Врач посоветовал Александре больше не рожать, поскольку это было бы связано с риском для ее жизни. Ее вполне устраивали две дочки, однако Анри был горько разочарован, что жена не подарила ему сына, и многие годы после рождения Аксель упрекал Александру, когда сердился, а она испытывала по отношению к нему какое‑то неясное чувство вины, будто обманула его и осталась перед ним в долгу.
Потерю сына Анри воспринял как крест, который ему пришлось нести, вторым таким крестом была его теща, Маргарет де Борне. Она бесила его своими длинными американскими ногами, размашистой походкой, которую он находил неженственной, чересчур громким смехом и отвратительным произношением.
Анри ненавидел шуточки тещи, не переносил ее чувство юмора и буквально весь сжимался, когда она являлась с визитами, нагруженная подарками для внучек: водяными пистолетами в форме губной помады, другими дешевыми игрушками, которые они обожали, и бесконечными коробками с одеждой американского производства, которую Анри считал чрезвычайно вульгарной, о чем постоянно говорил Александре. Ему было противно все, что Маргарет покупала и о чем говорила. Он не мог понять, как старый граф мог жениться на такой женщине, и ежедневно благодарил бога за то, что Александра на нее не похожа. Ее отличали сдержанность, доброта, тактичность, даже застенчивость и покорность. Последнюю черту Анри особенно ценил в супруге.
Он смотрел сверху вниз на Александру, сидящую за письменным столом, и кто‑то тихо, отстранение улыбался. Анри был не из тех, кто проявляет свои эмоции, и хотя многого от нес требовал, питал к жене глубокие чувства. Он знал, что без Александры его жизнь была бы другой – не только в материальном плане, но и во всех остальных отношениях. Ока заботилась о донге, была элегантной, а ее прекрасное воспитание проявлялось буквально во всем. Александра де Борне де Мориньи являлась образцом настоящий дамы.
– Ты, кажется, о чем‑то замечталась, Александра? – спросил он своим ровным голосом, лишенным эмоций. Анри никогда ни на кого не повышал голоса, да в этом и не было необходимости. Одного его взгляда было достаточно, чтобы люди, и жеста в том числе, спешили выполнять его распоряжения.
В молодости Анри был необыкновенно привлекателен, мужествен и спортивен, по и прожитые годы его не портили. Представительный, крепкого сложения, темноглазый, с благородной сединой на висках, он выглядел моложе своих пятидесяти девяти лет. Тридцатипятилетнюю Александру тоже молодили ее ясные голубые глаза и шелковистые светлые волосы, которые она обычно заплетала во французскую косу или собирала в узел.
– Ты отдала распоряжения насчет приема, который мы устраиваем на следующей неделе?
Анри протянул ей список дел, за которыми надлежало проследить. У Александры была помощница – секретарша, но она предпочитала все контролировать сама, чтобы все делалось безукоризненно, на что и рассчитывал ее муж.
– Все готово.
Она с улыбкой подняла на него глаза. Анри был, как всегда, серьезен, но ей показалось, что ее муж чем‑то озабочен.
– Пожалуйста, проверь еще раз.
Он посмотрел на нее так, как иногда смотрят на шаловливых детей. Александра улыбнулась. Порой муж внушал ей трепет, но это случалось не слишком часто. Она знала, что, несмотря на внешнюю суровость, сердце у Анри доброе.
– Завтра мы ужинаем в Елисейском дворце, – сообщил он.
– Замечательно. А по какому поводу?
Она опять улыбнулась, хотя новость и не произвела на нее особого впечатления. Они довольно часто там бывали. – По поводу назначения нового министра обороны. Александра не была в восторге, званые ужины в Елисейском дворце никогда ей не нравились. Однако Анри считал их очень важными. Он все еще лелеял мысль о политической карьере, после того как через несколько лет уйдет на пенсию, закончив работу в банке.
– Завтра я обедаю у мамы.
– Завтра я обедаю у мамы. Но вернусь пораньше, чтобы иметь достаточно времени подготовиться к вечеру.
Она отвела взгляд, чтобы не видеть неодобрительного выражения его глаз, которого всегда так не любила. Александра долго надеялась, что Анри изменит свое известное всем отрицательное отношение к ее матери, но в последние годы оставила эту надежду.
Словно в отместку его тон стал холодным:
– Меня сегодня не будет за ужином… – Анри не сообщил причину, но Александра и так не стала бы спрашивать. – Полагаю, ты охотно поужинаешь с детьми.
Она кивнула и снова посмотрела ему в глаза, задумавшись о том, куда он собрался. Александра знала, что несколько лет назад у него была любовница, и надеялась, что это не начало нового романа. Хотя она это воспринимала спокойно. Во Франции измены мужа не являются чем‑то необычным.
– Я скажу кухарке. – Она очень любила есть с девочками, если только причиной этого не был разлад с мужем. В данном же случае ситуация была для нее не совсем ясной. – У тебя деловой ужин, дорогой?
Александра пыталась сохранять непринужденный тон, а сама внимательно наблюдала за супругом.
Анри сердито нахмурился – вопрос был неуместен, но кивнул, и в этот момент в комнату вбежали дочки.
Раздались восторженные возгласы. Мари‑Луиза, с длинными, как у жеребенка, ногами, худенькая и грациозная, застенчиво посмотрела на отца, а потом нежно обняла за шею маму. Анри молча глядел на них. Сам он никогда при детях не проявлял нежности к жене. Аксель была ее миниатюрной копией, что особенно бросалось в глаза теперь, когда она сидела у матери на коленях, играя предметами с ее письменного стола, чуть не опрокинув при этом чернильницу.
– Аксель! – одернул ее Анри, чтобы предотвратить плохие последствия этой шалости.
Дочь подняла на него глаза, полные озорства, но отнюдь не страха. Временами ему казалось, что Аксель может стать похожей на свою бабушку Маргарет, и поэтому он был с ней строг.
– Не надо шалить у мамы в кабинете.
– Я не шалю, папа.
Аксель улыбнулась ему своими ангельскими глазами. У нее были розовые губки, круглые щечки и пухленькое тело, тогда как Мари‑Луиза была худощавой, высокой, элегантной и уже во многом напоминала отца.
– А меня сегодня выгнали из класса, – гордо сообщила Аксель всем присутствующим.
Александра рассмеялась. Она очень жалела, что ее отец не дожил, чтобы порадоваться обеим внучкам, он бы наверняка без памяти любил Аксель и, конечно, очень гордился бы Мари‑Луизой. Обе они были чудными девочками.
– Хвастать тут нечем, мадемуазель. Что ты натворила? – спросил Анри, глядя на них тоже не без гордости, которую, впрочем, старался скрывать.
Он любил обеих дочерей, хотя никогда этого не говорил, и по‑прежнему сожалел, что не имеет сына, которому мог бы передать свою фамилию. Он часто думал, что это единственное обстоятельство, которое омрачало их брак.
И Александра это чувствовала.
– Можно мне пожевать жвачку? – громко шепнула Аксель, и Александра покраснела.
Иногда она позволяла это детям, когда Анри не видел, потому что он им это запрещал. Однако Аксель всегда выдавала их маленькие секреты. Она обожала надувать пузыри из розовой жвачки. Мари‑Луиза предпочитала шоколад и мармеладки.
– Разумеется, нет.
Анри, насупив брови, оглядел всю троицу, напомнил Александре про список дел, который оставил у нее на столе, и ушел в свой кабинет, находившийся рядом, плотно закрыв за собой дверь. Вскоре, однако, он ее чуть‑чуть приоткрыл и через щелку с улыбкой наблюдал, как жена дает девочкам конфеты и жвачку. Его забавлял вид Аксель, когда та набивала полный рот этой липкой дряни и выдувала пузыри, строя при этом смешные рожицы, но считал для себя неприличным признаваться в этом.