Он пополз, загребая пальцами мокрый песок.
Пролежал неподвижно лишь минуту, но конечности окоченели до онемения.
Добравшись до очередного валуна, он дотянулся до верхушки камня, ухватился и подтянул себя на ноги.
В ботинках хлюпала вода.
За рекой собралось уже, наверно, человек сто, и с каждой секундой появлялось все больше огней. Большинство лучей доставали лишь до середины реки, но нескольким хватало мощности, чтобы добить до стороны Итана, и вспыхивающие в них капли дождя четко прорисовывали их компактные конусы света.
Итан принялся карабкаться прочь от воды, надеясь отгородиться от огней расстоянием, но через десять футов наткнулся на отвесную скальную стену.
Двинулся вдоль нее, слыша, как голоса нескольких сотен человек перекрывают бурление речных порогов.
Свет ударил в скалу в десяти футах впереди.
Итан нырнул за валун, украдкой глядя сбоку, как луч обшаривает скалу позади него.
С берега в поток обрушился целый водопад света. Скорчившись в своем укрытии, Итан видел, как несколько человек забрели в реку по колено, обыскивая ее, но перебраться на другой берег никто даже не пытался.
Итан уже хотел было выбраться из-за валуна, когда над рекой раскатился голос, усиленный мегафоном:
– Итан, вернитесь к нам, и все будет прощено.
Итан узнал бы его где угодно – низкий, утробный рокот голоса шерифа Поупа, срикошетивший от скал обратно в сосновый лес за спиной толпы.
– Вы не ведаете, что творите.
Вообще-то я прекрасно ведаю, что творю.
Теперь, когда на скалы в районе него не падало ни лучика света, Итан снова вскарабкался на ноги и заковылял вдоль скалы на юг.
– Если вы вернетесь, мы не причиним вам вреда.
Ага. Спешу, аж падаю.
– Даю вам слово.
Хотелось бы Итану тоже держать в руках матюгальник.
Другие голоса за рекой тоже выкрикивали его имя:
– Итан, пожалуйста!
– Вы не понимаете, что делаете!
– Вернитесь!
Поуп тоже продолжал взывать к нему, но Итан упорно продвигался в угольно-черный дождь.
И чем дальше он уходил от толпы, тем непрогляднее становилась темень.
Теперь Итан, прихрамывая, тащился медленными, шаркающими шажочками, и его единственным ориентиром выступал только шум реки слева от него.
Позади – стихающие голоса, меркнущие точки света.
Его организм истощил последние запасы адреналина, и Итан уже чувствовал приближение крушения мирового класса.
С полнейшим отказом систем.
Но остановиться он не мог. Не время.
Позыв свернуться в клубочек на песке у реки и уснуть был почти всепоглощающим, но эти люди могут надумать переправиться.
У них есть фонари, оружие и численный перевес.
У него нет ничего.
Риск слишком велик.
Так что он все шел и шел, дожигая жалкие остатки топлива, еще сохранившиеся в резервном баке.
Глава 12
Итан даже не догадывался, долго ли он шел в полнейшем одиночестве сквозь тьму.
Час.
Может, два.
Может, меньше.
Таким темпом он не мог одолеть больше мили. Если в чем он и мог быть уверен, то только в этом. Каждые две-три минуты Итан останавливался и бросал взгляд вниз по течению, высматривая приближающиеся огни, вслушиваясь, не раздастся ли хруст камней под ногами преследователей.
Но каждый раз, оглядываясь, видел все то же – непроглядную темень, а если кто-то и последовал за ним, то рокот реки прекрасно маскировал все остальные звуки.
* * *
Дождь ослабел сперва до мороси, потом – до сеющейся в воздухе водяной пыли, а там и совсем перестал.
Итан все брел, отыскивая дорогу исключительно на ощупь, цепляясь руками за невидимые валуны, ногами делая мельчайшие возможные шажочки, чтобы при неизбежном столкновении с препятствием инерция движения не повергла его на землю.
* * *
А затем будто прозрел.
Только что царила тьма.
И вдруг – разбухшая, почти полная луна; ее свет пробился сквозь разрыв в тучах, и поверхности каждого мокрого камня засверкали, как лакированные.
Итан уселся на валун с плоским верхом, ноги его дрожали, исчерпав свою выносливость почти до предела.
Река сузилась почти вдвое, зато течение стало сильнее, неистово кипя в садике камней белой пеной бурунов и вздымая брызги.
На том берегу возносились громадные сосны – высотой футов семьдесят или восемьдесят.
Внезапно он осознал, что изнемогает от жажды.
Упав на четвереньки, подполз к краю реки и погрузил лицо в лужицу.
На вкус вода была восхитительно чистой и сладкой, но холодной до ломоты в зубах.
Между глотками он бросал взгляды вниз по течению.
Кроме безумной кипени воды, ни движения ни на этом, ни на том берегу.
Итану хотелось спать, он мог бы растянуться здесь на камнях и забыться через считаные секунды, но понимал, что это было бы глупо.
Надо найти убежище, пока меня не покинул лунный свет.
Пока меня не покинула способность ходить.
Пелена туч уже снова начала сгущаться, застилая собой луну.
Итан заставил себя встать.
Переправа через реку здесь, особенно в таком ослабленном состоянии, была бы фатальна. Надо найти укрытие на этой стороне реки, хотя такая задача будет не из простых. На другом берегу реликтовый сосновый лес взбирается по склону горы на несколько тысяч футов, прямо в клубящиеся тучи. В таком лесу наверняка можно было бы отыскать какое-нибудь местечко, чтобы переночевать, укрывшись хотя бы даже в шалаше из лапника. Если набросать достаточно веток, они обеспечат укрытие от дождя, а то и удержат достаточно тепла тела, чтобы стать уютным оазисом в ночи.
Но не судьба.
На этом берегу склон круто взбирался от реки футов на сорок, к подножию тех самых красноцветных утесов, которые обступили Заплутавшие Сосны со всех сторон.
А выше – карниз за карнизом, восходящие во тьму.
Заниматься скалолазанием он не в состоянии.
Побрел дальше.
В желудке бултыхалась вода.
Чувствовал, как распухли и пульсируют ноги. Понимал, что должен был остановиться и вылить из ботинок воду еще час назад, но опасался, что если сядет, то уже не найдет сил, чтобы снова зашнуровать их и двинуться дальше.
Идти по этому берегу было труднее, ровного грунта почти не было – сплошь камни и крутые склоны.
Вошел в рощу высоких сосен.
Каменистый грунт сменился мягкой влажной почвой, покрытой толстым слоем опавшей сосновой хвои, и Итан подумал: « Если дойдет до худшего, посплю здесь ». Место не идеальное – слишком близко к реке, нет лапника, чтобы прикрыться, и если кто-нибудь двинется по его следам, то уж мимо не пройдет. Зато кроны этих вековых сосен укроют его от непогоды хоть в какой-то степени.
Он бросил последний взгляд вокруг, уже решив, что если не увидит ничего поинтереснее, то остановится на ночлег прямо здесь.
Поглядел вверх по склону, ведущему к подножию утеса.
И заметил там что-то вроде темной заплатки.
Не думая, не рассуждая, просто начал восхождение.
Карабкаясь на четвереньках среди сосен, а потом, оставив их позади, по каменистой осыпи.
Все круче и круче.
Снова начал задыхаться от напряжения, пот опять заструился по лицу, от его соли защипало глаза.
Ближе к утесу осыпь стала более рыхлой, камни – мельче, и ноги съезжали на каждом шагу, словно он взбирался по песчаной дюне.
Добрался до утеса.
Тьма мало-помалу воцарялась снова, от луны среди туч остался лишь узенький серпик, воздух снова набряк ощущением возвращающегося дождя.
Вот она – черная заплатка на красном, которую он заметил от реки, оказавшаяся углублением в скале, уходящим вглубь на пять или шесть футов, гладким и сухим внутри, суля защиту от стихий.
Вскарабкавшись на карниз, он заполз внутрь.
Задняя стенка образовывала естественный уклон, и Итан привалился к ней, глядя на потемневший мир, обрамленный стенами этого миниатюрного алькова. С этой высоты река была не видна, и шум ее, порядком заглушенный расстоянием, спал до подобия громкого шепота.
По мере угасания лунного света сосновый лес по ту сторону реки мало-помалу погружался во мрак, снова окунув Итана в непроглядную темень.
Опять пошел дождь.
Сев, Итан трясущимися пальцами попытался расшнуровать ботинки, взятые у человека, которого прикончил в апартаментах. Ему потребовалось несколько минут, прежде чем наконец удалось распутать узлы и стащить ботинки. Вылив из каждого не меньше пинты воды, он стащил носки, слой за слоем, отжал их и разложил на скале для просушки.
Одежда промокла до нитки.
Итан стащил толстовку, футболку, джинсы, даже трусы. Провел десять минут, сидя в алькове нагишом и выжимая из одежды воду, пока вещи не стали просто влажными.
Обернул толстовку вокруг груди, футболку с длинными рукавами – вокруг ног и свернул джинсы в подобие подушки. Прилег на заднюю стену пещерки, повернулся на бок и закрыл глаза.
Так холодно ему не было еще ни разу в жизни.
Поначалу он опасался, что холод помешает ему уснуть; тело тряслось столь неистово в тщетных усилиях согреться, что ему пришлось ухватиться за рукава толстовки, чтобы та не сползла от сотрясений.
Но как бы ни силен был холод, изнурен Итан был куда сильнее.
Не прошло и пяти минут, как сон взял свое.
Глава 13
Правая лодыжка Итана закована в кандалы, цепь от которых тянется к рым-болту в полу.
Он сидит перед ветхим письменным столом, на котором лежат три предмета…
Чистый лист бумаги формата A4.
Черная шариковая ручка.
Песочные часы, в которых зерна черного песка неудержимо сыплются из одной колбы в другую.
Аашиф заявил Итану, что когда весь песок вытечет, он вернется, и если к тому времени написанное Итаном на бумаге не приведет его в восторг, тот умрет от линчи.
Но Итан понимает, что даже если бы он обладал специфическими, требующими высочайшего допуска сведениями о грядущем массированном наступлении, записал все даты, дислокации, объекты, подробности предполагаемой наземной атаки и поддержки с воздуха, этого будет все равно мало.
Мало будет всегда, сколько бы он ни написал; он умрет все равно, и умрет ужасной смертью.
Об Аашифе он не знает ровным счетом ничего, кроме голоса и этих карих глаз, в которых прозревает желание не добыть сведения, а причинить боль.
Маскировка под допрос – лишь прелюдия.
Ласки, заставляющие Аашифа стать твердым и влажным.
Он садист. Наверно, из «Аль-каиды».
Вися на запястьях под потолком камеры пыток, Итан каким-то образом отгородился от осознания этого в полной мере, но здесь, за столом, в одиночестве и безмолвии, оно обрушилось на него всей своей тяжестью.
Что бы он ни написал, чуть меньше чем через час его жизнь станет бесконечно хуже.
В комнате есть единственное окно, но оно заколочено толстыми досками.
Через тоненькие щели между ними пробиваются ослепительные лезвия иракского солнца.
Жара стоит обжигающая, пот выступает из каждой поры.
Гиперреальность момента становится просто невыносимой, ошеломив чувства Итана шквалом сенсорных впечатлений.
Собачий лай на улице.