По бокам узких, кривых улиц стояли многоэтажные каменные дома с каморками для бедняков, а неподалеку возвышались храмы [французский историк Дюканж (XVII век) насчитывал в Константинополе 268 церквей и 121 монастырь] и дворцы изумительной архитектуры. Царьград ошеломлял человеческое воображение. Пришельцы из далеких стран, вернувшись домой, рассказывали об этом городе волшебные сказки.
Домоправитель Епифан провел новых рабов почти через весь город. Египетский рынок был расположен близ Золотого Рога, а Псамафийская меса [месами в Царьграде назывались главные улицы] находилась около Пропонтиды [Пропонтида (греч.) - Мраморное море].
Прошли три поприща [около пяти километров]. Ондрей и Ольга под конец даже устали. Большую часть дороги они шли вдоль древней стены Константина, разделявшей город на две неравные части - старую и новую.
Вот и Псамафийская меса, вот жилье, где Ольге и Ондрею предстояло провести долгие годы рабства и, быть может, окончить жизнь, не увидев родины. Каким-то оно окажется, ненавистное рабство?
Домоправитель не преувеличил, рассказывая о богатстве своего хозяина.
Царьградские аргиропраты стояли выше других ремесленников и примыкали к торговой знати. Когда император возвращался с войны, они встречали его наравне с чиновниками эпарха [эпарх (греч.) - градоправитель Царьграда, одно из высших должностных лиц империи] и начальниками государственных мастерских. Аргиропраты имели свои печати и прикладывали их к распискам и прочим документам.
Дом Андрокла находился в глубине двора, подальше от уличного шума. Он был обширен, украшен статуями и колоннами. Видное место среди жилых помещений занимал гинекей [гинекей (греч.) - женские покои дома], отличавшийся роскошной отделкой комнат. Повсюду бархатные и шелковые ткани, драгоценные безделушки на полках, подставках и в шкафах, изящная мебель, на мозаичных полах ковры.
Ондрей и Ольга прошли через калитку, охраняемую седым привратником-негром, и вступили в атриум [атриум (греч.) - внутренний двор в богатом греческом доме].
На зов Епифана из гинекея вышла его жена Евпраксия - полная пожилая женщина с добродушным лицом. Она вела прелестного кудрявого мальчика лет трех.
"Так вот кто должен заменить мне Зорю и Светлану:" - тоскливо подумала Ольга.
Матрона [матрона - почтенная пожилая женщина] приветливо заговорила с Ольгой по-гречески. Домоправитель перевел:
- Госпожа Евпраксия рада видеть тебя. Ты ей понравилась. Она надеется, что ты будешь хорошо смотреть за мальчиком.
Ольга ответила:
- Я буду работать честно и ухаживать за ним, как за своим.
Стратон рассматривал Ольгу любопытными черными глазенками.
- Ты моя новая няня? - спросил он. - А ты будешь рассказывать мне сказки?
Киевлянка печально улыбнулась, когда ей перевели вопрос мальчугана.
- Мои сказки остались далеко за морем вместе с теми, кому я их рассказывала:
Добрая старуха Евпраксия попыталась утешить невольницу:
- Что ж, милая, привыкать надо, раз уж досталась тебе такая судьба. Пойдем, я отведу тебя в баню, наш хозяин любит чистоту.
Еще дорогой Епифан рассказывал невольникам, что баня - одна из достопримечательностей Андроклова дома. Домашняя баня была роскошью, которую позволяли себе только богатые византийцы.
Когда Ольга вымылась, домоправительница одела ее во все новое, а старую одежду приказала сжечь. Ольга умолила оставить платок, чтобы хоть одна вещь напоминала ей о родине. И когда старуха уложила ее на скромно убранную койку в помещении для рабынь, Ольга долго не могла заснуть: мучили неотвязные мысли о детях, о муже:
Деда Ондрея домоправитель назначил конюхом и поместил в каморке возле каретника.
Малыга обрадовался: лошадей он любил и умел с ними обращаться.
Вечером Ондрей и Ольга встретились в атриуме около цистерны. Царьград был беден питьевой водой, ее привозили издалека.
Поэтому в богатых домах устраивались свои цистерны, куда дождевая вода стекала с крыш по трубам. Старик Малыга выглядел довольным.
- Кажись, мы с тобой, голубка, не в плохое место попали, - сказал он печальной Ольге.
- Ах, дедушка, - ответила женщина, - тяжко мне! Тоска сжимает сердце, как клещами.
- Ну, милая, рабство рабству рознь. Пожила бы ты у печенегов, где я шесть лет томился, узнала бы, какое оно бывает, рабство. Там и грязь, и холод, и голод, и непосильный труд. А здесь и в баню сразу сводили, и чистую одежду дали.
Домоправитель Епифан не злой человек, да и баба его, видать, добрая. Вот купил бы нас с тобой монастырь, плохое было бы наше житье. Покуда мы стояли на дворе у Херимона, я со многими разговаривал и наслышался, как у монахов рабы живут. Это сущий ад! На полях работают с зари до зари, одеты в лохмотья, кормят их, чтобы только с голоду не померли, а чуть замешкался - надсмотрщик плетью по спине охаживает: Говорят, там более трех-четырех годов люди не выживают.
- Страшно как, деду!
- Страшно, голубонька, страшно! Я душой возвеселился, как этот Надрокл нас купил. Скажу тебе по тайности, я когда гирю там, на помосте, подымал, чуть себе жилу не порвал.
- Зачем же ты, деду, так сделал?
- А чтобы он меня сильным посчитал! - рассмеялся довольный своей хитростью дед Малыга. - И уж ныне я работать стану так, чтобы кости трещали. И тебе тоже советую, касатка. К хорошему хозяину так же трудно попасть, как живому на небо взойти, поверь мне, уж я-то знаю.
Глава седьмая. ПОД ЯРМОМ
От реки Десны, впадающей в Днепр с левой стороны чуть повыше Киева, отделялся проток Черторый. Люди прозвали его так неспроста. Начинаясь чуть выше устья Десны, он мчался через поля и дубравы с сердитым гулом и ревом, разбивался об огромные камни, невесть откуда попавшие в его русло, подмывал крутые берега.
Простодушным жителям тех краев казалось, что не божье творение этот рукав Десны, а вырыли его черти с какими-то злыми целями.
Впрочем, люди ухитрялись использовать даже и работу чертей. Если кто спускался по течению Днепра и хотел незаметно миновать Киев, то Черторый давал для этого прекрасную возможность. Но плавание по бурному стремительному протоку Десны было опасно.
По левому берегу Черторыя и ниже по Днепру раскинулась княжеская вотчина с тем же названием. В обширном Ярославовом хозяйстве Черторый по своему многолюдству занимал одно из первых мест, и недаром управителем над ним поставили властного, сурового боярина Ставра. Как никто другой, он умел выколачивать немалые доходы из смердов. Хлебопашцы платили в казну Ярослава за пользование княжеской землей, рыболовы - за право ловить рыбу в княжеских водах, охотники - за право бить дичь в княжеских лесах, ремесленники - за разрешение сбывать продукты своего труда на киевских рынках.
Не только обильной данью, собираемой с поселян, полнились сундуки Ярослава. На полях князя крестьяне сеяли хлеб, разводили тысячные стада лошадей, коров, баранов, неисчислимые стаи гусей и уток. Все это многосложное и прибыльное хозяйство вела княжеская челядь под неусыпным присмотром старост, ключников, конюших.
Расположение Черторыйской вотчины было очень удобным. На восток от левого берега Черторыя шли обширные поля с богатой черноземной почвой, где прекрасно родились пшеница, гречка, просо.
На берегу Днепра копали глину, из которой ремесленники-гончары изготовляли отличную посуду. А какое раздолье было рыбакам: в быстром Черторые во множестве водился судак, голавль, подуст, в Днепре ловились сазаны, осетры, стерлядь, а в глубоких омутах прятались чудовищные сомы.
Осенью после печенежского набега туго пришлось черторыйцам: похитители увели всех лошадей и перебили большую часть волов.