- Хорошо... Не горячитесь, я тоже позавчера развелся.
Глава вторая
Темно-зеленый "жигуленок", весело жужжа, бежал по узкой асфальтовой полосе, довольно крутыми галсами ведущей на юг. С левой стороны плотно стояли высокие тополя, совсем еще зеленые. И откуда же тогда взялась эта пронзительно золотая полоска опалой листвы по самой обочине? Она яркой линией тянулась уже не один десяток километров, красиво очерчивая повороты трассы. Справа, в плотных зарослях кленов, лип и ранеток, пряталась Катунь, редко-редко оголяя свои ленивые, розовато чешуящиеся на вечернем уже солнце воды. Никаких гор не было и в помине, хотя бестолковый и неуютный Бийск миновали уже не менее часа назад. Глеб развалился поперек всего заднего сиденья - за свои кровные можно было чуток и побарствовать. Шофер, выглядевший точно так же, как все частники мира, снял кепку с крепко сидящей на мощной короткой шее, наголо стриженной головы, выставил в открытое окно локоть сильной загорелой руки и, кажется, совсем не смотрел, куда едет. Попытавшись нащупать общие темы разговора, очень скоро он смирился с явным нежеланием пассажира ему поисповедоваться, и то включал-выключал свое радио, то насвистывал "Маленьких лебедей". Или, как бы ни к кому и не обращаясь, сквозь золотые зубы комментировал мелькающие достопримечательности.
- Вот сейчас мы приближаемся к Сросткам... Это родина нашего великого земляка Василия Макаровича Шукшина... Богатая деревня... Вон там - музей... А эта горка, вон - с телевышкой, "Пикет" называется. Там каждый год Шукшинские чтения проводятся. Народу приезжает тьма. Отовсюду. Из Москвы Золотухин бывает, он ведь тоже наш, алтайский... И из-за границы едут, с Америки, там, Австралии. Все русские, конечно...
Мимо проплывали добротные, крепкие усадьбы с палисадниками, из которых выпирали "золотые шары" и фиолетово-алые граммофончики мальв. В стороне от дороги, под деревьями сидели сонные тетки, красочно разложив дары приближающейся осени: огурцы, помидоры, перцы, кислые ранние яблочки и мелкие дыньки. Рядом стояли три-четыре дорогие и не очень иномарки, городские туристы в черных очках и огромных шортах пили из пластиковых бутылок, жевали пахучие шашлыки. Над всем поднималась лысая сопка со стандартной железной телебашней... Пикет, Шукшинские чтения... Глеб пару раз тоже собирался побывать здесь: из Москвы в Сростки постоянно выезжала команда литературных зубров с обширной свитой. Но в связи с происходившей тогда сменой "главных" трения и трещины в редакциях журналов требовали обязательного и громкого обозначения - чей ты? за "старую гвардию" или со "свежими силами"? Все это было болезненно и не вызывало азарта, и в конце концов просто заставило перестать печататься в "толстушках". А затем и вообще печататься... Зато удалось сохранить со всеми более или менее нормальные, не активно военные отношения. С надеждой на перспективы.
Начинало смеркаться. Глеб оглянулся и обомлел: между двух нежно позолоченных вечерним светом горных громад, словно на старинной японской картине, низко дрожало огромное, круглое, темно-красное солнце. Под ним лиловый прозрачный туман заполнял косые длинные тени над рекой, перекрытой стремительным подвесным железным мостиком. Дальний берег, вздувшийся зубчатой спиной уснувшего динозавра, с поднимающимися почти до вершин, совершенно синими соснами, влажно оглаживался неизвестно откуда взявшимися бледно-розовыми облаками. Облака медленно, как огромные слепые улитки, сползали вниз, цепляясь за распушенные кроны, а на их светящемся фоне двумя короткими черными черточками кружили орлы...
Такое нужно бы видеть в минуту смерти - как утешение: да, ты познал это, ты обладал этим, и теперь для тебя уже ничего лучшего на Земле не будет... И не надо. Ибо здесь, в этом мгновении, был весь гетевский Фауст, со всей его безумной жаждой самоубийственного растворения в этой чарующей полноте жизни. С жаждой расщепления - еще живого, с бешено бьющимся о ребра сердцем! - тела на атомы и фотоны не просто в каком-то, пусть самом сокровенном, месте Земли или часе суток, а именно в ситуации: стечении в единую, святую гармонию экстаза, конечную точку-крест пространства и времени... "Остановись, мгновенье!"
- А здесь и притормозим. Так надо: духам поклониться. А то не впустят.
"Жигуленок" по косой пересек дорогу и лихо припарковался слева. Вышли. Вокруг все ветви тальника, черемух и кленов были плотно увешаны тысячами и тысячами маленьких разноцветных ленточек. В темной глубине небольшой, заросшей густыми прогнутыми ивами ложбинки виднелась каменная плотина, подпрудившая взятый в трубу источник. Рядом крутые ступени каменной же, с претензией на художественность лестницы возводили к облезлому и, по-видимому, лет двадцать уже закрытому павильону летнего кафе сталинского ампира. Глеб вслед за шофером по скользким камням подобрался к воде. Черпнул в ладони, блаженно обмыл лицо, шею, попил, снова умылся. Ледяная родниковая вода протекла по груди сквозь рубашку. Как хорошо! Как здорово! Но тут нога соскользнула, и он по щиколотку встал прямо в бассейн. Шофер, с противоположной стороны набиравший пластиковую бутылку, златозубо рассмеялся:
- Обалденно здесь! Я, можно сказать, только ради этого и подрядился поехать. Здесь настоящая граница Горного Алтая, а не там, где КПП. Здесь все решается для приезжающего: примут духи или нет. Вот, наш Бийск вроде и недалеко, но там так живешь, а здесь иначе. И не вздумай смешивать.
- А то что будет?
- Что угодно. Вплоть до смерти. Или любви. Особой. Это же горы. Что тут непонятного?
- Ну?
- А тож, почему в горах травы и корни лечебные? А панты? Тут сила! Вот скоро сам узнаешь, какая: воды попил, теперь ленточку подвяжи. Духам-то. Слышь? Они закон дали, не нам его нарушать. Накажут.
Какую бы ленточку? Глеб расслабил узел галстука, стянул его через голову:
- Пойдет?
- Потянет. За такой они тебя точно под опеку возьмут. Не от Кардена?
- От Версаче. - И серьезно, без дураков предложил: - Двинули? А то темно.
- Ага, вечереет. Теперь на фарах пойдем. И асфальт скоро кончится.
Глеб сел теперь впереди. Разгоряченный "жигулевский" движок никак не "прихватывал". Пришлось некоторое время "почиркаться", пока все же завелись и выехали на совершенно пустую трассу. Глеб уже перестал зажиматься перед резкими поворотами в ожидании случайного "встречного", да и скорость теперь была километров шестьдесят-семьдесят. Фары сузили мир до тоннеля. Дорога действительно потеряла асфальт, и в пыльной гравийной насыпи то там, то здесь под косым освещением страшно чернели на самом-то деле не очень глубокие ямы.
- Я по молодости не очень-то в духов верил. Сам понимаешь, пионерия другому учила. А потом, уже после дембеля, с ними въявь столкнулся. И до сих пор не понимаю, почему жив... Долинка тут есть, с озерами. Красота. А в ней у шаманов местечко было такое же, тоже с тряпочками. Вот мы и решили побалдеть. Дураки... Натащили сухача и подожгли эти ленты на дереве... Пьяные, в дупелину пьяные были... Костер огромный получился. Мы вокруг, слышь, пляшем. Ну, бабы там, все как надо... И вдруг как ветер дунет! Ниоткуда! И разом шесть человек загорелось. Факелы! Мы протрезвели как один. Огонь сбиваем, валяем их по земле - и ни-ни! Горят, как бензином облитые... Потом, когда разбирались, поняли: это те были, кто поджечь дерево больше всех хотел... Двоих, парня и девку, так и не откачали...
На крутом левом повороте фары выбеливали столбики ограждения с провисшей между ними проволокой.