И улыбнулся, довольный. Теперь надо было просто ждать.
Примерно через час после того, как я, окрыленный надеждой, покинул дом на улице Бургонь, под старым каштаном прошел через двор человек, который наверняка бы сообразил, кому письмо адресовано и кто отправитель. Прикрепи я письмо к стволу дерева, оно, быть может, вскоре очутилось бы в руках женщины, которой предназначалось. Я не блуждал бы долгими окольными путями.
Быть может…
Чуть не опрокинув стакан с колой, я схватил телефон со столика в будке киномеханика, где в это время находился.
В трубке что-то шуршало.
– Это Мелани…
Сердце заколотилось как бешеное.
– Мелани! Наконец-то! – От волнения я охрип. – Это ты! – Господи, как же я обрадовался, услышав ее голос.
– А я говорю… с Аленом? – Голос в трубке звучал нерешительно. Мелодичный женский голос. И вроде бы… незнакомый? Странно. Но может быть, помехи, плохая связь?
– Да! Да, конечно. Это я, Ален. Ты получила мое письмо? Господи, как же я рад, что ты звонишь. А что с тобой случилось-то?
Долгая, долгая пауза. Я испугался. Видно, стряслось какое-то несчастье. Уж не скончалась ли старая тетушка?
– Мелани? У тебя такой странный голос. Ну что с тобой? Ты дома? Можно мне прийти?
– Ах, – вздохнули в трубке. – Да, я сразу подумала, что вышло недоразумение.
Я опешил. Недоразумение? Что значит недоразумение?
– Что такое?
– Я не Мелани.
Да что за чепуха! Это Мелани и это не Мелани? Я плотнее прижал трубку к уху, явственно чувствуя, что наш разговор сбивается в какую-то очень нежелательную сторону.
– Понимаете, я Мелани. Ну да, Мелани Дюпон. Но мы с вами незнакомы.
– Незнакомы… – повторил я ошеломленно.
– Сегодня утром я достала из ящика ваше письмо. Я не знаю, кто вы, Ален, но боюсь, вы перепутали меня с какой-то другой Мелани.
При каждом новом слове мое сердце ухало вниз. Я наконец осознал, что сразу показавшийся чужим звук ее голоса и в самом деле чужой и дело вовсе не в помехах или плохой связи. Просто это был не ее голос. Я это осознал, но не мог этому поверить.
– Но… ты… То есть вы… Вы… живете на улице Бургонь? И в дальнем от улицы крыле дома? Это ведь так?
– Да, – ответила другая Мелани. – Это так. Но мы с вами не назначали свидания. И никогда не целовались под каштаном во дворе. Я не знаю вас, Ален, и я сразу подумала, что письмо предназначено не мне. Вот и решила сказать вам об этом.
– О, да ведь это… ведь это… очень печально, – сказал я упавшим голосом.
– Да. – Она вздохнула. – Согласна с вами, печально. Я очень давно не получала подобных прекрасных писем. Пусть даже письмо адресовано было не мне…
Я пришел в себя лишь через несколько секунд. Мысли путались, я попытался внести в эту неразбериху хоть каплю ясности.
– Но должна же… должна же быть та Мелани. Я же проводил ее до дома, до двора.
– Но должна же… должна же быть та Мелани. Я же проводил ее до дома, до двора. Мы попрощались. Она вошла в подъезд того корпуса, который в глубине, я видел это своими глазами. Я видел, как загорелся свет в окне, потом свет погас. Понимаете, я же не сумасшедший, – заключил я не слишком уверенно.
Эта Мелани молчала. Вероятно, подумала, что у меня не все в порядке с головой. Я и сам уже так думал. Наконец она сказала:
– Это и в самом деле очень странно.
– А вы не знаете, живет в доме еще одна Мелани?
– Не знаю. Мне в самом деле очень жаль.
Я несколько раз кивнул, плотно сжав губы.
Помолчав, я сказал:
– Что ж, примите мои извинения, мадам Дюпон. Я ошибся, вышла путаница. И большое вам спасибо, вы так быстро позвонили.
– Не за что, Ален, – ответила эта Мелани. – Называйте меня просто Мелани.
Мадемуазель Леблан, ночная бабочка, разбивающая мужские сердца, где-то порхала. Ее сосед мсье Накамура, накупив подарков, улетел в родной Токио, на какое-то семейное торжество, – об этом сообщила мне, конечно же, мадам Бонне. Благородный мсье Монтабон, должно быть, покидал квартиру крайне редко, – во всяком случае, я его не видел.
Я звонил и в двери других жильцов, звонил даже в такие квартиры, окна которых выходили не во двор, а на улицу. Напрасный труд. Никто не мог мне помочь. Я вычеркнул последние фамилии из списка, который себе составил.
Непонятно, чем была вызвана его злость. Но что касается моей персоны, старик был абсолютно прав. Никогда в жизни я еще не чувствовал себя таким бездарным дилетантом, как в те дни. С этими горькими мыслями я пошел домой.
Было около полудня, когда я плелся по улице Гренель. Большинство магазинов закрылись на обеденный перерыв, вокруг была тишина.
Я раздраженно поддал ногой подвернувшуюся банку от колы, та, загремев, подскакивая на тротуаре, подкатилась к витрине с опущенными жалюзи.
«В поисках утраченного времени» – прочитал я название магазина на белой эмалированной вывеске. Издевательская насмешка судьбы, подумал я, отворачиваясь, и горько засмеялся. В самом деле, я занимался поисками нескольких счастливых часов, канувших, как мне казалось, безвозвратно.
Я метнулся к ней, я бежал за автобусом, пока не запыхался, я кричал, махал руками, потом в груди закололо, и я схватился за сердце, совсем как доктор Живаго в той глубоко трагической сцене, когда он видит Лару из окна трамвая, стучит в стекло, а она не слышит и ничего не замечает, и в следующую минуту он, выскочив, бросившись за ней, замертво падает на улице.
Но в отличие от несчастного доктора Живаго я все-таки привлек внимание женщины в красном плаще. Собрав последние силы, я подпрыгнул и стукнул кулаком в стекло – она повернула голову… и я увидел удивленное незнакомое лицо.
В очередной раз налетев на глухую стену, я упрямо доставал и перечитывал письмецо Мелани. И мне становилось легче. Но это было никудышное утешение. Женщина в красном плаще исчезла бесследно.
– Она не живет в том доме, – уныло признался я и рассказал другу о своих долгих бесплодных поисках.