Робер – мы с ним вместе ужинали по его настоянию, причем ради такого случая он даже отменил свидание с сенсационной Мелиссой, – так вот, Робер, как я заметил, был под сильным впечатлением от волнующих событий, происходивших в моей жизни. И даже родители – наверное, прочитали статью в «Фигаро» – позвонили и оставили сообщение на автоответчике, поздравили меня с «впечатляющим успехом». «Это фантастическая возможность, мой мальчик, – сказал отец. – Добейся чего-нибудь». Я не очень-то понял, что он имел в виду. Что я теперь должен постоянно предоставлять свой кинотеатр разным режиссерам для съемок? Да разве от меня что-нибудь зависит в этих делах? Однако не скрою, похвала отца меня порадовала.
События последних дней вихрем ворвались в мое созерцательное существование, но, несмотря на это, меня не покидало чувство, что Мелани постоянно со мной, что она живет где-то в уголке моего сердца. Иногда, нащупав в кармане ее письмецо, с которым я не расставался, я задумывался: а что сказала бы Мелани об этих событиях? Сколько всего произошло, сколько всего я расскажу ей, и сколько еще впереди событий, в которых и она будет участвовать. Но с этим пока можно не торопиться.
Потому что главное, о чем я хотел ей сказать, касалось только нас двоих. За эти дни мое желание увидеть Мелани выросло неимоверно, мне приходили в голову тысячи слов, которые я хотел бы шептать ей на ушко, когда вечер сменится ночью, а ночь – утром.
Сварив себе кофе, я представил, как Мелани, в красном плаще, легкими шагами идет по улице к моему кинотеатру, высоко подняв голову, с улыбкой, полной радостного ожидания.
Я буду ждать ее у входа, обниму ее… Нет, не выдержу, брошусь навстречу. «Наконец-то ты вернулась, – скажу я. – Больше я никуда тебя не отпущу».
Я по-настоящему жил – редко я ощущал в себе такую полноту жизни, как в это утро. И ждал, ждал – ждал Мелани, которая придет сегодня вечером. Все было возможно, не существовало никаких границ, казалось, вся жизнь – это один-единственный бесконечный весенний день, обещавший столь много.
Мурлыча этот чудесный припев, я прибрался в квартире. Поставил свежей воды и насыпал корма Орфей, которая, почувствовав мое взволнованное состояние, крутилась под ногами, чего-то от меня ожидая. Потом я положил в холодильник две бутылки шабли и единым духом сбегал в цветочный на улице Жакоб, купил охапку роз и расставил их по всей квартире.
Я решил, что закажу сегодня столик в «Пти Цин» – хороший ресторан наискосок от церкви Сен-Жермен и в двух шагах от моего дома. Да, закажу столик у окна, в нише, там еще такие красивые нежно-зеленые колонны с росписью в стиле модерн, сидишь словно в садовой беседке.
Несколько роз осталось. Я поставил их в стеклянную вазу, а вазу на круглый стол вишневого дерева. Красные, розовые и нежно-кремовые розы, по-летнему пышные, тяжелые, склонили головки, свешиваясь через края вазы. Солнечный луч заиграл в воде, и на полированной столешнице заплясали светлые блики. В эту минуту мне подумалось – все в точности как в моем сердце: свет, тепло и радостное беспокойство.
Немного постояв у стола с розами, я пригладил еще влажные волосы, потом окинул комнату придирчивым взглядом – и остался доволен результатами своих трудов.
Совершенство, да и только, ни к чему не придерешься. Я отлично подготовился к необыкновенному вечеру и к встрече с любовью, которая легкими шагами войдет сегодня в мой дом.
Позже, уходя в кинотеатр, я улыбнулся своей физиономии в зеркале. Еще никогда в жизни у меня не было такого явственного ощущения, что я на пороге счастья.
Они удивились не меньше моего. Или, как выразилась мадам Клеман, «удивились, как все мы тут».
Без сомнения, «Два дня в Нью-Йорке» с Жюли Дельпи – комедия во всех отношениях примечательная. А уж «Мелочи жизни» Клода Соте – картина, стоявшая в программе ночного сеанса, – это фильм, пересматривая который всякий раз заново открываешь для себя, чтó в жизни действительно ценно. Но не этим объяснялся внезапный наплыв публики, вдруг повалившей валом и, хорошо еще, не сокрушившей «Синема парадиз».
Цунами – вот с чем бы я сравнил волну интереса к нашему кинотеатру, мощный вал обрушился и подхватил всё и вся, да и потом еще долго, не один месяц, не остывал интерес публики. Благосклонность капризной прессы, вдруг, разнообразия ради, избравшей своим фаворитом кинотеатр, в котором не продается попкорна, что, очевидно, расценили как оригинальничанье и особо лакомую приманку для высоколобых интеллектуалов, – это раз. Второе – предстоящие съемки картины «Нежные воспоминания о Париже», и, наконец, потрясающее предложение, обсуждавшееся в Академии киноискусства, – отметить «Синема парадиз» и его хозяина за «особые заслуги перед французским кинематографом». Все это привлекло массу зрителей.
От публики не было отбою, а сама публика изменилась: шли в основном люди, которых я никогда еще у нас не видел, и все они открывали в себе любовь к Cinema d’Art, покорялись волшебству старого, чуть нафталинного, почти забытого парижанами кинотеатра, места, где словно остановилось течение времени и на несколько часов можно выбросить из головы заботы монотонных будней.
Может быть, большинство зрителей приходили только из любопытства, может быть, к нам нахлынули любители сенсаций, в страхе как бы, не дай бог, не упустить что-то новенькое, а все-таки многие покидали «Парадиз» в совсем другом настроении, я видел это по лицам людей.
Магическое мгновение, которое есть в каждом хорошем фильме, оставляло свой след, изменив их глаза. Полные впечатлений от образов более значительных, чем сами зрители; от жестов, которые нежным и мягким прикосновением преображали сердца; обогатившие свою память фразами, которые уносишь домой, словно пригоршню сверкающих изумрудов, – вот какими уходили зрители из моего кинозала. И это было по меньшей мере так же прекрасно, как тот весьма приятный факт, что я вдруг сделался хозяином кинотеатра, имеющего успех, – меня подхватила и уносила все выше волна всеобщей симпатии и восхищения, за мной по пятам ходили журналисты, а под конец даже бизнесмены; владельцы крупной сети киноцентров заметили меня и предложили включиться в систему, посулив замечательные условия и заверяя, что под их протекторатом у меня «все останется по-прежнему».
Мало того, владелец элитарной парижской дискотеки высказал грандиозную идею: хорошо бы сделать из «Синема парадиз» кинотеатр премиум-класса и устраивать закрытые сеансы для привычной к роскошествам публики, во время которых избранное общество могло бы потягивать коктейли, отдавать дань кулинарным изыскам или покуривать…
Я всех поблагодарил и всем отказал, отлично понимая, что цена обещанного материального благополучия – свобода.