— Она с самого младенчества такая, — говорил Берн. — Помню, когда я нашел ее в лесу, под деревом, к которому она была привязана…
Он замолчал. Взгляд его встретился со взглядом Анжелики, объятым внезапной паникой, потом снова обратился к Жоффрею де Пейраку, не спускавшему с них глаз.
— Это старая история, — продолжил Габриэль. — Она принадлежит тому миру, что мы оставили позади нас. Когда-нибудь я расскажу ее вам, ваше сиятельство, ежели будет на то позволение госпожи Анжелики, или она сама вам ее поведает. А пока — выпьем за наше здоровье, за здоровье отпрысков наших, присутствующих, отсутствующих или будущих, — заключил славный Берн, поднимая свою рюмку.
Уже когда начался ужин, вдруг появился нежданный гость, совсем маленький.
— Ой, смотрите, кто пришел!
— Мой котенок! — воскликнула Анжелика. Он прыгнул ей на колени и, поставив передние лапки на край стола, представился всей компании, издав чуть слышное, с хрипотцой, но приветливое мяуканье. Затем он потребовал свою долю с пиршественного стола.
— По-моему, он похож на Онорину, когда она пришла к нам, — сказала Северина. — Сразу было видно, что она почитает себя самой важной особой на всем белом свете…
Анжелика рассказала историю котенка.
— Это очень мужественное существо. Не знаю, как Удается такому малышу, преодолев все препятствия, отыскать меня везде, где бы я ни находилась.
— Обычно кошки привязываются не к людям, а к жилью, — изрекла высокоученая тетушка Анна.
Все заговорили о кошках, а тот, о ком шла речь, наслаждался тем временем жареной дорадой , и было видно, что котенок и впрямь почитает себя самой важной особой на всем белом свете. Он был еще тощим, но теперь, когда у него уже хватало силенок умываться, обнаружилось, что сам он был белым, а спинка, половина мордочки и несколько пятнышек — шоколадного цвета; еще несколько пятен, более темных, почти черных, украшали ухо, лапку, а также хвост. Стало видно, что у него длинная и густая шерсть, а круглые, шариками, бакенбарды и пучки пуха, растущие прямо из ушей, придавали ему сходство с маленькой рысью. Он был очарователен и знал это.
Глава 14
Анжелика застала герцогиню де Модрибур за молитвой; тут была и вся ее паства, включая Жюльену, и даже секретарь, Арман Дако, мужественно преклонил колена в сторонке.
Стояла жара, но никто, казалось, не испытывал неудобства, опустившись на колени на глинобитном полу скромного домика, куда переехала жить благодетельница. Впоследствии Анжелика обнаружила, что подобные набожные бдения происходили у королевских невест весьма часто. Деликатная, очаровательная герцогиня отличалась тем не менее завидной настойчивостью и крепко держала свою компанию в руках. Казалось, что молитва — ее излюбленное времяпрепровождение, она словно бы с наслаждением отдавалась ей. Ее взгляд, устремленный к небесам, блистал исступленным восторгом, а лицо становилось еще более бледным, лилейно-белым, словно освещенным внутренним светом. В эти минуты она была прекрасна, но, не будь ее усердие столь искренним, ей, по-видимому, вряд ли хватило бы сил выдержать эти долгие труды благочестия.
И только Жоб Симон, славный капитан «Единорога», единственный из тех, кто спасся после кораблекрушения, не участвовал в этом набожном деянии. Он с грустным видом сидел неподалеку от дома, на песке, рядом со своим деревянным единорогом; лохматый, наводящий неясную тревогу страж и его мифический зверь, казалось, оберегали это собрание весталок.
— Могу вас порадовать, — обратилась к нему Анжелика, идущая к дому. — Будет у вас золотая фольга. Я говорила о вас с господином де Пейраком.
Попав прямо с порога в заунывное бормотание молитв, Анжелика на мгновение растерялась, ибо для нее это было полной неожиданностью. Но госпожа де Модрибур, заметив ее тотчас же перекрестилась и, поцеловав крест на своих четках, спрятала их в карман. Затем она поднялась с колен и пошла навстречу графине де Пейрак.
— Мне так не терпелось вновь встретиться с вами, дорогая. Как видите, хотя мы устроились тут весьма скромно, но чувствуем себя как дома. Место, где мы могли бы собираться и молиться всем миром, — вот то немногое, что нам нужно, дабы восстановить наши силы и мужественно встретить грядущее.
— Замечательно, — согласилась Анжелика, — я очень довольна, что вы уже можете воспринять мое известие.
— Я готова, — отвечала герцогиня, выпрямляясь и пристально глядя на нее.
— Сегодня мы устраиваем на берегу угощение в честь губернатора Акадии, маркиза Виль д'Авре; он сегодня наш гость, и я жду вас вместе с вашими девушками.
Анжелика произнесла свое приглашение серьезным тоном, но при последних словах улыбнулась. Герцогиня поняла это как некий намек и побледнела, а затем легкая краска залила ее лицо.
— Вы, наверное, смеетесь надо мной, — пробормотала она, как бы извиняясь. — Я, должно быть, кажусь вам святошей, не правда ли? Если это вас коробит, простите меня. Но, видите ли, молитва необходима мне как воздух!
— В том нет ничего дурного. Это вы должны извинить меня, — воскликнула Анжелика, которая, увидев выражение детского ужаса, промелькнувшее во взгляде герцогини, пожалела о своем насмешливом тоне. — Молитва — это благо.
— Равно как и радости жизни, — весело заключила герцогиня. — Угощение на берегу, какое счастье! Можно подумать, что мы в Версале, на берегу большого канала… Вы говорите, маркиз Виль д'Авре? Мне это имя что-то говорит. Не ему ли принадлежит охотничий домик на полпути между Версалем и Парижем? Король любит бывать там…
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
Помню, когда я сама была в пансионе, нам запрещали спать иначе, чем на спине, вытянувшись прямо, положив руки поверх одеяла.., даже зимой. Само собой разумеется, ничего этого я не выполняла. Я была очень непослушной.
— Ваша догадка верна, — сказала госпожа де Модрибур с улыбкой. — Всю свою юность я провела в монастыре, и, признаюсь, до сих пор могу заснуть только в той позе, за которую вы меня укоряете.
— Это отнюдь не укор. Где вы были пансионеркой?
— У урсулинок, в Пуатье.
— — В монастыре на улице Монте?
— В Пуатье монастырь урсулинок только и есть на улице Монте.
— Но я тоже там воспитывалась!. — воскликнула Анжелика. — Какое совпадение! Значит, вы из Пуату?
— Я родилась в Мальне.
— Рядом с лесом Мерван?
— У самой ложбины Жано. Знаете, там, где течет Руэ, — пояснила герцогиня де Модрибур, внезапно оживляясь. — Наш замок стоял на опушке леса! Огромные каштаны! Там у опавших каштанов и желудей такой запах, что их ароматом, кажется, можно насытиться. Осенью я готова была ходить часами, чтобы слышать их хруст под ногами.
Глаза ее сверкали, и легкий румянец окрасил щеки.
— На том берегу Руэ есть замок Машкуль, — проронила Анжелика.
— Да, — отозвалась молодая женщина. — И, понизив голос, добавила:
— Жиль де Ре? .
— Проклятый.
— Приспешник Дьявола.
— Тот, кто убивал маленьких мальчиков, чтобы получить у Сатаны философский камень!..
— За свои преступления он был повешен в Нанте.
— Он самый! Жиль де Ре!..
И они вместе расхохотались. Можно было подумать, что они вспомнили общего приятеля.
Анжелика села у изголовья герцогини.
— Так значит, мы из одной провинции. Я родилась в Сансе, неподалеку от Монтелу, над Маре.
— Я восхищена. Но, прошу вас, займитесь опять вашей прической, — сказала Амбруазина, взяв щетку, брошенную Анжеликой на кровать. — Продолжайте, прошу вас. У вас необыкновенные волосы, словно у феи.
— В Пуату, когда я была маленькой, местные жители любили называть меня феей.
— Бьюсь об заклад, они подозревали вас в том, что в ночь полнолуния вы танцуете в лесу вокруг священного камня.
— Совершенно верно. Как вы догадались?
— В наших краях всегда есть по соседству какой-нибудь камень фей, — мечтательно проронила госпожа де Модрибур.
Было что-то пылкое и нежное в том взгляде, который она остановила на Анжелике.
— Странно, — прошептала она. — Меня настроили против вас. И вдруг я обнаруживаю, что вы мне так близки. Вы из Пуату, госпожа де Пейрак. Какое счастье!
— Кто же вас настроил против меня? — заинтересовалась Анжелика.
Ее собеседница отвела взор; она слегка вздрогнула и пояснила:
— О, вы знаете, отныне в Париже, если речь заходит о Канаде, имя вашего мужа поминается очень часто. Скажем, как живущего по соседству с владениями короля Франции. Держу пари, что о нем говорят и в Лондоне.
Герцогиня села, обхватив руками колени. В этой позе она казалась очень молодой, женщиной без жеманства, сбросившей тяжелый груз своих титулов и привилегий. Анжелика заметила, что она прижимает одну ладонь к другой жестом, который выдавал сдерживаемое ею сильное волнение, однако Амбруазина по-прежнему смотрела на Анжелику ясным взглядом.
И та подумала: «Может показаться, что на дне ее глаз таится золото. Издалека они кажутся совершенно черными, невозможно черными. Но вблизи они словно бы янтарные; да, решительно, в глубине ее глаз лучится золото».
Они молча наблюдали друг за другом. Герцогиня с полуулыбкой чуть запрокинула голову назад. В ее смелости и непринужденности было что-то заученное, нарочитое. Словно она приказала себе высоко держать голову, чтобы не поддаться желанию склонить ее, избегая чужих взглядов.
— Что касается меня, то мне вы кажетесь очень симпатичной, — заключила Амбруазина, словно отвечая на мысленно заданный вопрос.
— А почему бы мне и не быть симпатичной? — живо ответила Анжелика. — Кто же мог вам описать меня в черных красках? И кто может знать меня в Париже, знать, что я такое? Я приплыла сюда на корабле прошлой осенью и провела всю зиму в лесной глуши.:.
— Не сердитесь, — попросила Амбруазина, мягко кладя руку ей на запястье. — Послушайте, дорогая, что до меня, то я полагаю это восхитительным — прибыть в Новый Свет и встретить здесь вас и вашего мужа. Я не склонна слушать сплетни, пересуды и злословие. Как правило, я жду, когда смогу судить сама о тех людях, против которых меня пытаются настроить; и, быть может, желая оставаться независимой, а может, просто из духа противоречия — я ведь немного упряма, как и все в Пуату — я наперед оказываю им некоторое предпочтение.
Признаюсь вам кое в чем. Из Парижа Америка казалась мне необъятной, бесконечной, — она и вправду такая. И однако же я была уверена, что рано или поздно встречу вас… Да, некое предчувствие… Какая-то уверенность… В тот день, когда при мне произнесли ваше имя — это было незадолго до вашего отплытия — мне был голос: «Ты узнаешь ее!» И вот… Может быть, на то была воля Божья.
Она говорила, запинаясь, и в этом таилось свое очарование. Голос ее был нежным, слегка глуховатым, иногда он слабел, словно у нее прерывалось дыхание. Анжелика с удивлением отметила, что внимательно слушает герцогиню. За внешним она хотела бы выявить подлинное, скрытое ее лицо.
Не происходила ли неестественность герцогини — некоторая манерность, некоторое актерство — от усилия, совершаемого ею над собой, дабы восстановить связи с себе подобными.
«Женщина не как все, женщина одинокая», — с удивлением подумала Анжелика.
Такой вердикт плохо сочетался с ослепительной молодостью и красотой Амбруазины де Модрибур. Следует добавить также, что было в ней нечто детское, какая-то ребячливость; впрочем, нет, сказала себе Анжелика, это из-за ее зубов. Ее верхние зубы, маленькие, белые, ровные, чуть выступали вперед, приподнимая красиво очерченную розовую губку, и потому временами на лице герцогини появлялось мимолетное выражение заплаканной девчушки. Когда она улыбалась, на нем также проступало что-то волнующее, невинное, доверчивое. Но взгляд ее был проницателен, тверд и вдумчив. «Сколько лет ей может быть на самом деле? Тридцать? Меньше? Больше?»