- Умерла?
- Простите, я решил, что она умерла. Ведь вы сами говорите о ней в прошедшем времени.
Старая дама улыбнулась.
- Вы правы. Но говорю я так по другой причине.
Она умерла для нас. Иначе говоря, она от нас уехала.
- После ссоры?
- Гийом не такой человек, чтобы ссориться.
- А может быть, с вами?
- А я для этого уже слишком стара, месье комиссар.
Я слишком много перевидела на своем веку, слишком хорошо знаю жизнь и предоставляю каждому...
- Когда она уехала от вас?
- Два дня назад.
- Она заявила вам о своем отъезде?
- Мы с сыном прекрасно понимали, что этим кончится.
- Она вам об этом говорила?
- Часто.
- Она объясняла причину?
Старая дама ответила не сразу. Казалось, она размышляла.
- Сказать вам честно, что я по этому поводу думаю? Если я колеблюсь, то только из боязни, как бы вы не стали надо мной смеяться, но полагаю, что с комиссаром можно быть такой же откровенной, как с врачом или исповедником.
- Вы католичка, мадам Серр?
- Да. А моя невестка - протестантка. Но это не имело никакого значения. Видите ли, у нее сейчас невыгодный для женщины возраст. Каждая из нас, в течение нескольких лет, как будто сама не своя. Любой пустяк в этот период нас раздражает. Нам легко приходят в голову нелепые идеи.
- Понимаю. И это происходило с вашей невесткой?
- И это, и кое-что другое. В последнее время она только и мечтала о своей родине - Голландии, целые дни проводила за письмами своим голландским подругам.
- Ваш сын ездил с женой в Голландию?
- Нет, ни разу.
- Значит, она уехала во вторник?
- Да. С Северного вокзала. В девять сорок.
- Ночной поезд?
- Да. Целый день она провозилась с упаковкой багажа.
- Ваш сын проводил ее на вокзал?
- Нет.
- Она вызывала такси?
- Она пошла искать машину на углу бульвара Ришар-Валлас.
- Больше она не давала о себе знать?
- Нет, и не думаю, чтобы ей захотелось нам написать.
- Вопрос о разводе не возникал?
- Я же вам сказала, мы католики. А кроме того, у сына нет никакого желания жениться еще раз. Но мне по-прежнему непонятно, чем же мы обязаны приходу полиции?
- Я хотел бы спросить вас, мадам, что именно происходило в вашем доме во вторник вечером. Минутку.
У вас ведь нет прислуги?
- Эжени, наша уборщица, приходит ежедневно в девять утра и уходит в пять.
- Сейчас она здесь?
- Нет. Сегодня она выходная. Придет завтра.
- Она живет поблизости?
- Она живет в Пюто. По ту сторону Сены. Как раз над скобяной лавкой напротив места.
- Полагаю, что она помогла вашей невестке упаковать багаж?
- Она снесла вниз чемоданы.
- Сколько их было?
- Один сундук и два кожаных чемодана.
- Сколько их было?
- Один сундук и два кожаных чемодана. И еще шкатулка с драгоценностями и несессер с туалетными принадлежностями.
- Эжени ушла от вас во вторник в пять часов, как обычно?
- Да, как обычно. Простите мое волнение, но мне впервые в жизни приходится отвечать на подобные вопросы, и признаюсь...
- Ваш сын выходил из дому в этот вечер?
- Что вы имеете в виду под словом "вечер"?
- Допустим, незадолго до обеда.
- Он, как обычно, ходил на прогулку.
- Вероятно, пошел выпить аперитив?
- Он не пьет.
- Никогда?
- Нет. Ничего, кроме стакана вина, разбавленного водой, во время еды. Во всяком случае, уж не ту гадость, которую называют аперитивом.
Буасье, чинно сидевший в своем кресле, казалось, втягивал в себя запах аниса, все еще сохранившийся на его усах.
- Как только он вернулся, мы сразу уселись за стол. Он всегда совершает одну и ту же прогулку. Эта привычка осталась у него с тех пор, как мы держали собаку, которую нужно было выводить в одно и то же время. Ну и, конечно, он привык.
- У вас теперь нет собаки?
- Нет, уже четыре года. С тех пор как умер Биби.
- И кошки нет?
- Нет. Моя невестка терпеть не могла кошек. Вот видите! Я невольно говорю о ней в прошедшем времени. Ведь мы воспринимаем теперь этот период как прошлое.
- Вы сели за стол втроем?
- Мария спустилась в столовую в ту минуту, когда я стала разливать суп.
- За обедом не произошло никакой ссоры?
- Нет. Обед прошел в полном молчании. Я понимала, что, несмотря ни на что, Гийом взволнован. С первого взгляда мой сын может показаться человеком холодным, но в действительности он крайне чувствительный.
Когда ты прожил с женщиной свыше двух лет...
Мегрэ и Буасье ничего не услышали. Но у старухи слух был тонкий. Она наклонила голову, словно прислушиваясь. И тут же оплошала: Мегрэ сразу понял и, поднявшись, направился к двери и отворил ее. За дверью стоял человек, который и в самом деле был выше, шире в плечах и толще комиссара. Вид у него был довольно смущенный: должно быть, он уже какое-то время подслушивал разговор в гостиной.
Его мать не солгала, когда сказала, что он отдыхает. Редкие растрепанные волосы прилипли ко лбу, ворот белой рубашки расстегнут. На ногах вышитые домашние туфли.
- Входите, месье Серр, - сказал Мегрэ.
- Прошу прощения. Я услышал шум и подумал...
Он говорил не торопясь, медленно переводя тяжелый взгляд с одного на другого.
- Это господа из полиции, - объяснила ему мать, вставая.
Он ничего не спросил, снова оглядел их и стал застегивать рубашку.
- Мадам Серр сказала нам, что ваша жена уехала позавчера.
На этот раз он, нахмурив брови, посмотрел на старую даму. Хотя его грузное тело казалось мягким, как и лицо, но в отличие от многих толстяков в нем не чувствовалось легкости. Кожа у него была матовая, очень бледная, в ушах и ноздрях виднелись пучки волос, а брови были огромные и кустистые.
- Чего, собственно говоря, хотят от меня эти господа? - спросил он.
- Не знаю.