Она смотрела на него нежным и в то же время насмешливым взглядом, изо всех сил стараясь, чтобы ему было хорошо.
Когда он вытянулся и отвернулся от нее, она поцеловала его в лоб, расхохоталась и спрыгнула с кровати.
— Можно это взять?
Она дотронулась до белой фуражки, которую так и не сняла. Дюпюш кивнул, и Вероника побежала показывать матери подарок.
Через несколько минут Дюпюш начал одеваться. На веранде послышались тяжелые шаги, черная рука отодвинула занавеску, которую Дюпюш успел отпустить.
Обнажив в широкой улыбке зубы, мать Вероники протягивала жильцу кружку горячего кофе.
Вот и все. Как просто! Еще вчера он не принял бы этой кружки, но сегодня это казалось ему вполне естественным.
Немного погодя Дюпюш спустился и прошел через мастерскую. Портной Бонавантюр, как обычно, поднял голову и посмотрел на него, но не поздоровался. По-видимому, он принадлежал к какому-то иностранному негритянскому племени. Он никогда не улыбался, никто не видел его без галстука и воротничка.
Даже сейчас, с полным ртом булавок, примеряя костюм молодому мулату, Бонавантюр ни на секунду не терял достоинства, движения его большого тела оставались размеренными.
Дойдя до угла, Дюпюш почему-то обернулся. Вероника и ее мать, облокотившись о перила веранды, смотрели ему вслед.
В это утро Дюпюшу захотелось прогуляться по «зоне». Вероятно, эта прогулка была для него вместо ванны.
Сейчас он отчетливо, можно сказать, всей кожей ощущал географию мира. Когда Дюпюш пересекал железнодорожный переезд, он ясно представил себе, в какой точке земного шара в данную минуту находится.
Всего лишь в двух километрах прямо перед ним и почти сразу за каналом массивной глыбой высился североамериканский континент. А за спиной Дюпюша на расстоянии десяти километров начинались апокалиптические пейзажи Южной Америки.
О канале он узнал еще в школе, но до сих пор не представлял, как тот выглядит.
Два совершенно различных мира разделялись каналом. На каждом его конце стояло по городу: Колон на Атлантическом океане, Панама — на Тихом. Дюпюш даже не подозревал, что эти города не сообщаются, что даже дороги между ними не существует.
Он брел по улицам большого города, по которым сновали автомобили, и думал о том, что всего час езды отделяет его от девственного леса и неисследованных горных цепей.
Это его не волновало, скорее, раздражало, как и все вокруг. Пароходы беспрерывно бороздили канал. Они шли из Китая и Перу, из Аргентины, Нью-Йорка и Европы — одни шли с севера на юг, другие с юга на север, третьи пересекали океан.
Тем не менее старожилы вроде Че-Че, не выходя из дома, безошибочно определяли по гудку название парохода.
— А-а, это «w» возвращается во Францию.
Имелся в виду пароход компании «Трансатлантика», названия всех судов которой начинаются с буквы «w» и которые ходят в Сан-Франциско с грузом и пассажирами.
Но Че-Че не только называл корабль, но еще и уточнял:
— На борту должна быть жена консула.
А скромный, всегда усталый г-н Филипп свободно говорил на семи языках и был знаком со всеми капитанами кораблей.
Однако беспокоило Дюпюша не это. Строго говоря, то, что он сейчас испытывал, нельзя назвать беспокойством. Просто ему необходимо было привыкнуть. Жителю равнины трудно дышится в горах, он чувствует себя там неуверенно.
Дюпюшу как раз и не хватало уверенности. Он не знал, например, кто эти люди, снующие по улицам.
Высокие, худощавые, черноволосые, очень подвижные…
Все они уверяли, что происходят от испанских конкистадоров, но в жилах у них течет и индейская кровь.
Негритянская, а может быть, и китайская, наверно, тоже. Китайцев здесь было очень много.
Но не все ли равно? Разве Дюпюшу легче от этого, когда все вокруг так зыбко и ненадежно?
Эжен Монти сказал ему как-то о президенте Республики Панама:
— Он наполовину деревенский индеец, бывший учитель. Своего зятя он отправил послом в Париж, но зять хочет в свой черед стать президентом.
А совсем рядом, в Венесуэле, у президента республики больше сорока жен и добрая сотня законных отпрысков!
Чтобы уйти от всего этого, Дюпюш направился в «зону», хоть и знал, что будет там беситься еще больше, Американцы владели каналом — и только. Они и знать не хотели Панамы, их не интересовали панамцы, негры, президенты, девственные леса и дикие горы.
Они жили в своей «зоне» — изолированной маленькой стране, тянувшейся вдоль берегов канала. От Панамы эту страну отделяли часовые и колючая проволока.
За проволокой были уютные коттеджи со светлыми занавесками, безупречно гладкие дороги, площадки для тенниса и гольфа, клубы, детские ясли и салоны, где дамы пили чай. Здесь был совсем иной пейзаж — чистенький, щеголеватый, спокойный.
Да, это была страна! Страна, где не утратили своей ценности такие понятия, как воспитание, диплом, честность.
Но Дюпюшу нечего было делать в этой стране. Он остался по ту сторону колючей проволоки, затерянный в толпе метисов, индейцев и негров. Его лучшим другом был Эжен Монти, торговавший лимонадом на скачках.
Дюпюш вновь и вновь возвращался к этим горьким мыслям, пожалуй, только воспоминание о смехе Вероники не дало ему впасть в отчаяние.
Никогда Жермена не смеялась, даже не улыбалась вот так. Она никогда не думала о том, чтобы доставить ему радость. Быть может, любовь внушала ей отвращение? Она испытывала стыд, едва ее страсть была удовлетворена.
А Вероника ничуть не стыдилась! Она не думала о себе, ее радостью было зажечь радость в глазах мужчины.
Дюпюш нахмурился, подумав о том, что вечером она перелезала через подоконник с каким-то незнакомцем.
Но что поделаешь, если не на что опереться? Это раньше он мечтал, как заживет в чистом доме возле фабрики, где все уважали бы его, обзаведется счетом в банке, собственной машиной, детьми. Как по воскресеньям его мать будет навещать внучат…
Он все шел, иногда машинально поглядывая на витрины. Вскоре он оказался недалеко от гостиницы «Соборная», но появляться там не хотелось.
Два континента, между которыми он пробирался, раздавливали его миллионами своих жителей, своими чересчур густыми лесами, своими деревьями, горами, реками. Одна Амазонка могла бы затопить всю Европу!..
Но он твердо знал, что должен привыкать. И привыкнет! Он станет таким же, как Жеф, братья Монти, сам Че-Че.
Начинать придется с сосисок? Ладно, пусть так.
— Мсье Дюпюш!
Ему давно казалось, что он слышит свое имя, не понимая, что зовут именно его. Запыхавшийся бой из отеля наконец догнал француза.
— Я бегал к вам домой, но не застал. Вот повезло, что я вас встретил. Вас просят сейчас же прийти.
— Куда?
— В отель. Вас кто-то спрашивает.
До отеля ходу было три минуты. Площадь в этот час была пустынна, только садовник поливал клумбы около павильона. Бой старался поспеть за широким шагом Дюпюша. Он шел с гордым видом, словно изловил преступника.
Че-Че сидел у кассы рядом с Жерменой. Она подняла голову и посмотрела на мужа.
— Меня кто-то ищет? — не поздоровавшись, спросил Дюпюш.
— Да. Пройдите поскорей в бар, он там. Его пароход отплывает в полдень.
Жермена крикнула:
— Только не перно. Ты же знаешь, как оно на тебя действует.
Когда Дюпюш вошел в бар, из-за стола поднялся мужчина. Он сделал два шага к Дюпюшу и пристально посмотрел ему в глаза.
— Вы Дюпюш?
— Да.
Дюпюш силился вспомнить, где видел этого человека. Его лицо казалось ему знакомым.
— Я Лами. Вы меня не помните?
Руки он не протягивал, сверля Дюпюша недобрыми блестящими глазами. Щеки у него ввалились, у рта залегли горькие складки.
— Присядьте. Несмотря ни на что, мне хотелось вас повидать.