихода, низменную и эгоистичную. Но Сорок четвертый улыбнулся доброй располагающей улыбкой, похлопал меня по колену и произнес:
– Не беспокойся.
Что он имел в виду, я не понял, но его замечание меня озадачило; мне хотелось поддержать разговор, чтобы не выдать своего замешательства, но, как на зло, ничто, кроме погоды, не шло на ум, и я молчал.
– Она тебя волнует? – спросил Сорок четвертый.
– Кто – она?
– Погода.
И снова я был озадачен, вернее – потрясен. «Это сверхъестественно, – думал я, – это страшно, я его боюсь».
– И напрасно, – весело молвил Сорок четвертый, – не надо меня бояться.
Я поднялся, охваченный дрожью, и едва пролепетал:
– Я… мне что-то неможется, извини, я лучше пойду.
– О, не уходи, прошу тебя! – взмолился Сорок четвертый. – Побудь со мной. Хочешь, я помогу тебе, с радостью помогу?
– Ты такой добрый, такой славный, – растерянно бормотал я, – мне и самому хочется остаться, но лучше я зайду в другой раз. Я, понимаешь ли… похолодало, наверное, простыл немного. Пойду лягу, укроюсь потеплей, так скорее поправлюсь.
– При простуде выпить чего-нибудь горячего в сто раз лучше, уж поверь мне. Горячее питье – вот что тебе нужно! Ну, как?
– Может, и лучше, да где…
– Только скажи, что ты хочешь! – воскликнул Сорок четвертый, жаждавший мне помочь. – Горячий кларет, прямо с огня, пойдет?
– Еще бы! Но откуда…
– Вот, держи, пей, пока не остыл, только не обожгись. Простуду как рукой снимет.
Сорок четвертый протянул мне дымящийся кубок – красивый, покрытый тончайшей резьбой. Я принял его и ни жив ни мертв повалился на стул, кубок задрожал у меня в руке. Я все же глотнул вина – оно было восхитительно и совершенно непривычно на мой грубый вкус.
– Пей! – подбодрил меня Сорок четвертый. – Пей до дна, не бойся, вино живо поставит тебя на ноги. Впрочем, это не по-товарищески: я должен выпить вместе с тобой.
В мгновенье ока в руке у него появился дымящийся кубок. Не успел я осушить свой, как он снова протянул мне полный и сердечно сказал:
– Пей, это только на пользу. Я вижу, тебе уж полегчало, верно?
«Полегчало, как бы не так, – подумал я про себя. – Согрелся, а душа в пятках».
Сорок четвертый добродушно рассмеялся.
– Поверь на слово, у тебя нет никаких оснований для страха. Даже под защитой моей доброй старой матушки Катрины ты бы не был в большей безопасности. Пей!
Я не мог устоять – не кларет, а настоящий нектар! Потягивал его с наслаждением, но страх и неловкость не проходили.
Нет, мне не хотелось здесь оставаться: мало ли что случится? Я заявил, что ухожу. Сорок четвертый не собирался ложиться – его уже ждали дела, и он предложил мне свою кровать. Меня кинуло в дрожь при одной мысли об этом, и я нашел отговорку – своя постель привычнее, а мне надо хорошо отоспаться. Сорок четвертый вышел проводить меня и несколько раз благодарил с самым серьезным видом за то, что я наведался к нему в гости; он великодушно не замечал ни моей бледности, ни дрожи и взял с меня слово, что я снова приду к нему нынче же ночью. В душе я решил, что скорей умру, нежели сдержу свое слово. На прощанье он дружески пожал мне руку, я с трясущимися коленками шагнул во мрак и тут же очутился в собственной постели – дверь комнаты закрыта, на столе мигает свечка и отрадный огонь полыхает в камине. Чудеса да и только! Как бы то ни было, я с наслаждением погрузился в сон; благородное вино слегка кружило голову, но последняя мысль, промелькнувшая в полузабытьи, отрезвила меня, как ушат холодной воды: а вдруг он подслушал мою мысль – скорей умру, нежели сдержу слово?
Глава VII
К своему удивлению, я поднялся бодрый, полный сил, когда меня разбудили на рассвете. Никакого похмелья!
Так это был сон, обрадовался я, хорошо бы он не вышел в руку!
Вскоре я увидел Сорок четвертого Он поднимался по лестнице с большой вязанкой дров.
– Придешь сегодня ночью? – спросил он с мольбой в голосе.
Я вздрогнул.
– Господи, так значит, это не сон?
– Нет, не сон. Жаль, если не придешь. Прекрасная была ночь, я тебе очень благодарен.
Сорок четвертый произнес это так трогательно, что сердце у меня дрогнуло, и сами собой вырвались слова:
– Приду, скорей умру, нежели отступлюсь от своего слова!
Сорок четвертый обрадовался, как ребенок.
– Та же фраза, но на сей раз мне она нравится больше, – молвил он и добавил, проявив предупредительность и деликатность: – В присутствии других обращайся со мной, как прежде. Ты навредишь себе, если станешь выказывать мне дружеское расположение на людях. А я все понимаю и не обижусь.
– Ты славный парень, – ответил я, – преклоняюсь перед тобой. Если б я родился храбрецом, я бы бросил вызов им всем, но увы! Я не из храброго десятка.
Его большие глаза широко открылись от изумления.
– За что ты коришь себя? – недоуменно спросил Сорок четвертый. – Не ты себя создал, в чем же твоя вина?
Какая глубокая здравая мысль! Мне она и в голову не приходила, более того – я не слышал ее от умудренных ученостью людей, они никогда не высказывали ничего и вполовину столь разумного и неопровержимого. Тем удивительнее было услышать подобную истину от мальчишки, да еще бездомного бродяги. Я был озадачен, но подавил в себе желание тут же обратиться к нему с вопросом, рассудив, что смогу и без разрешения обсудить с кем-нибудь это дело, если захочу. Сорок четвертый весело глянул мне в глаза.
– Не сможешь, как ни старайся, – сказал он.
– Чего я не смогу?
– Ты никому не расскажешь о том, что произошло прошлой ночью.
– Почему?
– Я этого не хочу. А против моей воли ничего не случится. Я намерен исподволь посвящать тебя в различные тайны, и ты их сохранишь.
– Я, конечно, постараюсь.
– Попробуй нарушить мой запрет. Заметь, я не говорю: «Ты не должен разглашать тайну», я говорю: «Ты не сможешь».
– Тогда я и пробовать не стану. т ' ''"~ Весело насвистывая, подошел Эрнест и, увидев Сорок
четвертого, закричал:
– Эй, убирай дрова с дороги, ленивый попрошайка!
У меня едва не сорвалось с языка самое обидное ругательство, какое я знал, но что-то заставило меня сдержаться. «Может, Сорок четвертый не одобряет моего намерения?» – подумал я, подтрунивая над собой Сорок четвертый обернулся и бросил через плечо:
– Ты прав, не одобряю.