Посвящение
29 июня 2002 года, за несколько часов до того, как поставить последнюю точку в рукописи этой книги, я отправился в Лурд набрать чудотворной воды из тамошнего источника. И вот, уже на территории святилища, какой-то человек лет примерно семидесяти спросил меня: "Вам, наверное, говорили, что вы очень похожи на Пауло Коэльо?" Я ответил, что Пауло Коэльо - перед ним. Тогда этот человек обнял меня, представил жене, познакомил с внучкой, стал говорить о том, какую важную роль сыграли в его жизни мои книги, а под конец добавил: "Они заставляют меня мечтать".
Я не впервые слышал эти слова, но всякий раз радовался им. Однако в тот миг сильно растерялся, ибо знал, что "Одиннадцать минут" - книга, толкующая о таком предмете, который может и смутить, и шокировать, и ранить. Я дошел до источника, набрал воды, вернулся, спросил, где живет этот человек (оказалось - на севере Франции, на границе с Бельгией), и записал его имя.
Эта книга посвящается вам, Морис Гравелин. У меня есть обязательства перед вами, перед вашей женой и внучкой - но и перед самим собой: я должен говорить о том, что заботит и занимает меня, а не о том, что от меня хотели бы услышать все. Одни книги заставляют нас мечтать, другие - погружают в действительность, но все они проникнуты самым главным для автора чувством - искренностью.
Ибо я - первая и я же - последняя
Я - почитаемая и презираемая
Я - блудница и святая
Я - жена и дева
Я - мать и дочь
Я - руки матери моей
Я - бесплодна, но бесчисленны дети мои
Я счастлива в браке и не замужем
Я - то, кто производит на свет, и та, кто вовек не даст потомства
Я облегчаю родовые муки
Я - супруг и супруга
И это я родила моего мужа
Я - мать моего отца
Я - сестра моего мужа
Поклоняйтесь мне вечно.
Ибо я - злонравна и великодушна.
Гимн Изиде, обнаруженный в Наг-Хаммади, III или IV век (?) до н. э.
И вот, женщина того города, которая была грешница, узнавши, что Он возлежит в доме фарисея, принесла алавастроеый сосуд с миром;
И, ставши позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром.
Видя это, фарисей, пригласивший Его, сказал сам в себе: если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница.
Обратившись к нему, Иисус сказал: Симон! Я имею нечто сказать тебе. Он говорит: скажи, Учитель.
Иисус сказал: у одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динаров, а другой пятьдесят;
Но как они не имели чем заплатить, он простил обоим. Скажи же, который из них более возлюбит его?
Симон отвечал: думаю, тот, которому более простил. Он сказал ему: правильно ты рассудил.
И обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал; а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отерла.
Ты целования Мне не дал; а она, с тех пор как Я пришел, не перестает целовать у Меня ноги.
А потому сказываю тебе: прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много; а кому мало прощается, тот мало любит.
Но она пребывала в фантастическом мире, где от нее исходил свет, а мужчина рядом казался тусклым и погасшим.
- Иди, если хочешь, - сказал он.
- Я не хочу уходить, я хочу понять.
- Нечего тут понимать.
Поднявшись во всей силе и красоте своей наготы, Мария наполнила два бокала вином, раскурила две сигареты и одну протянула ему - теперь они поменялись ролями: госпожа обслуживала раба в благодарность за наслаждение, которое он ей даровал.
- Сейчас я оденусь и уйду. Но мне хотелось бы поговорить.
- О чем тут говорить? Я этого хотел, и ты была великолепна. Я устал, а завтра мне возвращаться в Лондон.
Он вытянулся на кровати и закрыл глаза. Мария не знала, заснул ли он на самом деле или притворяется, да это и не имело значения. Она с удовольствием выкурила сигарету, медленно допила свой бокал - все это стоя у окна и глядя на озеро. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь с того берега видел ее такой - голой, удовлетворенной, уверенной в себе.
Потом оделась и вышла, не попрощавшись и не тревожась о том, что сама себе откроет дверь, ибо не была вполне уверена, что хочет вернуться сюда.
А Теренс услышал, как хлопнула дверь, выждал некоторое время, чтобы убедиться - она не вернулась под тем предлогом, что забыла что-нибудь, - и лишь спустя несколько минут поднялся и снова закурил.
"У девочки есть вкус", подумал он. Она сумела выдержать хлыст, хотя это - самое банальное, самое древнее и самое, пожалуй, невинное из всех видов мучительства. На мгновение ему вспомнилось, как впервые вступил с другим человеком в эту таинственную связь, возникающую, когда два существа хотят приблизиться друг к другу, но могут сделать это не иначе, как причиняя друг другу страдания.
Там, за стенами этого гостиничного номера, миллионы супружеских пар, сами того не зная, ежедневно предаются таинствам садомазохизма. По утрам мужья отправляются на службу, вечером приходят домой, брюзжат и жалуются, всем недовольны, тиранят жену или сносят ее попреки, чувствуют себя глубоко несчастными - но при этом прочнейшим образом привязаны к своему несчастью, не подозревая, что довольно было бы одного движения, короткой фразы "Больше не хочу", чтобы избавиться от его гнета. Теренс испробовал это со своей женой, знаменитой английской певицей - он жестоко ревновал ее, устраивал ей сцены, днем горстями глотал транквилизаторы, а по вечерам напивался. Она любила его и не понимала, почему он так ведет себя; и он ее любил и тоже не понимал, чего ему надо. Казалось, что мучения, которые они причиняют друг другу, совершенно необходимы для их совместной жизни и составляют ее фундамент.
Однажды некий музыкант - Теренс считал его человеком со странностями, поскольку в их экстравагантной среде тот производил впечатление чересчур нормального - забыл у них в студии книгу. Автора звали Леопольд фон Захер-Мазох, а называлась она "Венера карающая". Теренс начал перелистывать ее, увлекся, зачитался и обнаружил, что благодаря ей лучше понимает самого себя.
"Красавица разделась и взяла хлыст на короткой рукояти с петлей, крепившейся на запястье. "Ты просил, - сказала она. - Я отстегаю тебя". "Сделай это, - прошептал ее любовник. - Я умоляю тебя"".
Жена в это время репетировала за стеклянной перегородкой. По ее просьбе микрофоны, благодаря которым звукооператоры могли все слышать, были отключены. Теренс, решив, что она условливается с концертмейстером о свидании, отчетливо осознал - она довела его до безумия, - но уже так привык к страданию, что не мог больше обходиться без него.
"Я отстегаю тебя, - говорила обнаженная женщина на страницах романа, который он держал в руках.