При этом не имеет большого значения, виновен ты в чем-либо или невиновен. А так как я замужем и очень привязана к мужу, я спрашиваю: что вы намерены делать?
- С платком?
- Да, если хотите.
- Ваш муж знает о случившемся?
Ее губы дернулись гневно и нетерпеливо, и она бросила:
- Вы разговариваете совсем как моя мать.
- Но ваша мать полагает, что ваш муж, должно быть, осведомлен, как вы... проводите время вне дома!
Она презрительно усмехнулась:
- Вы все стараетесь выбирать выражения, не так ли?
- Если вам угодно, я буду называть вещи своими именами. Судя по тому, что вы мне только что сказали, ваша матушка догадалась, что вы, как говорится, наставляете рога своему мужу?
- Не знаю, сама ли она догадалась. Мне, во всяком случае, она это сказала.
- Но и я взял это не с потолка и теперь хотел бы кое в чем удостовериться. Впрочем...
Она по-прежнему глядела ему прямо в глаза, и Мегрэ надоело церемониться.
- Впрочем, вините только себя в том, что такая мысль может прийти в голову любому. Насколько я знаю, вам тридцать восемь лет, а замуж вы вышли в двадцать. Трудно поверить, что ваше воскресное ночное приключение было у вас первым в жизни.
- Действительно, не первым, - тихо подтвердила она.
- Вам предстояло провести у вашей матушки всего одну ночь, и вы притащили с собой любовника.
- А если мы не часто имеем возможность провести ночь вместе?
- Я не осуждаю. Я только констатирую. Но, согласитесь, все это наводит на мысль, что ваш муж должен быть в курсе...
- Он ничего не знал и пока еще не знает. Поэтому-то я и вернулась сюда.
- Почему вы уехали в полдень в понедельник?
- Я не знала, что произошло с Эрве после того, как он ушел от меня, услышав стоны Розы. И я не представляла себе, что сделает мой муж, узнав обо всем. Поэтому я решила предотвратить его приезд сюда.
- Понимаю. И, очутившись в Париже, вы продолжали беспокоиться?
- Да. Я позвонила Шарлю, который сказал мне, что следствие будете вести вы.
- Это вас успокоило?
- Нет.
- Могу я подавать, господа?
Мегрэ кивнул, и они возобновили разговор, когда суп уже был на столе.
- Мой муж будет поставлен в известность?
- Едва ли. Разве что в случае необходимости.
- Вы подозреваете меня в попытке отравить мою мать?
Его ложка на мгновение остановилась в воздухе. Он изумленно и не без восхищения взглянул на нее:
- Почему вы спрашиваете меня об этом?
- Потому что только я могла подсыпать яд в ее стакан. Точнее, одна я оставалась еще в доме, когда это произошло.
- Не хотите ли вы сказать, что это могла сделать, скажем, Мими перед своим отъездом?
- Мими, или Шарль, или, наконец, Тео. Но подозрение все равно должно пасть на меня.
- Почему все равно?
- Потому что все убеждены, что я не люблю свою мать.
- А это правда?
- Это почти правда.
- Вы не станете возражать, если я задам несколько вопросов? Заметьте, что я это делаю неофициально, ведь это вы захотели встретиться со мной.
- А это правда?
- Это почти правда.
- Вы не станете возражать, если я задам несколько вопросов? Заметьте, что я это делаю неофициально, ведь это вы захотели встретиться со мной.
- Но вы, так или иначе, задали бы их мне, так ведь?
- Возможно. Даже наверняка.
Пожилая чета ужинала через три столика от них, а еще подальше женщина средних лет не сводила глаз со своего восемнадцатилетнего сына, ухаживая за ним как за ребенком. Еще с одного стола доносились взрывы смеха: там сидела компания девушек.
Мегрэ и его собеседница говорили вполголоса, не прерывая ужина, разговор их протекал внешне спокойно, невозмутимо.
- И давно вы недолюбливаете свою мать?
- С того дня, когда мне стало ясно, что она никогда меня не любила, что я была для нее обузой и, по ее мнению, испортила ей жизнь.
- А когда вы сделали это открытие?
- Еще девочкой. Впрочем, я ошибаюсь, говоря лишь о себе. Правильней было бы сказать, что моя мамаша никогда никого не любила, даже меня.
- И вашего отца тоже?
- Сразу же после смерти он был забыт навсегда.
Попробуйте найти в доме хотя бы одну его фотографию. Вы только что осмотрели весь дом. Вы были и в комнате матери, вас там ничто не удивило?
Он постарался вспомнить, но признался:
- Нет.
- Это потому, что вы, наверное, не часто бываете в домах старых женщин. У них на стенах всегда развешана масса фотографий.
Она была права. Но тут он припомнил портрет, портрет старика в роскошной серебряной рамке на тумбочке в спальне.
- Мой отчим, - ответила она, когда он сказал об этом. - Но, во-первых, он все-таки бывший владелец "Жюва", а это что-нибудь да значит. И наконец, половину своей жизни он был на побегушках у моей матери и дал ей все, что она имеет. А мой портрет вы там видели?
Или портреты моих братьев? У Шарля, например, страсть фотографировать своих детишек и рассылать фотографии родственникам. Мать складывает эти портреты в ящик вместе с огрызками карандашей, старыми письмами, катушками и прочей дребеденью. Зато на стенах дома развешаны ее собственные фотографии, фотографии ее автомобилей, замка, яхты, ее кошек, особенно кошек.
- Я вижу, вы действительно ее не любите.
- Кажется, я уже не сержусь на нее.
- Что вы имеете в виду?
- Это не имеет значения. Однако, если ее и пытались отравить...
- Простите, вы сказали "если"?..
- Предположим, что это моя манера разговаривать.
К тому же о моей матери никогда ничего не знаешь наверняка.
- Вы намекаете на то, что она могла симулировать попытку отравить ее?
- Это выглядело бы не правдоподобно. Ведь яд оказался в стакане в достаточно сильной дозе - смертельной, и бедняжка Роза умерла.
- Ваши братья и невестка разделяли ваше, ну, скажем, равнодушие, если не неприязнь по отношению к матери?
- У них другие причины. Мими, например, не любит мать за то, что из-за нее мой отчим потерял состояние.
- И это действительно так?
- Не знаю. Бесспорно одно: он тратил на нее огромные деньги и как бы хотел поразить ее этим.