Все удивленно пытались разглядеть невидимого зрителя.
— Линк?! — Би-Джей приставила ладонь к глазам, чтобы рассмотреть мужчину. — Господи, да не может быть!
— Нет, это Дуглас Макартур собственной персоной. Я только что пришел, Барбара. Замечательная, замечательная игра! Узнаю искусную руку Большого Джошуа.
— Ты давно здесь?
— Двадцать минут.
— Я имею в виду, давно в Беверли Хиллз?
— Тридцать минут. Дома никого не было, кроме Коралин. Она высказала предположение, что ты здесь.
— Ах ты негодник! Столько сидеть здесь и не подать голоса! Мать и отец убьют тебя за то, что ты не сообщил об отпуске. — Би-Джей спустилась по ступенькам и направилась к высокому молодому человеку в светло-голубом свитере и серых брюках. Они обнялись, продолжая обмениваться репликами. Со сцены их взаимные шутливые обвинения и упреки были плохо слышны, зато тон их голосов не оставлял сомнений в том, что относятся они друг к другу с любовью. Хотя на посетителе не было формы морского офицера, тем не менее было очевидно, что это морской офицер. Старший брат Би-Джей. Она постоянно хвасталась лейтенантом (младшее звание) Линкольном Ферно, выпускником средней школы Беверли Хиллз 1937 года, морским летчиком, служащим на «Энтерпрайзе».
Обняв друг друга за талию, брат и сестра в ногу прошли к сцене, и Мэрилин увидела, что у Линкольна Ферно стройная баскетбольная фигура, длинные ноги и широкие плечи. Пока они поднимались на сцену, Мэрилин заметила, как похожи брат и сестра: одинаково густые черные волосы (он был подстрижен под ежик), кустистые брови и крупный нос. Однако на мужском лице все черты сочетались удивительно гармонично. Левый уголок его рта опустился, когда он улыбнулся всем присутствующим.
— Пожалуйста, все. Это мой брат. Лейтенант Абрахам Линкольн Ферно, родился двенадцатого февраля. Противный Линкольн, или Линк.
Она подводила его ко всем по очереди. Приблизившись к Мэрилин, он внезапно стал серьезным.
— Может быть, я слишком долго был отлучен от цивилизации, — сказал он, — но вы были изумительны, Мэри.
Она поморщилась. Она морщилась всякий раз, когда таким образом сокращали ее имя.
— Спасибо, — сказала она и довольно агрессивно добавила. — Только я Мэрилин. Мэ-ри-лин!
Он иронически вздернул бровь.
— Очень интересное имя. Его ожидает большой успех.
— Это семейное имя, — пояснила она.
— Маленькое замечание… Если вы не хотите, чтобы на балконе переговаривались и кашляли, нужно говорить чуть громче. — При последних словах он слегка задумался, и Мэрилин почувствовала: сказал он это вовсе не для того, чтобы уязвить ее и дать понять, что она всего лишь девчонка, играющая в школьном спектакле, а чтобы точнее выразить свое представление о ее игре.
— Противный человек, у нее негромкий голос.
Все стали собирать пальто, свитера, книги. Переговариваясь, направились по проходу между рядами к открытой двери.
Линк, Мэрилин и Би-Джей замешкались в вестибюле, освещенном пробивающимися сквозь окна лучами полуденного солнца.
— Пошли, Би-Джей, — сказал Линк. — Угощаю тебя пломбиром с орехами и фруктами у Чепмена.
— У Чепмена? — радостно встрепенулась Би-Джей, но затем застонала. — Я ведь на диете.
— До сих пор? А мы прихватим Мэрилин. Она может съесть твою порцию.
— Я сожалею, однако… — На сей раз стандартная отговорка застряла у Мэрилин в горле. Линк ждал, глядя ей в лицо. В черных глазах можно было прочитать обожание, желание, восхищение и многое другое. Она попробовала отвести взгляд, но не смогла.
— Боже мой! — вскинула голову Би-Джей. — Совсем забыла! Сегодня вторник! Через двадцать минут должна прийти миссис де Рош! У меня в пять часов урок.
— Я подброшу тебя домой, — сказал Линк, не отрывая взгляда от Мэрилин. — Но кто-то все-таки должен съесть твой пломбир.
Мэрилин согласно кивнула.
Большой круглый ресторан Саймона был очень популярен у городской элиты и тех, кто с ней соперничал. Кафе-мороженое Чепмена на бульваре Санта-Моника находилось в полумиле от школы и привлекало юных гурманов — любителей пломбира. В пять часов вечера в кафе было пустынно, если не считать пожилой женщины, которая покупала шоколад.
Мэрилин и Линк сидели лицом к лицу в дальней кабинке. Он успел опустошить свой стакан, в котором сливочная помадка осталась лишь в тех местах, куда не доставала ложка. Мэрилин не спеша подносила ко рту крохотные порции мороженого, вкусно пахнущего кофе. Это было редкое лакомство в малообеспеченной семье Уэйсов, и поэтому Мэрилин применила свой испытанный прием, стараясь растянуть удовольствие.
— Вы удивительно медленно едите, — сказал Линк.
— Я делаю медленно все, от чего получаю удовольствие.
— Я должен это запомнить, — сказал Линк более низким голосом, словно произнес это другой частью горла.
Этот тон поднял в ней какую-то непонятную волну радости. Она улыбнулась ему, затем потупила глаза, опуская ложку в размягченные остатки мороженого.
— У вас есть друг? — спросил он.
— Нет.
— Вы выпускница?
— Нет, я юниор.
— Ну да, Би-Джей ставит спектакли юниоров, я совсем забыл, — сказал Линк и постучал себе по виску. — Стало быть, вы в нежном шестнадцатилетнем возрасте.
Мэрилин почувствовала, как вспыхнули ее щеки.
— Ну, не в таком уж нежном, — пробормотала она.
— Впрочем, оставим двусмысленности, Мэрилин Уэйс… Человек может превратиться в обезьяну, если пробудет шесть месяцев в Тихом океане.
— Простите.
— Мне двадцать три… Вы можете считать меня старым гадким мужчиной или похитителем младенцев.
— Ни тем, ни другим.
— Ваши родители позволяют вам встречаться с военнослужащими?
— Мой отец умер, — сказала она, глотая внезапно подступивший к горлу ком. Прошло уже столько времени, но ей до сих пор было больно говорить об этом.
— Война? — тихо спросил Линк.
Мэрилин покачала головой.
— Он работал в галантерейном магазине, и его застрелил грабитель.
Линк кивнул и сочувственно коснулся ее пальцев. От этого прикосновения словно ток пробежал по ее руке, вызвав у нее невольный вздох. Если бы это продолжалось вечно… Какое-то сумасшествие, подумала Мэрилин.
Он отнял руку.
— Я слышал о вас. Би-Джей, дай ей Бог здоровья, пишет длиннющие письма… Она столько чернил извела, расхваливая такое утонченное, такое талантливое создание в своем классе.
— Она любит преувеличивать.
— Но не в этом случае… А обо мне она вам говорила?
— Часто… Она очень гордится вами… Вы летали на «Эвенджере», на самолете-торпедоносце, вы награждены крестом…
— Она слишком много болтает.
Мэрилин улыбнулась.
— Перед войной вы собирались… в Стэнфорд?
— Верно.
— Кем вы собирались быть?
— Тем же, кто и сейчас. Человеком.
— Я имею в виду — в чем вы хотели специализироваться? В медицине? Юриспруденции? Или вы хотите стать сценаристом, как ваш отец?
— Ну да, как же… — Лицо его помрачнело. Мэрилин с трудом удержалась, чтобы не коснуться его руки. — Что ж, открою секрет… Всю жизнь мечтал посоперничать с ним… Опубликовать пару хороших, содержательных романов и продать их, чтобы потом родилась голливудская стряпня.
Она знала многих, кто не любил и презирал собственных родителей, но равнять Джошуа Ферно (его личность была окружена ореолом грешного обаяния, что неизбежно, если талантливые люди шоу-бизнеса живут на виду) с бездарными графоманами… Мэрилин была шокирована.
— Он великолепный писатель! И это подтверждается хотя бы тем, что он получил «Оскара»!
— Который ему присудили такие же, как он, — кисло сказал Линк.
— Его диалоги взяты из жизни.
— Я вижу, что участие в школьных спектаклях сделало из вас утонченного критика.
— Эти снобистские взгляды на кино меня раздражают, — выкрикнула Мэрилин. Внезапная вспышка гнева заставила ее задуматься. Что побудило ее, Мэрилин Уэйс, которая всегда старалась не высказывать вслух неприятные вещи, вступить в эту перепалку? — Почему люди считают, что писать красивые сценарии — это плохо, а писать грязные книжки и скверные пьесы — это дело святое.
Он дернулся, как если бы она тронула оголенный нерв.
— А вы не допускаете, — с явным сарказмом сказал он, — что ваше непонимание может объясняться… гм… как бы это сказать… вашей незрелостью? Черт возьми! Кажется, я решил разговаривать на полном серьезе с ребенком — юниором средней школы!
Мэрилин почувствовала, как бешено заколотилось ее сердце.
— Миллионы людей видят его работу, — услышала она себя. — У него есть возможность воздействовать на них, делать их лучше и добрее. Я по четыре раза смотрела «После грехопадения» и «Лавовый поток» и всякий раз чувствовала себя просветленной.
— Может, тогда лучше обратиться к Флейшеру? Результаты будут те же самые, — с нескрываемой иронией произнес Линк.
Девушка за прилавком и продавец содовой с удивлением смотрели на них.
Мэрилин понимала, что должна остановиться, но уже не могла.
— Захотите вы это признать или нет, но если бы Шекспир писал сегодня, он был бы связан контрактом с компанией «Коламбия пикчерз» или «Парамаунт».
— Благодарю вас за это удивительное открытие.
— Он, как и ваш отец, получал бы «Оскары», и я не думаю, что эта мысль так удивительна для вас.
Его смуглые руки, лежащие на столе, сжались в кулаки, возле рта пролегли резкие складки.
— Послушайте, вы, оболваненная киностряпней девочка, не надо заниматься психоанализом. Не думайте, что вы можете вызнать, что у меня на уме. У вас очень красивые глаза и совершенно изумительная фигура, но это еще не значит, что вы Зигмунд Фрейд. Занимайтесь тем, в чем вы сильны. О себе я знаю только то, что вы мне чертовски нравитесь.
К своему ужасу, Мэрилин почувствовала, что к ее глазам подступают слезы. Если бы она была актрисой хотя бы с проблеском таланта или способностей, разве не смогла бы она скрыть эти идиотские слезы? Он лишь хочет меня — это читается в его глазах, подумала она и приложила дрожащую руку ко лбу.
— Ну вот, — сказал он тихо.
Мэрилин достала платок, нагнула голову и, делая вид, что хочет высморкаться, незаметно промокнула глаза. Она заметила, как он то сжимает, то разжимает пальцы, и внезапно поняла, что подобные шумные поединки ему столь же чужды, как и ей.
— Аллергия, — пробормотала она.
О стол звякнули монеты. Мэрилин двинулась к выходу впереди Линка. Спускались сумерки, небо окрасилось в пурпурный цвет.
Линк подошел к большому «паккарду», вставил ключ зажигания, но не стал заводить мотор. После небольшой паузы он сказал:
— Я слишком долго был вдали от дома и забыл, как ведется светская беседа между мужчиной и женщиной.
— Все нормально, — равнодушным тоном сказала Мэрилин.
— Я не хотел давить вас своей риторикой.
— Это я вас спровоцировала.
Он посмотрел по сторонам.
— Вы, конечно, правы… Я всегда знал, что папа очень талантлив… Мало приятного чувствовать себя худосочным отпрыском в тени огромного дуба.