– Нет! – завопил я в диком отчаянии. – Стой!
Я увидел за стеклом двери Мелани и заколотил кулаком в стекло. В бешенстве несколько раз пнул дверь ногой. Хорош я был: лицо пылало, под глазом синяк, волосы взлохмачены, рубашка вылезла из брюк – человек, начисто потерявший контроль над собой. Громила, нарывающийся на драку, или псих, в слепой ярости расстреливающий все вокруг.
– Мсье, что за безобразие! Что за дикое поведение! – одернул меня какой-то респектабельного вида тип в футболке «Lacoste».
– Заткнись, крокодил! – взвизгнул я, и парень мигом ретировался и пропал за мусорным контейнером. Послышалось змеиное шипение поезда.
Бессильно опустив руки, я смотрел на Мелани – она стояла в вагоне, у двери, держась за поручень, и молча смотрела на меня. Ее взгляд был полон печальной покорности судьбе, и под этим взглядом я потерял последнюю уверенность. Так смотрят на того, с кем прощаются навсегда. Прощаются, потому что иначе нельзя.
Я не мог понять, что происходит. Не мог понять, в чем моя вина. Я был идиотом из фильма, сценария которого не знал. Стоял на перроне на станции «Рамбуйе», смотрел, как исчезает женщина моей жизни, и ничего не мог сделать.
Последним, беспомощным жестом я поднял руку и прижал ладонь к дверному стеклу, не отводя умоляющего взгляда от Мелани.
Поезд тронулся, и тут в самую последнюю секунду Мелани подняла руку и приложила ладонь к стеклу – к моей ладони.
Да что я мог бы им сказать? Что наконец увидел, наконец нашел женщину, которую люблю, а она от меня убежала?
Это была Мелани, она, вне всяких сомнений. Она? В самом деле она?
Сомнения-то были – я начал сомневаться в своем здравом рассудке. Может, я просто спятил? Рехнулся от любви к загадочной женщине, которая стала мне близка, как ни один человек в мире, и своим непонятным поведением довела меня до сумасшествия?
Глубоко несчастный, я плелся, хромая, по мосту Искусств, в одном ботинке. Ботинок у меня остался один, надежды – не осталось вовсе.
Да, все было безнадежно. Ковыляя по мосту, я с каждым шагом все больше падал духом.
Неожиданное появление Мелани на террасе Центра Помпиду разбередило старую рану, сладко саднившую, но уже ставшую привычной, – нет, правильней будет сказать, я заставил себя привыкнуть к этой постоянной боли. Я был уверен, насколько может быть в чем-то уверен человек, совершенно сбитый с толку: это была Мелани – женщина, смотревшая на меня с другого конца террасы. Это Мелани бросилась бежать от меня, точно пугливый единорог в сказочном лесу. И это Мелани стояла за стеклянной дверью вагона в метро.
Я узнал ее лицо. Я узнал бы его среди тысячи лиц. Я же касался его рукой, мои пальцы помнили каждую его черточку. Я тонул в глубине этих карих глаз, я целовал эти мягкие губы, опять и опять. Сколько раз она дарила мне свою волшебную несмелую улыбку… А тут ее лицо было строгим, почти суровым. Даже если она видела, что я на какое-то несчастное мгновение обнял другую женщину – а больше-то ничего не было! – это же не причина бежать от меня как от чумы.
Я был взвинчен, ломал себе голову, вопросов была масса, а ответа я не находил ни на один.
Нога разболелась, но разве можно было сравнить эту пустяковую боль с той, что железным кольцом сдавила мне сердце. Когда я наконец доковылял до угла и поплелся дальше по улице Сены, меня пронзила внезапная мысль, которая с этой минуты все настойчивей крутилась в мозгу, все больше подавляла меня и притом была не лишена логики.
До сегодняшнего вечера я считал, что женщина в красном плаще бесследно исчезла. Ее исчезновение могло иметь тысячи причин, совершенно не связанных со мной. И пока я не увидел Мелани на террасе, я, по крайней мере, мог обольщаться мыслью, что пути нашей любви преградили неведомые силы судьбы. Даже предположение, что Мелани не вернулась в Париж, было легче принять, чем сокрушительное открытие, которое преподнес мне сегодняшний вечер.
Женщина, которую я столько времени искал, находится здесь, в Париже. Она жива, она реальна, это очевидно. Еще очевиднее то, что она не желает меня знать.
Молодая женщина в белом платье от меня убежала, и это несомненно была Мелани, а какие у нее были причины убегать – не важно. Что это она, я понял в тот самый момент, когда увидел ее на террасе Центра Помпиду. И даже если бы – предположим невероятное – в первый миг у меня возникли хоть какие-то сомнения, на перроне в метро они рассеялись бы раз и навсегда.
Нас разделяло несколько сантиметров, она стояла за стеклянной дверью вагона, и ее взгляд сказал мне, что она меня узнала. Будь это незнакомая женщина – разве она стала бы смотреть на меня таким взглядом? Чего ради прижала бы ладонь к стеклу против моей ладони? Это был прощальный, заклинающий жест любви в миг расставания, когда поезд вот-вот тронется и умчится прочь…
Я горько усмехнулся. Все это не давало никакой ясности.
И вдруг мне вспомнился первенец кинематографа, черно-белые зернистые кадры: подъезжающий поезд. Вспомнилась и картина импрессиониста, на которой был паровоз в клубах белого дыма, давным-давно я впервые увидел ее в галерее Жё-де-Пом; вспомнились и мои детские размышления о том, что такое импрессионизм. Французское кино глубоко импрессионистично, говорил дядюшка Бернар.
В то время я был уверен, что кое-что понимаю. Но та действительность, в которую я сейчас снова вернулся, была глубоко сюрреалистической. И в ней ничего было не понять.
Я брел в темноте, словно в параллельном мире, где действуют неведомые законы, и думал, стану ли я когда-нибудь настолько взрослым, чтобы расстаться с этим параллельным миром?
Существуют, говорят, образы страха, которые обитают где-то в коллективном бессознательном, чаще всего это короткие бессвязные картинки – падаешь в бездну или тонешь, или ты заблудился, или тебя преследует некто темный и ты в панике бросаешься бежать, но не можешь сдвинуться с места. Но бывают и другие сновидения, они связаны с сугубо индивидуальными страхами и состоят из фрагментарных личных впечатлений, в сновидении у каждого человека складываются из этих фрагментов его собственные, особенные, темные фантасмагории.
Вот такие, например. Я иду через кладбище и вдруг вижу надгробие любимого человека, который на самом деле жив. Другой сон: я стою в комнате, где девять дверей. Я очень хочу из нее выйти, но за каждой дверью, которую открываю, я натыкаюсь на непроницаемую стену из резины. Или такой: я в отеле, еду в лифте, мне нужно вернуться на шестой этаж, так как там находится мой номер, где меня ждет женщина.