Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
– Могу себе представить, – прокомментировала она со смехом. – Наверное, это было уморительно?
– Да уж, это точно. Он очень веселый. Представляешь, ма, пока мы в баре сидели, он снял штаны. Самое смешное, что никто этого не заметил, пока он не стал приглашать какую-то девчонку танцевать. Думаю, он и сам успел об этом забыть, и вдруг выходит на середину зала в трусах. Представляешь, какая-то старушка его сумочкой огрела! Так он и ее стал звать танцевать и даже пару раз крутанул вокруг себя. В жизни ничего смешнее не видел. Бабушка от горшка два вершка, а туда же – всю дорогу его сумочкой лупила. А танцует он – загляденье! – Саша слушала и смеялась, представляя себе юношу в трусах, танцующего с воинственной старушкой. – Он был с ней так учтив, мы все со смеху помирали. Но тут бармен пригрозил вызвать полицию, и пришлось его везти домой к жене.
– Так он женат? – изумилась Саша. – Сколько же ему лет?
– Он старше меня, мам. Ему уже тридцать восемь, и у него трое детей. Славные ребята. Да и жена симпатичная.
– А где же была она? – В голосе Саши слышалось явное неодобрение.
– Она терпеть не может ходить по кабакам, – небрежно бросил Ксавье. В Лондоне у него не было друга ближе Лайама Эллисона. Это был серьезный художник, но человек легкий, с фантастическим чувством юмора и страстью к розыгрышам и всевозможным проказам.
– Это нетрудно понять, – сказала Саша. – Не думаю, что мне бы понравилось ходить по ресторанам с мужем, который публично раздевается и танцует со старушками.
– Именно так мне и было сказано, когда я доставил его домой. Я еще уйти не успел, а он уже отрубился на диване. Мы с его женой пропустили по стаканчику, и я уехал. Она славная.
– Надо думать! Кто еще станет все это терпеть? Он не алкоголик? – Саша заговорила серьезно, ее встревожил рассказ сына. Вряд ли, чтобы этот Лайам мог быть подходящим другом для Ксавье. Чему он может его научить?
– Нет, не алкоголик, – рассмеялся Ксавье. – Просто он заскучал и заключил со мной пари, что, если снимет брюки, никто этого и не заметит, по крайней мере в течение часа. Так никто и не замечал, пока его танцевать не потянуло.
– Надеюсь, ты-то в штанах сидел? – Теперь Саша говорила как мать, и Ксавье рассмеялся. Он ее боготворил.
– Успокойся, в штанах. И Лайам обозвал меня трусом. Он сказал, что поднимет ставку вдвое, если я тоже разденусь. Но я не поддался.
– И на том спасибо. Ты меня утешил. – Она взглянула на часы. В шесть они должны были встретиться с Артуром, а сейчас уже десять минут седьмого. – Извини меня, Ксавье, но я уже десять минут как должна быть дома, меня папа ждет. А сразу после ужина мы едем за город, в Саутгемптон.
– Я так и думал. Наудачу позвонил.
– И правильно сделал. Как выходные проводишь? – Она любила быть в курсе его дел, как и дел Татьяны, хотя та общалась с матерью реже. У дочери был тот период, когда хочется пошире расправить крылья. И она теперь чаще звонила отцу, чем матери. Саша не слышала ее с прошлой недели.
– Да ничего особенного не запланировано. Погода у нас стоит гнусная, я думал, может, поработаю немного.
– Хорошо. Я в воскресенье лечу в Париж. Как доберусь – позвоню. Найдется время навестить меня на неделе?
– Не исключено. Вечером в воскресенье созвонимся. Удачных выходных. И папе привет передай.
– Передам. Я тебя люблю. И скажи своему приятелю, чтобы в другой раз штанов не снимал. Вам еще повезло, что вас в участок не забрали. За нарушение общественного порядка, неприличное поведение в общественном месте… да просто за то, что слишком веселились. – Она знала, что Ксавье умеет провести время. По-видимому, Лайам ему в этом не уступал. Она уже как-то о нем слышала от сына, его друг хотел показать ей свои работы. Когда-нибудь она их посмотрит, хотя времени у нее никогда не хватает. Вечно куда-то надо бежать, а бывая в Лондоне, она едва успевает повидаться с теми художниками, кого уже представляет, и, конечно, с сыном. Она просила, чтобы Лайам прислал ей свои картины на слайдах, но он так и не удосужился этого сделать, из чего Саша заключила, что либо он не серьезен в своих намерениях, либо не чувствует себя готовым к показу. Как бы то ни было, судя по рассказу Ксавье, это какой-то экстраординарный тип. Таких среди ее клиентов уже было несколько, и Саша вовсе не жаждала пополнять эту коллекцию, каким бы интересным человеком его ни считал Ксавье. Куда легче было иметь дело с художниками серьезными, думающими о карьере и ведущими себя как взрослые люди. Сорокалетние балбесы, снимающие штаны на публике, – одна головная боль, уж без них она вполне обойдется. – Созвонимся, Ксавье!
– Я тебе в Париж позвоню. Пока, мам, – бодро попрощался Ксавье и положил трубку. Саша улыбнулась и помчалась домой. И так уже Артуру пришлось ждать, а ей еще ужин готовить. Но поговорить с сыном было приятно. Она в спешке покидала галерею, на ходу прощаясь с сотрудниками, потом остановила такси и поехала домой, но мысли ее были с сыном.
Артур ждал ее дома, им хотелось поскорей уехать из города. В пятницу на дорогах всегда жуткие пробки, правда, к тому времени, как они поужинают, машин будет поменьше. Погода стояла роскошная. Уже октябрь, а все еще тепло и сухо. Саша откинулась на спинку сиденья и на минуту прикрыла глаза. Неделя выдалась длинная, она устала.
Квартиру, куда она сейчас ехала, уже давно пора сменить, подумала Саша в который раз. Они жили в ней уже двенадцать лет, с того дня, как приехали из Франции. Сейчас, когда дети разъехались, квартира казалась пустой и слишком просторной. Саша все пыталась уговорить Артура продать это жилье и купить квартиру поменьше на Пятой авеню, с видом на парк. Но поскольку встал вопрос о переезде в Париж, смысл в замене жилья отпал, и они решили подождать. Если переезд состоится, в Нью-Йорке им понадобится лишь временное жилье. В кои-то веки в их жизни должны были наступить какие-то изменения. Это ощущение предстоящих перемен появилось у Саши с того момента, как Татьяна получила диплом и обзавелась своим жильем. Теперь, когда дети разлетелись из гнезда, в жизни Саши образовалась пустота. Но стоило ей пожаловаться, как Артур начинал ее поддразнивать и говорил, что она – одна из самых занятых женщин в Нью-Йорке. И все же по детям Саша очень скучала. Они всегда были неотъемлемой частью ее жизни, и теперь, случалось, на нее накатывала тоска, жизнь, казалось ей, лишилась главного смысла. Хорошо еще, что они с Артуром всегда любили путешествовать, им всегда нравилось проводить время вдвоем. За двадцать пять лет супружества их любовь нисколько не угасла. Напротив, они словно стали ближе и дороже друг другу, если это, конечно, было возможно. Их взаимная привязанность год от года росла и крепла.
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
– Посмотрим. Мне надо подумать. Кто знает, не будет ли это называться «искушать судьбу»? И не будем ли мы себя обманывать, надеясь, что не переступим черту? Должна признаться, против тебя трудно устоять. – Лайам поцеловал ее опять и лишь подтвердил ее слова. Сашу пронзило нахлынувшее желание. Ей сейчас хотелось одного: немедленно отвезти Лайама обратно – к себе домой. Но она сдержалась. Этого делать нельзя! Саша первой вышла из машины и рассмеялась, видя, как он неловко перебирает ногами, чтобы выбраться.
– Господи, ты же владеешь такой галереей! Может, с моих комиссионных наконец купишь себе приличную машину? Так недолго и позвоночник повредить. Может, тебе аванс выплатить?
Лайам наконец ступил на тротуар и потянулся. На нем опять были его ковбойские сапоги, джинсы, ирландский свитер крупной вязки и бейсболка, подаренная сыном. Высокий, мужественный и вызывающе молодой. Все в нем ей нравилось, а больше всего – это мальчишество, которого она одновременно так боялась.
Они направились к зданию аэропорта, нашли нужную стойку. Саша в молчании проводила его на посадку. В эти минуты Саша страстно желала, чтобы он никуда не улетел, а остался. И одновременно – так же сильно – она хотела, чтобы он улетел и больше никогда не возвращался. И оба этих желания с одинаковой силой боролись в ней, не уступая одно другому.
– Я буду скучать, – тихо проговорил он.
– Я тоже. – Она говорила искренне. Она всегда была с ним честна.
Лайам снова поцеловал ее, долго и жадно.
– Иди… опоздаешь… – прошептала она совершенно обессиленная. Лайам побежал, обернулся в последний раз, улыбнулся, помахал и вошел в автобус. На борт самолета Лайам поднялся последним.
Лайам занял свое место, погруженный в мысли о Саше. Какая она разная – резкая и нежная, беззащитная и сильная. Серьезная и печальная, когда говорит о родителях или о покойном муже. А то вдруг смешливая и озорная, совсем как девчонка, когда заходит речь о ее художниках, о детях, о ее взглядах на жизнь. Сашины требования к жизни были просты и непритязательны. Сложности начинались там, где дело касалось ее строгих принципов поведения в обществе и впечатления, какое она хотела оставить у окружающих. То она неприступная дама и чопорная леди, а в следующий миг уже капризная и легкомысленная. От Ксавье он знал, что она прекрасная мать, а сам уже убедился, что и прекрасный друг тоже. Ответственная, порядочная, талантливая, блестящий специалист в своей области – и в то же время маленькая одинокая женщина, нуждающаяся в любви и заботе. И как бы она ни вознамерилась с ним бороться, Лайам хотел стать тем, кто даст ей эту заботу и любовь. Сколько бы времени на это ни ушло!
Глава 7
На другое утро в своем кабинете Саша была тиха и задумчива. Она долго сидела за столом, смотрела на бумаги, разложенные перед ней, и словно их не видела. Она думала о Лайаме, о том, какие это были счастливые выходные, и одновременно о том, как глупо было вообще позволять себе быть с ним. Она ни на миг не сомневалась, что, если так и дальше будет продолжаться, кому-то придется испытать новые страдания. И скорее всего – ей. А может, и ему. Но она рисковала больше.
Саша в задумчивости смотрела в окно, когда вошла Эжени.
– Саша, – неуверенно начала она, – тебе посылка. Не знаю, как с ней поступить.
«Скорее всего, это картины от кого-то из художников», – решила Саша. Те из них, кто жил в Европе, всегда присылали свои работы в Париж, а отсюда она уже отправляла их в Нью-Йорк, если выставлять предстояло там.
– Положи туда же, где все работы, присланные на прошлой неделе, – рассеянно проговорила Саша. – Первого февраля все отправим в Нью-Йорк. Только сверь со списком, вдруг это что-то для местной экспозиции.
– Мне кажется, отправлять в Нью-Йорк ее точно не стоит, – смутилась Эжени. Иногда Саша ее пугала, особенно в последнее время. А как она отнесется к этой посылке, вообще трудно было сказать.
– Ради бога, Эжени, оставь эту таинственность! Что в посылке?
– Принести?
– Если она не распакована, то не надо. Я не хочу превращать свой кабинет в подсобку. Сначала вскрой упаковку в экспедиции. Я потом посмотрю. – Эжени продолжала стоять со смущенным видом. Саша начинала не на шутку сердиться. – Хорошо, неси. Потом уборщицу позовем. – Было видно, что секретарша считает необходимым вручить посылку Саше в руки, и та уже начинала подозревать подвох.
Эжени стремительно вышла и через минуту вернулась. В руках она держала корзинку, а Саша смотрела на нее со все возрастающим недоумением. Ну конечно же! Это был тот самый щенок, с которым они с Лайамом вчера играли в зоомагазине на набережной. Малыш был до смерти напуган, и Эжени – не меньше. Она боялась Сашиной реакции. Но, к ее большому облегчению, на ошеломленном лице хозяйки медленно расплывалась улыбка.
– О господи… И что мне с ним делать? – Сашу переполняли эмоции.
– Посыльный из зоомагазина сказал, ты догадаешься, от кого подарок, – неуверенно проговорила Эжени.
– Да, догадываюсь. От Лайама Эллисона, нашего нового художника. – Какой смысл скрывать это от Эжени? Рано или поздно она все равно прознает. Главное, чтобы не догадалась об остальном. Эжени подошла к Саше и вручила ей щенка. Тот сразу же принялся энергично облизывать Сашу, как вчера – Лайама. – Господи… Даже не верится… – Она подержала щенка, потом аккуратно спустила на пол. Через минуту пес оставил на ковре лужицу. – Ерунда какая, – сказала Саша, счастливо улыбаясь, а Эжени облегченно вздохнула, видя, что хозяйка в хорошем настроении.
– Какой симпатяга! – тоже улыбнулась она, а щенок стал бегать по кабинету и с интересом все обнюхивать. И каждые несколько секунд подбегал к Саше. Саша внимательно изучала его черные лапы с белыми «носочками». – А как его зовут?