У него было двое детей: сын и дочь. Жена его – светловолосая, голубоглазая, веснушчатая – ничуть не изменилась со времен их студенческой свадьбы. Теперь им было по тридцать восемь, они жили в Коннектикуте и оба страстно увлекались теннисом.
Получалось, что среди троих братьев лишь Джон выбивался из общепринятой схемы и не оправдывал ожиданий родственников. Он подумал, что поступил правильно, не взяв с собой Сашу, – это бы только все осложнило.
С Элоизой и то возникали проблемы. Когда она хотела общаться, то делала это великолепно. Но если не имела такого желания – привозила с собой пишущую машинку и всю первую половину дня работала, отчего Лесли бесилась, а мать Джона расстраивалась. Характер Элоизы явно нельзя было считать легким, но Саша, со своими трико, облегающими джинсами, приступами раздражительности и сумасбродными выходками, повергла бы его родственников в полный шок. Мысли о ней вызывали у Джона, сидевшего и глядевшего на океан, улыбку.
– Ну, какие новости? – хлопнул его по плечу Филип. Джон стал расспрашивать брата о поездке в Европу. Все они были замечательные люди, и Джон их любил, но смертельно скучал в их компании. Поэтому в воскресенье пополудни он с большим облегчением направился обратно в аэропорт. Джон чувствовал себя неловко за такое отношение к родне, но их жизнь была чересчур устоявшейся, правильной. В конце уик‑энда он всегда ощущал свою чужеродность.
«Ничего, – подумал он. – Зато мама осталась довольна». Каждый из сыновей преподнес ей в подарок что‑то ценное. Джон подарил красивую старинную бриллиантовую брошь и подходящий по стилю браслет, Чарлз – акции, странный подарок, по мнению Джона, но мать была довольна, а Филип купил то, о чем она давно мечтала, – рояль, который в понедельник должны были привезти в их городской дом. Идея была в стиле Филипа, Джону она очень понравилась, он жалел, что сам до такого не додумался. Впрочем, брошь и браслет, похоже, пришлись матери по душе.
В аэропорту Джон вернул взятую напрокат машину и купил билет на челночный рейс. Самолет был переполнен пассажирами, возвращавшимися с уик‑энда.
В восемь Джон был уже у себя в квартире, он сделал на ужин сандвич и еще раз просмотрел папку Артура Паттерсона. К имеющимся документам прибавилась лишь информация с характеристикой места, в котором была оставлена Хилари. Теперь ему было ясно, что следует делать утром.
Саша, когда заехала к нему из театра, не пришла в восторг, от его планов:
– Как? Ты опять улетаешь?.. – Она была в ярости. – Что на этот раз?
Джон пытался как только мог успокоить ее, но понял, что совершил ошибку, рассказывая о своих планах по пути в спальню. Все же он не терял надежды в эту ночь позаниматься с ней любовью. Они не делали этого на протяжении нескольких дней. Сашу вообще было сложно заманить в постель, приходилось ловить момент, когда она не утомлена, не должна танцевать на следующий день в ответственном спектакле и так далее.
– Я говорил тебе, малышка, что у меня трудное дело, которое я веду сам.
– А я думала, что ты начальник. Что‑то вроде хореографа. Джон улыбнулся сравнению и кивнул.
– Да, но это дело – исключение. Я согласился провести розыск сам. Таково было пожелание клиента.
– И в чем там суть?
Саша недоверчиво посмотрела на Джона и, одетая, улеглась на кровать.
– Я ищу трех девочек… Вернее, трех женщин. Клиент потерял их след тридцать лет назад, а теперь хочет как можно скорее найти. Он умирает.
Больше Джон ничего не мог ей сказать, он и так нарушил обещание, данное Артуру, но сделал это для того, чтобы пробудить в Саше интерес к своей работе и развеять ее сомнения.
– Они что, его дочери?
Джон покачал головой, одновременно расстегивая рубашку.
– Бывшие жены?
Он снова покачал головой.
– Бывшие жены?
Он снова покачал головой.
– Подружки?
Джон улыбнулся и опять замотал головой.
– Тогда кто они?
– Сестры. Дочери его лучшего друга.
– И они живут во Флориде?
Саше все это казалось ужасно скучным.
– Одна из них там жила когда‑то. Мне приходится восстанавливать картину с самого начала.
– И сколько тебя не будет?
– Несколько дней. Я должен вернуться к пятнице. И мы отлично проведем уик‑энд.
– Нет, я не могу. У меня репетиции.
Без сомнения, у нее был очень напряженный график.
– Ладно, учтем это.
Джон был привычен к таким заявлениям.
– А ты не отправляешься во Флориду, просто чтобы отдохнуть?
– Ну что ты! Я знаю много мест, куда поехал бы гораздо охотнее, причем с тобой, моя сладкая.
Он внезапно скользнул на кровать и поцеловал Сашу. На этот раз она рассмеялась, позволила Джону раздеть себя и оплела его своими мускулистыми ногами так, как он больше всего любил…
Вдруг она отстранилась. Джон испугался, что причинил ей боль.
Он вопросительно взглянул на нее:
– Ты в порядке?
Саша кивнула, но сказала капризно:
– Знаешь, чем чреваты для меня такие позиции?
Правда, потом, по мере нарастания его страсти, усиливался и ее пыл, и осторожность была забыта. Вообще же Саша всегда думала о себе, балете, о своих мышцах, о своем теле.
– Я люблю тебя, – шептал Джон, когда потом они лежали в объятиях друг друга.
Но Саша была странно молчалива. Она смотрела на стену и, казалось, была чем‑то расстроена.
– В чем дело, дорогая?
– Этот сукин сын орал на меня сегодня всю вторую половину дня, будто я делаю что‑то не так… а я знаю, что все делала правильно…
Саша была просто помешана на своем балете, и Джону стало от этого тоскливо. Он такое уже пережил, только прежде речь шла об Элоизиных чертовых персонажах, Книгах и их сюжетах, которые не давали ей покоя. Подобные женщины крайне утомительны. Он хотел, чтобы Саша была другая, чтобы она больше думала о нем, но временами сомневался, способна ли она вообще на это. Она была полностью поглощена собой.
И когда Джон встал, чтобы принести из кухни что‑нибудь попить, она, похоже, даже не заметила его отсутствия. Он долго сидел на диване в темноте, вслушиваясь в звуки, долетавшие с улицы, и задавал себе вопрос, встретит ли когда‑нибудь женщину, которую интересовали бы его работа, его жизнь, его друзья, его потребности, которая радовалась бы общению с ним.
– Что ты здесь делаешь? – тихо спросила Саша. Она стояла в дверном проеме. Изящество ее силуэта подчеркивал лунный свет, недостаточный, однако, для того, чтобы заметить грусть в глазах Джона.
– Думаю.
– О чем?
Саша подошла и села рядом. Джон уже подумал, что зря обвинял ее в эгоизме, но она вдруг посмотрела на свои ступни и вздохнула:
– Господи, опять надо идти к врачу.
– Почему?
– Они теперь все время болят.
– Саша, а ты никогда не думала бросить балет? Она посмотрела на него как на сумасшедшего.
– Да ты что! Я бы скорее умерла. Если бы мне сказали, что я больше не могу танцевать, я бы покончила с собой. Судя по тону, каким Саша это сказала, она не шутила.
– А как насчет детей? Разве ты не хочешь их иметь? Джон давно хотел задать ей эти вопросы, но всегда сложно было отвлечь ее от балетной темы.
– Может, когда‑нибудь потом, – неопределенно ответила она.
Элоиза говорила примерно так же. А когда ей исполнилось тридцать шесть, она решила, что ребенок слишком повредил бы ее карьере, и сделала себе стерилизацию, пока Джон был в одной из командировок.