Посвящение
29 июня 2002 года, за несколько часов до того, как поставить последнюю точку в рукописи этой книги, я отправился в Лурд набрать чудотворной воды из тамошнего источника. И вот, уже на территории святилища, какой-то человек лет примерно семидесяти спросил меня: "Вам, наверное, говорили, что вы очень похожи на Пауло Коэльо?" Я ответил, что Пауло Коэльо - перед ним. Тогда этот человек обнял меня, представил жене, познакомил с внучкой, стал говорить о том, какую важную роль сыграли в его жизни мои книги, а под конец добавил: "Они заставляют меня мечтать".
Я не впервые слышал эти слова, но всякий раз радовался им. Однако в тот миг сильно растерялся, ибо знал, что "Одиннадцать минут" - книга, толкующая о таком предмете, который может и смутить, и шокировать, и ранить. Я дошел до источника, набрал воды, вернулся, спросил, где живет этот человек (оказалось - на севере Франции, на границе с Бельгией), и записал его имя.
Эта книга посвящается вам, Морис Гравелин. У меня есть обязательства перед вами, перед вашей женой и внучкой - но и перед самим собой: я должен говорить о том, что заботит и занимает меня, а не о том, что от меня хотели бы услышать все. Одни книги заставляют нас мечтать, другие - погружают в действительность, но все они проникнуты самым главным для автора чувством - искренностью.
Ибо я - первая и я же - последняя
Я - почитаемая и презираемая
Я - блудница и святая
Я - жена и дева
Я - мать и дочь
Я - руки матери моей
Я - бесплодна, но бесчисленны дети мои
Я счастлива в браке и не замужем
Я - то, кто производит на свет, и та, кто вовек не даст потомства
Я облегчаю родовые муки
Я - супруг и супруга
И это я родила моего мужа
Я - мать моего отца
Я - сестра моего мужа
Поклоняйтесь мне вечно.
Ибо я - злонравна и великодушна.
Гимн Изиде, обнаруженный в Наг-Хаммади, III или IV век (?) до н. э.
И вот, женщина того города, которая была грешница, узнавши, что Он возлежит в доме фарисея, принесла алавастроеый сосуд с миром;
И, ставши позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром.
Видя это, фарисей, пригласивший Его, сказал сам в себе: если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница.
Обратившись к нему, Иисус сказал: Симон! Я имею нечто сказать тебе. Он говорит: скажи, Учитель.
Иисус сказал: у одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динаров, а другой пятьдесят;
Но как они не имели чем заплатить, он простил обоим. Скажи же, который из них более возлюбит его?
Симон отвечал: думаю, тот, которому более простил. Он сказал ему: правильно ты рассудил.
И обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал; а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отерла.
Ты целования Мне не дал; а она, с тех пор как Я пришел, не перестает целовать у Меня ноги.
А потому сказываю тебе: прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много; а кому мало прощается, тот мало любит.
И наконец, что не следует слишком уж задумываться над тем, как выглядит твоя работа с точки зрения морали и закона: работа - она и есть работа. И точка.
В ожидании клиентов Мария неизменно открывала книгу, а потому вскоре прослыла "интеллектуалкой". Поначалу ее спрашивали, не про любовь ли книжка, но когда девицы убедились, что она штудирует такие скучные и сухие материи, как психология, экономика, а с недавних пор - еще и усадебное хозяйство, ее оставили в покое, и она могла без помехи читать и делать выписки.
Благодаря тому, что Мария, у которой образовался многочисленный круг постоянных клиентов, появлялась в "Копакабане" ежедневно, она снискала благоволение Милана и зависть своих коллег, шушукавшихся у нее за спиной о том, что она - тщеславна, высокомерна и думает только как бы побольше денег заработать. Что ж, последнее было отчасти верно, но ей всегда хотелось спросить: "А вы-то здесь не за тем ли самым?"
Ну да, в конце концов, брань, фигурально выражаясь, на вороту не виснет - зависть и недоброжелательство суть неизменные спутники успеха. Лучше вообще не обращать внимания на эти пересуды, а сосредоточиться на выполнении двух задач - в намеченный срок вернуться в Бразилию и купить фазенду.
Ральф Харт теперь ни днем, ни ночью не шел у нее из головы, и Мария впервые в жизни была счастлива своей отсутствующей любовью - при том, что корила себя за признание, грозившее потерей всего. Потерей? А что ей терять, если она ничего не просит взамен?! Она вспомнила, как заколотилось у нее сердце, когда Милан вскользь заметил, что Ральф был - или остался? - "особым клиентом". Что это могло значить? Она терзалась от сознания измены и ревновала.
Разумеется, ревность - это в порядке вещей, хотя жизнь уже успела научить ее, что не следует думать, будто кто-то кому-то может принадлежать. А тот, кто все-таки считает, что это так, просто обманывает сам себя. И потом, она не может совладать с ревностью, у нее нет по этому поводу каких-либо свежих идей. И она не считает ревность проявлением слабости.
Самая сильная любовь - та, которая не боится проявить слабость. Как бы там ни было, если это - настоящая любовь (а не самообман, не способ отвлечься или провести время, ибо оно в этом городе тянется бесконечно), то свобода рано или поздно победит ревность, уймет причиняемую ею боль, потому что боль - тоже в порядке вещей. Каждый, кто занимался спортом, знает: хочешь добиться результата - будь готов к ежедневной дозе боли, к тому, что тебе будет плохо. Поначалу кажется, что это - совершенно ни к чему, что это приносит только ломоту в мышцах, но с течением времени начинаешь понимать: нет, это входит в программу, не испытав боли и ломоты, не сможешь обрести легкость и силу, а потом приходит минута, когда ты чувствуешь - без боли ты не достигаешь желаемого результата.
Опасность таится в том, что порой мы обожествляем боль, даем ей имя человека, думаем о ней непрестанно, но от этого Мария, слава Богу, уже научилась избавляться.
Научиться-то научилась, однако довольно часто ловила себя на том, что думает: где сейчас Ральф, почему не видится с ней, не счел ли он глупостями ее фантазии на темы поезда и задавленного вожделения? Быть может, услышав ее признание в любви, он сбежал? И вот, стремясь не допустить, чтобы прекрасные чувства обернулись страданием, Мария разработала собственный метод - когда в голову ей приходило что-то светлое и отрадное, связанное с Ральфом Хартом (будь то огонь в камине, вино, какая-нибудь мысль, которой бы ей хотелось с ним поделиться, или приятное томление в предвкушении новой встречи), она останавливалась на миг, улыбалась небесам и благодарила их за то, что жива и ничего не ждет от возлюбленного.
Если же она начинала тосковать в разлуке или корить себя за то, что вела себя не правильно во время их последней встречи, то говорила себе:
"А-а, ты желаешь думать об этом? Ну и на здоровье - думай, а я займусь делами поважней".