Фотографы, теснясь, освобождают мне проход. Я улыбаюсь в камеры. Женщина-фотограф, что удостоила меня тогда слегка заинтересованным взглядом, теперь смотрит на меня во все глаза. Она предвкушает сенсацию. И делает последний снимок, чтобы запечатлеть всю сцену. Но это оказывается выше ее сил и, прислонившись к двери, ее начинает рвать. Кто-то отходит в сторону. Кому-то удается сделать фото крупным планом. Я уже мысленно вижу крупным шрифтом заголовок в какой-нибудь газетенке: «Последняя новость. Стэп вышел из воронки!». Да. Молодцы. Именно так. Я от этого в полном восторге. И я выхожу со сцены.
59
Я еще не успел спуститься, а новость уже опередила меня. Театр в какой-то странной лихорадке. Как будто неожиданно объявили прямой эфир. Все кричат и куда-то бегут. С вопрошающими лицами, обезумевшие от желания поскорее узнать подробности, все уже в курсе, что случилось. Как водится, краски сгущены, добавлены небылицы и эпические преувеличения. «Ты слышал?» — «Да что случилось-то?» — «Драка, марокканец… поляк… вечно эти албанцы… охранник стрелял… есть раненые? Все!» Я спрашиваю о Джин. Одна девушка говорит, что она пошла домой. Тем лучше. Я иду к выходу. Тони идет мне навстречу. Кажется, он тоже нервничает. Похоже, ситуация серьезная: у него во рту нет сигареты.
— Уходи, Стэп. Сейчас приедет полиция, — похоже, он один понял ситуацию. — Что бы там ни было, ты правильно сделал. Они все трое мне осточертели.
И он смеется, довольный своей искренностью. Он, простой страж у входа в воронку, он-то может себе это позволить. Я иду к мотоциклу. Слышу, как кто-то меня зовет.
— Стэп, Стэп!
Это Марк-Антонио. Он бежит ко мне.
— Все в порядке?
Я смотрю на свои руки, на них кровь — непроизвольно начинаю их массировать. Странно. Мне не больно. Марк-Антонио замечает это. Я успокаиваю его:
— Все в порядке.
— Ну ладно. Езжай домой. Я останусь здесь. Созвонимся позже, и я тебе расскажу как там дела. Джин в порядке?
— Да, она поехала домой.
— Отлично, — он пытается снизить градус. — Но это не из-за того, что им не понравилась моя работа и они швырнули тебе листки в лицо? Знаешь, я буду чувствовать себя виноватым, если все это произошло из-за меня…
Мы смеемся.
— Нет. Им все очень понравилось. Они только хотели внести маленькое исправление. Может быть, они смогут сказать тебе — какое.
— Да, может быть… — он снова становится серьезным. — Ну, для этого выпуска может пойти без изменений, правда?
— Думаю, да. Только тебе надо будет снова распечатать эти страницы — те, что я им отнес, немного испорчены.
— Страницы? Насколько я слышал, испорчены они сами, и не только физически. Плохая история. Вот увидишь, ты выйдешь из нее победителем.
Я завожу мотор.
— Спасибо, Марк-Антонио. На связи.
Включаю первую передачу и отъезжаю. Победителем? Но над чем? Честно говоря, мне на все плевать. С Джин не случилось ничего страшного. Вот что главное.
* * *
Немного позже. Я дома, звоню Джин. Мы разговариваем по телефону. Она все еще в шоке. Она рассказала родителям. Рассказала все. Она говорит тихим голосом. Еще не пришла в себя. Ее голос звучит на несколько тонов ниже, чем обычно. Но это естественно.
— К счастью, пришел один парень, он меня спас: так я рассказала родителям.
Она тихо смеется. Я счастлив. Думаю про себя: «Ты не сказала: пришел „мой“ парень…». Но это было бы слишком. Еще рано над этим шутить… Слушаю ее дальше.
— Мне сказали, чтобы я обязательно написала заявление на них. Ты будешь моим свидетелем, да?
— Да, конечно, — смешно, я перехожу на другую сторону баррикады. Меня достало играть всегда одну и ту же роль. — Неплохо, был обвиняемым, стал свидетелем. И на стороне обвинения к тому же. Против системы! Неплохо. Мне бы надо еще и манеры поменять, раз уж речь зашла о судебном деле.
Поговорили еще немного. Потом советую Джин выпить ромашкового чая и попробовать заснуть. Не успеваю повесить трубку, как телефон звонит снова. Мне неохота отвечать, Паоло тоже дома, может, это ему.
— Я возьму? — кажется, он даже рад подойти к телефону.
— Давай.
Он проходит мимо меня. Я киваю ему, собираюсь идти в душ. Раздеваюсь и тут понимаю, что звонок был не ему. Слышу, как он разговаривает в гостиной.
— Что? Серьезно? И как они? А, значит, ничего серьезного? Как — очень серьезно? А, довольно серьезно. А я разволновался… как это случилось? А… Что? Хотите пригласить его к Ментана? А, к Костанцо? Даже к Веспа? Но для этого должны быть какие-то причины…
По его тону понимаю, что он пытается меня спасти.
— А, вот оно что… а… она сказала, что он поступил благородно? Что? То есть, вы хотите представить его героем? Что-то вроде героя, рыцаря… ну, не знаю, согласится ли он… Нет, я не агент… я его брат.
Мне хочется рассмеяться, я залезаю в душ. Какой Паоло идиот, мог бы сказать, что он мой агент. Сейчас все братья работают агентами звезд. Есть лишь одна проблема. Я увеличиваю напор воды в душе. Я не звезда и не имею никакого желания становиться ею. Наверное, многие бы меня не поняли.
На следующий день, начиная с семи утра, телефон звонит не переставая. Одна за другой следуют просьбы, одна другой абсурднее. Звонят с радио, со всех каналов телевидения, приглашают на самые разные передачи, разного формата, разного жанра, на разное время, темы — тоже разные. Потом — журналисты, критики, комментаторы, просто любопытные. И Паоло всем отвечает. После вчерашнего душа Паоло попросил рассказать ему историю со всеми подробностями… он более часа подвергал меня допросу, впрочем, вместо бьющего в лицо света передо мной стояло большое блюдо спагетти. Это было неплохо. Вообще-то он прилично готовит, мой брат. Я говорил и с удовольствием ел. Плюс чудное холодное пиво. Это было то, что надо. Сейчас я завтракаю и поглядываю на Паоло. Он у телефона. Делает записи и отвечает, записывает номера телефонов, назначает встречи, составляет расписание возможных передач, в которых меня приглашают принять участие.
— А вы пришлете водителя. Да, да… а каков гонорар? Полторы тысячи евро… да… нет… нет… хорошо… а вот «События и факты» предложили нам две тысячи пятьсот…
Он улыбается, смотрит на меня и подмигивает. Я впиваюсь зубами в рогалик. Я слышал, что адвокаты, уставшие от своей практики, часто становятся агентами. Но чтобы коммерсант стал агентом… такого я что-то не припомню. Хотя это не такая плохая идея. Адвокат, который становится агентом, всегда придерживается буквы закона, чтобы потом потерять ее из вида. А коммерсант — совсем другое дело. Коммерсант отталкивается от идеи прибыли, мошенничества и экономии, и, став агентом, лишь усовершенствует ее. Мой брат. Он наверняка смог бы стать отличным агентом, просто я — посредственная звезда.
— Пока, Па, я пошел.
Паоло, открыв рот, застывает, держа трубку на весу.
— Не волнуйся, я иду к Джин.
Ну, это-то он понимает.
— Да, да, конечно.
И я вижу, как он снова склоняется над бумагой. Быстро подсчитывает возможные барыши. Потом смотрит на меня. И понимает, что барыши испаряются. Я закрываю дверь. Я уверен, что он сейчас думает об отгуле, который он взял на работе. И, разумеется, деньгах, которые потерял.
Мой брат. Мой брат-коммерсант становится моим агентом. Жизнь — смешная штука.
60
Джин хорошо себя чувствует. Глаза только красноватые. Она немного подавлена, но, в целом, все не так и плохо. Разорванную блузку и лифчик она сложила с пакет. Это вещественное доказательство — сказала она. Я не хочу их видеть. Мне становится плохо от одного воспоминания о той сцене. Я тихонько ее целую. Мне не хочется встречаться с ее родителями. Я не знаю, что им сказать. Но они поняли, кто я. Джин сказала родителям, что я — тот парень с бутылкой шампанского.
— Они хотели бы поблагодарить тебя.
— Понимаю. Скажи, что я с удовольствием принимаю их благодарность… Нет, скажи им, что у меня проблемы, что мне нужно домой. Ну, в общем, скажи им что хочешь.
Не хочу я выслушивать их благодарности. Благодарность. Благодарность — иногда это слово звучит тягостно. Есть столько вещей, за которые я не хотел бы получить благодарности. Есть вещи, которые не должны были случиться. Я пытаюсь объяснить ей это как можно деликатнее. По-моему, у меня получилось.
Немного позже — я дома. Паоло чувствует, что меня надо оставить в покое. Он ничего не говорит мне ни о встречах, ни о легких заработках. Он не дает мне трубку, когда звонят папа и мама. В некоторых газетах вышли статьи с фотографиями, и куча людей звонят мне. Чтобы оказаться рядом. Или просто — чтобы сказать: «Я его очень хорошо знал…». Но я ни с кем не хочу разговаривать. Я хочу посмотреть выпуск нашей программы. Вот. Уже десять минут десятого. Пошла заставка. После двух начальных титров меня ждет сюрприз. Ни имен, ни фамилий авторов программы больше нет. Танцовщицы продолжают танцевать, как ни в чем не бывало: они улыбаются, они абсолютно спокойны, несмотря на то что произошло. С другой стороны, они-то тут при чем, хотя, как знать… the show must go on. Потом, это последний выпуск. А ты что, думал, что в эфир он не выйдет? Это законы рынка. Кое-чему я уже научился. Трудно понять, из какого материала сделана воронка. Из денег. Титры продолжаются. Девушки танцуют. Музыка — все та же. Публика улыбается. И тут — новый сюрприз. На экране, когда еще идет мой титр, звонит телефон. Я вижу номер. Отвечаю. Джин смеется. Кажется, у нее прекрасное настроение, она пришла в себя.