– Не прикасайся ко мне.
От нее веет таким холодом и неприязнью, что я моментально забываю обо всем, что намеревался сказать ей, поскольку сейчас она кажется мне абсолютно чужой и я ей противен.
– Прости меня. Я был так пьян и зол, что не отдавал себе отчета…
– Угу, я заметила, – презрительно фыркает она, разглядывая верхушки своих пушистых тапочек.
– Кэтрин, прекрати это, слышишь?
– Что прекратить? – раздраженно выпаливает она. – Хочешь, чтобы я упала к твоим ногам после того, как ты фактически меня изнасиловал?
Что? Нет.
– Все было не так, – говорю я, мысленно соглашаясь с ней.
Тупой урод!
– А как? – она готова расплакаться.
Я инстинктивно подаюсь вперед, но она выставляет перед собой ладонь, пресекая мою жалкую попытку.
– Стой, где стоишь!
– Хорошо, извини, – я вскидываю руки в жесте поражения и выискиваю правильные слова, но их нет. Их, черт подери, нет!
– Как ты вообще мог? Кто ты после всего этого?
– Человек, который любит тебя больше всего на свете, – вырывается у меня прежде, чем я понимаю всю нелепость своего признания.
– Это ты называешь любовью? – она яростно вытирает щеки и громко шмыгает носом. – Слежку, насилие?! Ты сделал мне больно!
Дерьмо, я влип.
– Я знаю, дорогая…
– Не называй меня так! – оскаливается она, источая ядерную враждебность. Разгневанная, обиженная и неприступная как скала, она беспощадно терзает мою дьявольскую душу и ранит меня в самое сердце, по-прежнему оставаясь для меня единственной и такой необходимой. Настолько, что я готов валяться у нее в ногах и вымаливать о прощении, лишь бы она согласилась вернуться.
Плевать на учителя, плевать на фотографии и даже на мою гребаную ревность. Я не смогу без нее…
Почувствовав себя слабаком, я стыдливо отвожу взгляд, прекрасно понимая, что на сей раз я полностью в ее власти.
– Просто вернись домой, Кэтрин. Я переселюсь в другую спальню, нам необязательно разговаривать, только вернись домой.
– Зачем? – в ее глазах мелькает злоба. – Чтобы ты мог опять контролировать свою игрушку? Боишься, что я пересплю с кем-нибудь и ты не успеешь меня отлупить?
Боже, что она несет? Я качаю головой.
– Не говори так, прошу тебя.
– А то что? Снова прижмешь меня к стенке и оттрахаешь как последнюю собаку?
ХВАТИТ!
– Кэтрин, замолчи…
– Уходи, Роберт.
– Я уйду с тобой.
– Нет, – отказывается она, – мне нужно побыть одной.
– Для чего? Зачем тебе это? – я все-таки выхожу из равновесия и, вспылив, повышаю тон. – Ты либо любишь меня, либо нет! В последнем случае ты уже никогда ко мне не вернешься! Но неделя или две ничего не спасут! Пожалуйста, не мучь меня, Кэтрин, – начхав на ее идиотские запреты, я быстро подскакиваю к ней и пытаюсь заключить в свои объятия.
– Не трогай меня! – она пихает меня в живот и непоколебимо скрещивает руки на груди.
Ну и фурия!
Ладно, твоя взяла. Я вздыхаю.
– Сколько тебе потребуется времени?
– Не знаю, – прикидывает она. – Неделя, две…
– Две?
– Может, три, – язвительно добавляет Кэтрин, играя на моих нервах. Маленькая стерва!
– Хорошо, будь по-твоему. Я подожду, – понуро соглашаюсь я, поскольку у меня нет выбора. – Но что бы ты в итоге ни решила, знай, что я очень тебя люблю. Да, вот такой странной, нездоровой, совершенно абсурдной любовью, которая порой выходит за рамки общепринятых моральных устоев. Но если ты все-таки выберешь уйти, я не стану тебя удерживать, Кэтрин. Ты должна сама для себя определить, хочешь ты продолжать быть со мной или нет. Нужен я тебе или нет. И что самое главное, любишь ты меня или нет.
Закончив свой душещипательный монолог, я сразу же покидаю квартиру и устало приваливаюсь к стене.
Меня словно вывернули наизнанку, выбросили как ненужный хлам. И я чертовски напуган. Напуган, потому что на один короткий миг мне вдруг почудилось, что она прогнала меня из своей жизни, вычеркнула без права на обратный билет. Сумею ли я вновь завоевать ее доверие? Простит ли она меня?
Надеюсь, что да.
Я уныло спускаюсь по лестнице.
Хочется наглотаться снотворного и проспать две недели подряд. А то и три. Срок, который она выставила мне в качестве наказания за содеянное.
Что ж, гуманно.
– Сэр, куда едем? – спрашивает водитель, взглянув в зеркало заднего вида.
– Домой, Пит. Домой.
Глава 11
Расстояние
– Кэт, ты в порядке? – спрашивает Селест, осторожно шагнув из кухни.
– Не знаю.
Я быстро захожу в спальню, которую она великодушно выделила для меня, и, забравшись в постель, отрешенно накрываюсь одеялом.
Черт, это оказалось больнее, чем я предполагала. Мысль о том, что я, возможно, никогда больше не обниму Роберта, сродни самоубийству.
– Я все слышала, Кэт. Похоже, он действительно раскаивается.
– Еще бы, – фыркаю я.
Она подходит к кровати, садится у изножья и смотрит на меня с состраданием.
– Ты серьезно собираешься расстаться с ним? Брось, ты ведь с ума по нему сходишь. Знаешь, я и сама чуть не померла, когда увидела его тут!
Я вымученно улыбаюсь. Эффект, который мистер Эддингтон производит на мою лучшую подругу, всегда чертовски забавлял меня.
– Можно я поживу у тебя недельку? – спрашиваю я.
– Конечно, без проблем.
– А как же Джо?
Она закатывает глаза.
– Этот подлец укатил на практику в Кливленд. Представляю, каково ему там среди катетеров и больничных уток, – смеется Селест, но у меня нет ни малейшего желания обсуждать ее парня и уж тем более шутить. Я полностью раздавлена и только что не вою от горя.
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
– Пойду займусь очередным бесполезным делом, – на ходу ворчит он, – а ты думай-думай. Кстати, счастливого Рождества!
И он туда же.
Чего они носятся с этим Рождеством?
Кейн прикрывает за собой дверь, а я разворачиваюсь в кресле и смотрю на бескрайнюю панораму Манхэттена.
Ненавижу праздники. Особенно если они навевают неприятные воспоминания. Еще эти подарки…
Черт, я так и не приготовил для Китти-Кэт подарка. Пару лет назад я бы поручил это плевое дело своей секретарше, но теперь… теперь все иначе.
Закрыв глаза, я вспоминаю наше утреннее импровизированное рандеву и взволнованно покачиваюсь из стороны в строну. Как ей удается быть такой страстной и непредсказуемой, оставаясь при этом наивной и робкой? Это сводит меня с ума. И не только это. Мысль о том, что она отправилась на обед с этим паршивым сопляком, вызывает во мне приступ бешенства. Какого хрена этот глист трется вокруг нее? Клянусь, если бы не мои обещания, я бы вытряс из него все дерьмо, отбив у сопляка охоту приставать к чужим женщинам!
Кэтрин думает, что я изменился, но она заблуждается. Я стараюсь, действительно стараюсь сдерживаться, но мое внешнее спокойствие – всего лишь кажущаяся видимость, которая рано или поздно даст трещину. Я по-прежнему готов убить каждого, кто к ней приблизится.
Даже этот голубой стилист периодически действует мне на нервы. Она моя, слышите? Моя! И у нас все серьезно.
Настолько серьезно, что полгода назад я чуть было не сделал ей предложение, но, струсив, передумал. Нельзя допустить, чтобы все закончилось как в прошлый раз. Сперва я должен разобраться со своими проблемами и только потом начинать семейную жизнь. Впрочем, я никогда не смогу расстаться с этой девушкой, поэтому к чему тянуть резину?
Размышляя над сложившейся ситуацией, я нахожу единственный разумный выход и поворачиваюсь к ноутбуку.
* * *
Вылезаю из машины и захож у в «Тиффани», где на меня моментально набрасывается сексапильная блондинка с глупым выражением лица.
– Здравствуйте, сэр! Добро пожаловать в «Тиффани»!
Я окидываю ее безразличным взглядом.
В принципе она могла бы встречать посетителей голой, так было бы эффектнее.
– Здравствуйте, – небрежно отзываюсь я и, прежде, чем она задаст мне свой заученный вопрос, перехожу к делу, – мне нужно кольцо. Платиновое, с круглым бриллиантом примерно в три карата. Размер пятый.
– О, – бедняжка, похоже, в растерянности. – Ясно.
Ясно?
Я хмурюсь.
– У вас найдется то, что мне нужно или нет? – строго уточняю я, заставляя ее покраснеть и встрепенуться.
– Разумеется, сэр! Прошу сюда.
* * *
Расплатившись и забрав с собой знаменитый голубой пакетик, за содержимое которого большинство женщин готовы продать душу дьяволу, я выхожу из бутика и сталкиваюсь со своей матерью.
Проклятие!
– Привет, дорогой! – она чмокает меня в щеку, и ее внимание тут же приковывается к пакету.
– Рождество. Подарки вот покупаю, – заранее отвечаю я.
– Для Кэтрин?
– Да, для Кэтрин.
– И что же там? – любопытствует мама, пытаясь заглянуть внутрь.
– Кольцо, – буднично объявляю я.
Реакции ждать не приходится. Ее челюсть отвисает настолько стремительно, что я начинаю смеяться.
– В чем дело? Ты в шоке?
– Нет, просто… – она мешкает, – ты что, решил… вы решили…
– Если ты о женитьбе, то нет.
– Но, сынок, кольцо это ведь очень серьезно. Почему не браслет? Или колье, например?
Кажется, она вот-вот разрыдается, и отнюдь не от счастья.
– Потому что я так захотел, – грубо отрезаю я.
– Вы так мало знакомы. Ей всего девятнадцать… не торопись с этим, хорошо?
– Мам, это всего лишь подарок. Не паникуй, ладно?
– Ладно, как знаешь, – она выдавливает из себя смиренную улыбку и перескакивает на другую тему. – Вы придете сегодня на ужин?
Черт, ужин! Я совсем забыл. Жаль наносить ей второй удар, но вынужден отказаться.
– Прости, у нас другие планы. Но мы приедем поздравить вас с Новым годом, обещаю.
Потерпев полное фиаско, моя мать угрюмо поджимает губы и тянется ко мне за прощальным поцелуем.
– Хорошо, сынок. Счастливого Рождества!
– Счастливого Рождества, мам, – вторю ей я, подавив в себе неприязнь к этому бессмысленному словосочетанию.
Обняв ее напоследок, я сажусь в машину и приказываю Питу везти меня домой.
* * *
Дома оказывается на удивление тихо. Обычно Кэтрин приходит раньше меня и включает телевизор, а я, наоборот, совсем не смотрю ТВ.
Мы вообще кардинально отличаемся друг от друга, и почему-то меня это нисколько не раздражает. Наверное, таким образом мы дополняем друг друга – циник и мечтательница.
Я захожу в гостиную и останавливаюсь напротив большой высоченной елки. Вот вам и дежавю…
У меня потеют ладони.
Опустившись на корточки, я кладу подарок под елку, отхожу назад и передо мной вырисовываются флешбэки минувших дней.
Мануэла тоже любила праздники. Когда мы жили в Сохо, она постоянно устраивала мне всякие сюрпризы, заставляя отмечать чуть ли не каждую дату в календаре. Я удовлетворял любые ее капризы, все, что она пожелает, только бы она улыбалась. В отличие от Кэтрин, она была ненамного младше меня, но я все равно относился к ней как к ребенку. Я хотел заботиться о ней, а вместо этого убил. Этот кошмар будет преследовать меня до конца моей жизни. Моя печаль, моя вина и мое наказание.
Я провожу рукой по лицу и вздыхаю.
Нет, Кэтрин должна быть счастлива. Я в лепешку расшибусь, но не допущу, чтобы с ней что-нибудь случилось. Мне больше не двадцать пять, и она не Мануэла.