Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
– Могу себе представить, – прокомментировала она со смехом. – Наверное, это было уморительно?
– Да уж, это точно. Он очень веселый. Представляешь, ма, пока мы в баре сидели, он снял штаны. Самое смешное, что никто этого не заметил, пока он не стал приглашать какую-то девчонку танцевать. Думаю, он и сам успел об этом забыть, и вдруг выходит на середину зала в трусах. Представляешь, какая-то старушка его сумочкой огрела! Так он и ее стал звать танцевать и даже пару раз крутанул вокруг себя. В жизни ничего смешнее не видел. Бабушка от горшка два вершка, а туда же – всю дорогу его сумочкой лупила. А танцует он – загляденье! – Саша слушала и смеялась, представляя себе юношу в трусах, танцующего с воинственной старушкой. – Он был с ней так учтив, мы все со смеху помирали. Но тут бармен пригрозил вызвать полицию, и пришлось его везти домой к жене.
– Так он женат? – изумилась Саша. – Сколько же ему лет?
– Он старше меня, мам. Ему уже тридцать восемь, и у него трое детей. Славные ребята. Да и жена симпатичная.
– А где же была она? – В голосе Саши слышалось явное неодобрение.
– Она терпеть не может ходить по кабакам, – небрежно бросил Ксавье. В Лондоне у него не было друга ближе Лайама Эллисона. Это был серьезный художник, но человек легкий, с фантастическим чувством юмора и страстью к розыгрышам и всевозможным проказам.
– Это нетрудно понять, – сказала Саша. – Не думаю, что мне бы понравилось ходить по ресторанам с мужем, который публично раздевается и танцует со старушками.
– Именно так мне и было сказано, когда я доставил его домой. Я еще уйти не успел, а он уже отрубился на диване. Мы с его женой пропустили по стаканчику, и я уехал. Она славная.
– Надо думать! Кто еще станет все это терпеть? Он не алкоголик? – Саша заговорила серьезно, ее встревожил рассказ сына. Вряд ли, чтобы этот Лайам мог быть подходящим другом для Ксавье. Чему он может его научить?
– Нет, не алкоголик, – рассмеялся Ксавье. – Просто он заскучал и заключил со мной пари, что, если снимет брюки, никто этого и не заметит, по крайней мере в течение часа. Так никто и не замечал, пока его танцевать не потянуло.
– Надеюсь, ты-то в штанах сидел? – Теперь Саша говорила как мать, и Ксавье рассмеялся. Он ее боготворил.
– Успокойся, в штанах. И Лайам обозвал меня трусом. Он сказал, что поднимет ставку вдвое, если я тоже разденусь. Но я не поддался.
– И на том спасибо. Ты меня утешил. – Она взглянула на часы. В шесть они должны были встретиться с Артуром, а сейчас уже десять минут седьмого. – Извини меня, Ксавье, но я уже десять минут как должна быть дома, меня папа ждет. А сразу после ужина мы едем за город, в Саутгемптон.
– Я так и думал. Наудачу позвонил.
– И правильно сделал. Как выходные проводишь? – Она любила быть в курсе его дел, как и дел Татьяны, хотя та общалась с матерью реже. У дочери был тот период, когда хочется пошире расправить крылья. И она теперь чаще звонила отцу, чем матери. Саша не слышала ее с прошлой недели.
– Да ничего особенного не запланировано. Погода у нас стоит гнусная, я думал, может, поработаю немного.
– Хорошо. Я в воскресенье лечу в Париж. Как доберусь – позвоню. Найдется время навестить меня на неделе?
– Не исключено. Вечером в воскресенье созвонимся. Удачных выходных. И папе привет передай.
– Передам. Я тебя люблю. И скажи своему приятелю, чтобы в другой раз штанов не снимал. Вам еще повезло, что вас в участок не забрали. За нарушение общественного порядка, неприличное поведение в общественном месте… да просто за то, что слишком веселились. – Она знала, что Ксавье умеет провести время. По-видимому, Лайам ему в этом не уступал. Она уже как-то о нем слышала от сына, его друг хотел показать ей свои работы. Когда-нибудь она их посмотрит, хотя времени у нее никогда не хватает. Вечно куда-то надо бежать, а бывая в Лондоне, она едва успевает повидаться с теми художниками, кого уже представляет, и, конечно, с сыном. Она просила, чтобы Лайам прислал ей свои картины на слайдах, но он так и не удосужился этого сделать, из чего Саша заключила, что либо он не серьезен в своих намерениях, либо не чувствует себя готовым к показу. Как бы то ни было, судя по рассказу Ксавье, это какой-то экстраординарный тип. Таких среди ее клиентов уже было несколько, и Саша вовсе не жаждала пополнять эту коллекцию, каким бы интересным человеком его ни считал Ксавье. Куда легче было иметь дело с художниками серьезными, думающими о карьере и ведущими себя как взрослые люди. Сорокалетние балбесы, снимающие штаны на публике, – одна головная боль, уж без них она вполне обойдется. – Созвонимся, Ксавье!
– Я тебе в Париж позвоню. Пока, мам, – бодро попрощался Ксавье и положил трубку. Саша улыбнулась и помчалась домой. И так уже Артуру пришлось ждать, а ей еще ужин готовить. Но поговорить с сыном было приятно. Она в спешке покидала галерею, на ходу прощаясь с сотрудниками, потом остановила такси и поехала домой, но мысли ее были с сыном.
Артур ждал ее дома, им хотелось поскорей уехать из города. В пятницу на дорогах всегда жуткие пробки, правда, к тому времени, как они поужинают, машин будет поменьше. Погода стояла роскошная. Уже октябрь, а все еще тепло и сухо. Саша откинулась на спинку сиденья и на минуту прикрыла глаза. Неделя выдалась длинная, она устала.
Квартиру, куда она сейчас ехала, уже давно пора сменить, подумала Саша в который раз. Они жили в ней уже двенадцать лет, с того дня, как приехали из Франции. Сейчас, когда дети разъехались, квартира казалась пустой и слишком просторной. Саша все пыталась уговорить Артура продать это жилье и купить квартиру поменьше на Пятой авеню, с видом на парк. Но поскольку встал вопрос о переезде в Париж, смысл в замене жилья отпал, и они решили подождать. Если переезд состоится, в Нью-Йорке им понадобится лишь временное жилье. В кои-то веки в их жизни должны были наступить какие-то изменения. Это ощущение предстоящих перемен появилось у Саши с того момента, как Татьяна получила диплом и обзавелась своим жильем. Теперь, когда дети разлетелись из гнезда, в жизни Саши образовалась пустота. Но стоило ей пожаловаться, как Артур начинал ее поддразнивать и говорил, что она – одна из самых занятых женщин в Нью-Йорке. И все же по детям Саша очень скучала. Они всегда были неотъемлемой частью ее жизни, и теперь, случалось, на нее накатывала тоска, жизнь, казалось ей, лишилась главного смысла. Хорошо еще, что они с Артуром всегда любили путешествовать, им всегда нравилось проводить время вдвоем. За двадцать пять лет супружества их любовь нисколько не угасла. Напротив, они словно стали ближе и дороже друг другу, если это, конечно, было возможно. Их взаимная привязанность год от года росла и крепла.
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
– Ну, ну, моя девочка… тихо, тихо… – приговаривал Лайам. – Все будет хорошо… Обещаю тебе…
– Нет, не будет! – Это тоже было ясно обоим, но уже одно его присутствие придавало ей сил. В следующее мгновение они уже лежали в ее холодной постели. Саша не сняла ночную рубашку, а на Лайаме была майка, трусы и, специально, чтобы показать Саше степень его послушания, – носки. Лайам погасил свет, и они прижались друг к другу.
– Я тебя люблю, – прошептал он, прижимая ее к себе.
– Я тоже тебя люблю, – проговорила Саша. – Глупо все получилось! – Она хотела бы быть моложе, быть другим человеком, чтобы иметь право и возможность быть рядом с ним. Любила ли она его, как любила Артура? Она не знала, но ее так сильно к нему влекло, как никогда и ни к кому раньше. Их связывали невидимые узы, их влекла друг к другу непреодолимая сила. Невозможно было удержаться на краю этой пропасти и смертельно страшно было рухнуть в нее.
– Не так уж и глупо, – шепотом возразил Лайам. Он был счастлив одной возможностью обнимать ее, быть рядом с ней в ее постели. На это он даже не надеялся, когда ехал на машине через пол-Франции. Он боялся, что она вообще не откроет ему дверь. – Саша, как мне жить без тебя?
Она не ответила, ее мучил тот же вопрос. До сих пор ведь как-то жили! И расставшись, наверное, будут жить дальше. У них есть только эта ночь. Лайам умирал от желания, но боялся все испортить. И крепко держал ее в объятиях, пока она не задремала.
Утром Лайам едва шевельнулся, как Саша мгновенно отодвинулась от него. Она помнила их уговор: как только он проснется – уедет. Саша лежала неподвижно и ждала, когда он поднимется. Лайам не открывал глаза. Комнату заливал жемчужно-серый свет парижского утра.
– Не спишь? – шепотом спросил он. Она покачала головой. – Хочешь, чтобы я ушел?
– Еще минутку, – прошептала она и прижалась к нему. Его близость пьянила. Саша почувствовала, что и он пришел в возбуждение. Лайам притянул к себе ее голову и поцеловал. Саша была не в состоянии противиться себе. Остальное произошло помимо их воли, а когда все кончилось, Лайаму стало страшно. Теперь она его никогда не простит, и он ее больше не увидит. Он нарушил свое обещание, не смог сдержаться. – Я тебя люблю, – тихонько сказала она. Потом чуть отодвинулась, чтобы посмотреть в его глаза. – Что же нам теперь делать?
– Это ты мне должна сказать, – так же шепотом ответил он и замер в ожидании ответа.
– Я не знаю… Я не хочу тебя терять… Я уже и так много потеряла. – Она не могла его отпустить. По крайней мере, сейчас.
– Можно я немного побуду? – Саша кивнула, Лайам ее обнял, и вскоре они уже опять занимались любовью. Весь день они провели в постели, чередуя сон с объятиями и сексом. Только один раз он вылез из постели, чтобы принести еду щенку и захватил две пиалы с мороженым для себя и Саши.
– Я сошла с ума? – спрашивала она. – Занимаюсь любовью с мальчишкой, поглощаю мороженое, которое раньше не позволяла себе есть. – Ей больше ничего не хотелось – только быть с ним вместе, есть мороженое – и пусть течет по подбородку. Он бережно вытер ей лицо.
– У меня впервые в жизни такой ясный рассудок, – возразил ей Лайам. – За тебя сказать не могу.
– Это похоже на сон.
– Если это сон, то самый замечательный. – Он улыбнулся и поцеловал ее.
В воскресенье их единственной территорией была спальня Саши. Потом они вместе лежали в ванне, вместе спустились поужинать – и опять кинулись в постель, как дети, убегающие от родителей. Но бежать было не от кого. И прятаться негде. Саша сама отдалась ему в объятия. И что теперь делать, понятия не имела. Она только знала, что хочет быть с ним, а как долго это продлится, об этом лучше не думать.
Они вместе приготовили ужин, поели, весело поболтали, покормили щенка, убрали со стола и опять поспешили в постель, чтобы снова заняться любовью.
– Стара я уже для такого марафона, – призналась потом Саша.
– Ничего себе – стара! Ты же меня совсем измотала! – рассмеялся Лайам.
– Когда тебе ехать? – пытаясь не выдать волнения, спросила Саша.
– Может, никогда? – Он ее дразнил, но в этот момент эта мысль обоим пришлась по душе. – Что, если я поживу здесь с недельку? – Было бы неплохо провести эксперимент – посмотреть, как они смогут ужиться в реальной жизни. Предложение поступило неожиданно, но Саше оно понравилось.
– В галерее всем скажу, что ты приехал с ними познакомиться, а я тебя приютила.
Лайам понимал, что Саше надо будет придумать какое-то объяснение для окружающих, а какое – ему было все равно.
– Отлично! А можешь сказать, что я твой любовник и мы всю неделю проведем в постели. – Саша забеспокоилась не на шутку. – Не бойся, я не собираюсь ставить тебя в неловкое положение, – улыбнулся Лайам и поцеловал Сашу.
– Смотри у меня! Иначе я приму самые суровые меры.
– Обещаю!
Ночью они опять были вместе и спали в объятиях друг друга. Перспектива провести с ним целую неделю привела Сашу в возбуждение. Еще вчера она обещала себе, что все кончено, а за сутки все так изменилось. Теперь ради Лайама она готова была поставить на карту свою репутацию и даже жизнь, выбора она себе не оставила.
Глава 8
Когда наутро в сопровождении Лайама Саша направилась к галерее, вид у нее был даже более деловой и строгий, чем обычно. По понедельникам галерея была закрыта, но персонал работал. Это была хорошая возможность привести в порядок срочные дела. Саша была в черных слаксах и черном свитере. А Лайам остался верен себе – ковбойские сапоги, кожаная куртка, белая футболка, джинсы и бейсболка. После обеда они договорились отправиться в магазины и купить ему запас футболок и белья. Лайам и помыслить не мог, что задержится в Париже на целую неделю, и никаких вещей с собой не захватил.