— Упрямая. Своенравная. Ничего хорошего из этого не выйдет, — бормотала Олдит, надевая на ноги Мод позолоченные кожаные туфли.
Снаружи шатра послышался шум. Раздался торжественный голос:
— Генрих, король Англии и герцог Нормандский, ожидает прибытия своей дочери, принцессы Мод. Паланкин готов.
Женщины испуганно переглянулись, забыв о разногласиях. В воздухе повисло напряжение. Дрожащими пальцами Труда заплетала длинные волосы Мод и укладывала их в кольца по бокам головы, а Гизела набрасывала на ее плечи пурпурную мантию, на которой были вышиты золотые орлы и виноградные листья. Наконец Олдит подала Мод серебряное зеркало.
На нее смотрело лицо цвета слоновой кости с огромными светло-серыми глазами, окаймленными густыми черными ресницами. Прежний румянец исчез. Такого не должно быть.
— Выдави мне сок из граната, — велела Мод.
— Боже милостивый, ты не должна красить лицо, это грех! — запричитала Олдит.
— Я не хочу выглядеть как труп при встрече с отцом. Никто не узнает, что это краска.
— Легкая бледность к лицу опечаленной женщине, — продолжала Олдит. — Что скажут люди?
— Святая Мария, я уже говорила, что меня это не волнует, — с напускной храбростью отчеканила Мод.
Она взяла у Труды маленький каменный кувшинчик и втерла немного розового сока в свои высокие скулы. Потом опять взглянула в зеркало. Все равно что-то не так. Ну, конечно. Императорская корона. Это тот последний штрих, которого не хватает для полного великолепия. Именно то, что напомнит королю и всем остальным, что она не только дочь своего отца, вдова, подходящая для нужного случая, но и бывшая императрица со своими собственными правами. Сердце Мод учащенно забилось.
— Гизела, императорская корона, завернутая в красный шелк, лежит на дне дубового сундука. Найди-ка ее.
Корона, изготовленная для нее по приказу императора, осталась у Мод, и она решила, что имеет право забрать ее с собой в Англию.
Лицо Олдит помертвело.
— Дитя, ты слишком далеко заходишь. Лента не видна, краску могут не заметить, то, как ты одета, — непростительно, но корона… Она может быть воспринята как нанесение прямого оскорбления королю и всему двору. Не искушай судьбу.
— Не дури. Что в этом оскорбительного для короля? Он сам послал меня к императору, помнишь? Гизела, корону, пожалуйста.
Мысль о том, чтобы бросить вызов отцу, была одновременно пугающей и радостно возбуждающей.
— Когда старый петух кукарекает, молодой должен слушать, — смирившись, произнесла Олдит. — Но некоторые люди учатся только на собственном опыте и своих ошибках. Советы для них — пустой звук.
Гизела посмотрела на Мод, потом на Олдит и бросилась к дубовому сундуку. Она вытащила корону, завернутую в красный шелк, и подала ее своей госпоже. Осторожно развернув сверток, Мод прижала к груди золотой обруч, усеянный жемчугом и сапфирами, и вздохнула, вспомнив множество торжественных случаев, когда она надевала этот символ своей законной власти. Труда набросила на ее голову покрывало цвета слоновой кости, Мод надела сверху корону и подняла серебряное зеркало. Да, именно то, что нужно. Корона придавала ей царственный вид, соответствующий данному случаю.
Мод примиряюще поцеловала Олдит в увядшую щеку.
— Не беспокойся. Все будет хорошо, — сказала она с полуулыбкой. — Твои молитвы не пропадут даром.
Инстинктивно Мод почувствовала прикосновение серебряного колечка сквозь одежды. Успокаивающий талисман, она никогда не снимала его.
На глаза Олдит навернулись слезы.
— Помни: молчание — золото.
Мод покинула шатер. Снаружи придворный подсадил ее в паланкин, сопровождаемый эскортом рыцарей. Она распрямила плечи и гордо подняла голову, когда процессия двинулась к реке.
«У меня есть все права носить корону, — убеждала себя Мод, — все права одеваться, как мне хочется, и утвердиться перед двором отца».
И все же ее одолевали сомнения: она понимала, что румяна, лента, вызывающий наряд и даже корона, — все это лишь незначительные попытки самоутверждения, проявление ее независимого духа. Паланкин пересек каменный мост, и Мод охватил внезапный страх. Прямо перед ней находился алый шатер, где ее ожидала встреча с грозным отцом.
6
Когда процессия прибыла в королевский лагерь, солнце уже высоко сияло в голубом безоблачном небе. Прикрываясь рукой от его ослепительного света, Мод увидела сквозь яркие лучи группу всадников. Позади них промелькнули толпа людей и королевский шатер, где ее ожидал отец, чью фигуру она не могла различить, но незримое присутствие которого сильно омрачало происходящее. Один из всадников, сидевший на рыжем фландрском жеребце, отделился от остальных и подскакал к паланкину. Медово-русые волосы светились в лучах утреннего солнца, голубая шелковая мантия, застегнутая золотой пряжкой на одном плече, развевалась на ветру. Пораженная, Мод глядела на него в немом удивлении. Передав поводья оруженосцу, всадник ловко соскочил с лошади. Вначале Мод почувствовала лишь поток энергии, исходивший от приближающегося к ней человека. Когда он подошел, она увидела высокого, стройного, широкоплечего мужчину в длинной голубой тунике, окаймленной красно-золотой вышивкой по краям и на обшлагах рукавов, обутого в высокие сапоги из мягкой испанской кожи. Он широко улыбался, а золотисто-зеленые глаза, пристально глядя на нее, светились радостным узнаванием.
— Какая приятная встреча, кузина, — удивительно мягким голосом произнес мужчина, слегка приподнимая ее, чтобы помочь выйти из паланкина. — Я — Стефан Блуа, граф Мортэйн. Мы впервые увиделись много лет назад. Помните?
— Конечно. — Он до сих пор был похож на того мальчика в алой шапочке, который улыбался ей точно такой же улыбкой, как и сейчас. — Похоже, что я никогда не забуду тот день, когда покидала Англию, — сказала Мод. — А вы наверняка тот мальчик с кошачьими глазами, приехавший в Виндзор в тот самый день, когда я уезжала из него.
Стефан восхищенно улыбнулся.
— Кошачьи глаза! До сих пор меня никто не сравнивал с котом. — Лицо его стало серьезным. — День, в который покидают родной дом, — это переломный момент в жизни человека, не так ли? — Он понимающе посмотрел на Мод. — Так же, как и день возвращения.
Мод, не ожидавшая сразу встретить такое сочувствие со стороны незнакомого кузена, быстро отвела взгляд, сдерживая нахлынувшие чувства. Ее удивляло, почему они молчат о встрече на реке.
— Я думаю, что вы — самая красивая женщина, которую я когда-либо видел, — продолжал Стефан. — Но очень печальная. Время сделало вас еще прекрасней. Надеюсь, вы были счастливы… разумеется, до вашей трагической утраты. — Он умолк.
Мод не нашлась, что ответить, ей было не по себе от восхищения, которое она заметила в глазах Стефана, и от теплоты его голоса. Чувствуя, что он до сих пор поддерживает ее, Мод попыталась освободиться, но Стефан не разжимал рук. Между их ладонями будто пробежала искра, и воздух, казалось, запульсировал. Это чувство было настолько новым, сильным и неожиданным, что Мод почувствовала необычное волнение.
— Сколько можно держать ее, Стефан! — К ним приблизился невысокий, коренастый мужчина с темными волосами, подстриженными сзади и по бокам. Он воскликнул: — Сестра! — Стефан наконец выпустил руки Мод, и подошедший мужчина нежно обнял ее, расцеловав в обе щеки. — Я так рад снова видеть тебя! Ты даже не представляешь, как я скучал по тебе все эти годы.
Ритм валлийского выговора, глубоко посаженные темные глаза — все было очень знакомым. С облегчением Мод вскинула руки, обвив ими шею своего единокровного брата. Роберт был таким же сердечным и дружелюбным, каким она его помнила. Корона сдвинулась набок, и она поправила ее.
— Клянусь Божьей Матерью, вы носите на голове целое состояние, кузина, — сказал Стефан, очевидно, вначале не заметивший корону. Он не мог отвести глаз от украшенного драгоценными камнями золотого венца, сверкающего в лучах утреннего солнца.
— Это императорская корона, мне ее подарил сам император, — сказала Мод с оттенком гордости в голосе.
Последовало молчание. Мужчины обменялись быстрыми взглядами, и Мод почувствовала их скрытое неодобрение.
— Да, конечно, но вряд ли она понадобится тебе здесь, — сказал Роберт.
— Вы сейчас в Нормандии, где единственной короной, которую носят женщины, является их красота, — добавил Стефан. — А ваша красота ослепительнее любой диадемы.
Чопорный немецкий двор с его официальным этикетом не славился легким остроумием подобного рода. Мод не знала, как реагировать на такое непривычное для нее подшучивание. Очевидно, как и предупреждала Олдит, надевать корону не следовало, но сейчас у Мод не было намерения снимать ее.
Мужчины немного подождали, будто ожидая, что Мод все же снимет корону, но она явно не собиралась делать этого. Тогда Роберт сказал:
— Пойдем, сестра, остальные тоже хотят поприветствовать тебя.
Роберт подвел Мод к всадникам; те спешились. У одного из них, горбуна, одетого во все зеленое, были темные каштановые волосы, обрамляющие миловидное чувственное лицо.
— Это близнецы де Бомон, — Роберт указал на горбуна: — Роберт, английский граф Лестер. Мы называем его Робин. Его брат — Уолерен, граф Мулэн из Вексина. — Роберт кивнул крупному мужчине в великолепных чернокрасных одеждах, с угрюмым лицом и хищным ястребиным носом, и повернулся к третьему незнакомцу: — Брайан Фитцкаунт, лорд Уоллингфорд.
Этот мужчина был почти такого же роста, как Стефан, крепкого сложения, голова его вся обросла густыми, как у барана, черными кудрями. Что-то промелькнуло в его темно-синих глазах, когда он пристально посмотрел на Мод.
— Ты, может быть, помнишь, как они приехали сюда в тот самый день, когда ты уезжала в Германию, — продолжал Роберт. — Конечно, тебе трудно представить, что эти рыцари когда-то были теми хнычущими крысятами, которых ты видела перед отъездом.
Имена этих людей, конечно, были знакомы Мод: император всегда требовал, чтобы она знала всех наиболее влиятельных лордов при дворе своего отца. Близнецы были сыновьями покойного графа Мулэна, давнего друга короля Генриха. Мод тепло улыбнулась им.
Глядя на нее холодным, изучающим взглядом, трое новых знакомых пробормотали вежливые приветствия. Трудно было поверить, что те испуганные дети, давнюю встречу с которыми Мод смутно припоминала, стали взрослыми, самоуверенными придворными.
— Приятно снова увидеться с вами, — сказала она.
В ответ послышалось невнятное бормотание.
— К сожалению, я не припоминаю встречу с вами, мадам, — намеренно сдержанно проговорил граф Мулэн. — Вы не помните об этом, брат?
— Клянусь честью, мне не запомнилось ничего о том, как я прибыл в Англию, — ответил Робин Лестер. — Я был таким несчастным и очень переживал из-за разлуки с матерью.
Брайан засмеялся:
— Единственное, что я помню, — это ужас при встрече с королем Генрихом. Я и вправду был хнычущим маленьким крысенком, как сказал Роберт.
— И воняющим. Клянусь ликом Господа, чтобы я об этом когда-нибудь забыл! — Уолерен хлопнул себя по бедру. — Ты обмочил подштанники, а когда король Генрих подошел поздороваться с нами, то зажал нос и сказал, что от тебя воняет, как от навозной кучи, и приказал привести тебя в порядок.