Вторым пришел в себя отец пациента.
— Я покрою абсолютно все расходы. Заплачу любую цену. Прикажу привезти самые дорогие лекарства…
— Пан министр, мы не хирурги и тела ему никак не исправим.
— Я знаю. Знаю. Но вот кошмары…
— Вот как раз на них мы и специализируемся.
— Я заплачу любые деньги.
— Счет-фактуру вам выставят в бухгалтерии клиники, — сухо продолжил Ружицкий. Все это время он глядел в глаза женщины. Та на него тоже глядела, и все время с явным недоверием. Она не знала, что сказать. Только это никакого значения не имело. Ведь он поднял перчатку, за которой никто более важный склоняться как-то не желал.
— Вы и вправду ему поможете? — сил ее хватило только на шепот.
— Да, — повторил тот.
Он поправил болтающийся на шее стетоскоп и направился к выходу.
— Мне необходимо увидеть пациента.
После чего остановил супружескую пару жестом руки.
— Самому.
* * *
Молодой человек лежал в приемном покое для VIP-пациентов в компании профессионально озабоченных медсестер и столь же замечательно притворявшегося озабоченным рослого медбрата. Частная клиника всегда стояла к клиенту лицом. Увидав Ружицкого, младший персонал сорвался со стульев.
— Добрый день, пан доктор! — слаженно проскандировали они, вытянувшись по стойке смирно.
— Мне бы хотелось остаться с больным наедине.
— Да, конечно.
И молниеносно испарились. Ружицкий пододвинул себе стул так, чтобы лежащий на носилках парень мог его видеть. Пару минут они оба оценивали друг друга взглядами. Мужчина не знал, что вычитал парень, но сам увидал самое дно падения, место, где-то далеко-далеко за последними границами самой робкой надежды. Если бы какой-то художник пожелал создать портрет, названный «Банальность геенны», то в его распоряжении имелась замечательная модель. Причем такая, которая не смогла бы пошевельнуться в ходе позирования.
— Ну что, привет, — буркнул Ружицкий.
Реакции — ноль. Правда, никакой реакции он и не ожидал. Из своего мизерного арсенала пацан как раз достал последнюю проржавевшую пукалку: бунт против действительности. По сравнению с теми силами, что стояли напротив, бунт можно было усмирить на «раз-два». Но пока что Ружицкий понятия не имел, как вырвать парня из растительного состояния. В кармане у него имелась верная пластиковая муха, выглядевшая точь-в-точь как настоящая. Как правило, пациенты хоть как-то реагировали, когда он вытаскивал ее, оглядывал, нюхал и совал себе в рот. А потом делал вид, будто глотает. Но тут этот номер не пройдет. К сожалению, свой легковоспламеняющийся галстук он забыл. Видя языки пламени на шее врача, пациенты, как правило, все же решали отозваться. Но не этот… Крутой профессионал. Бунт на всю катушку. И что тут поделаешь? Еще в кармане имелась пачка искусственных сигарет. Можно было прикурить одну, а потом забычковать в собственном глазу. Впечатление сумасшедшее, хотя на самом деле все было безболезненным и безопасным. Отличная цацка. Но, опять же, не здесь и не сейчас. Тем более, что после этого глаз дико чесался. Ну что же… Ружицкий задержал дыхание чуть ли не на минуту. Когда лицо побагровело, все с той же безразличной миной, совершенно неожиданно он свалился со стула на землю, исчезнув из поля зрения пациента. И удобно улегся на полу.
Крутой профи, чертовски крутой. Почти две минуты выдержал.
— Эй, ты! — все-таки прозвучал голос. — Ты там живой?
Ружицкий лежал молча.
— Ты, курва, ты там живой?
Как же, как же, так я тебе и сказал. Три «ха-ха». Еще минута тишины. Мужчина был впечатлен сопротивляемостью парня. Но пока что с методом «мертвого доктора» никому справиться не удавалось.
— Эй, ты. Кончай уже ваньку валять. Я же знаю, что ты живой, и все это так, для прикола.
Но голос уже был слегка обеспокоенным. Точностью в соответствии с инструкцией по применению данного метода.
— Блиин, курва… Эй! Вы, там! Помогите!
Младший медицинский персонал, ожидавший под дверью, даже если чего и слышал, реагировать не смел. Они прекрасно знали, в чем тут дело. В частных клиниках работали опытные люди.
— Эй! Тут ваш коновал на полу кончается! Бегом сюда!
Ружицкий прополз под носилками. Пользуясь тем, что парень повернул голову в другую сторону, он налил себе чашку кофе. Затем, уже с трудом, прополз назад.
— Эй, этот придурок сейчас здесь коньки отбросит! Придите же кто-нибудь!
Ружицкий бросил ложечку на пол, с противоположной стороны носилок. Когда парень повернулся, чтобы увидать, откуда этот звук, врач занял свое место на стуле.
— Говорю же вам, этот комик дуба врезал! Блин, тут человек умирает…
Слыша громкий глоток, парень зыркнул в сторону стула. На мгновение застыл, но Ружицкий не обращал внимания. Он пил свой кофе, глядя в освещенное лучами заходящего солнца окно.
— Ты! Ты, ты… Думаешь, курва, что ты такой остроумный?!
Взгляд не отклеивается от окна. Еще глоточек из чашки.
— Можешь, бля, орден себе пришпилить за великие достижения в области медицины, шут гороховый!
Боже, как же легко предвидеть все их поступки. Ружицкий вынул из кармана орден «Виртути Милитари» и, с тем же самым безразличием, пялясь в окно, прицепил его себе на халат. При этом ни разу не глянул в сторону. Просто цедил кофе. Пацан не мог найти подходящих слов. Тишина затягивалась.
— Ты… Ты знаешь, что ты кретин…
Только сейчас Ружицкий отвел глаза от окна.
— А ты знаешь, что с орденом — это легко, — буркнул он в ответ. — А вот один мужик меня просто потряс. Он попросил, чтобы я задницу себе вылизал.
Снова тишина.
— И что? — все-таки прозвучало через минуту. Бинго! Первая стычка выиграна.
— Ну-у, курва, не такой уж я спортивный, — перешел Ружицкий на язык пациента. — А когда снял штаны, чтобы все-таки попробовать, зашла медсестра.
И снова воцарилась тишина. Все-таки парень был не дурак. Постепенно до него доходило, что эта старинная, проржавевшая пукалка, вытащенная из заплесневевшего подвала под названием «бунт», не работает. Он был беззащитен. И сейчас уже знал об этом.
— И чего, комик, это вроде как ты будешь меня лечить?
— Не-а, — покачал тот головой отрицательно и отставил кофе. — Я не буду тебя лечить, потому что я не врач.
— Это как это? Ведь все называют тебя «паном доктором», в струнку перед тобой тянутся.
— Именно так я их выдрессировал. А называют меня доктором потому, чтоб ты знал, что в свое время я написал диссертацию, защитил ее, и мне присвоили титул доктора.
— Так кто же ты такой, если не врач?
— Я доктор-инженер архитектуры, — Ружицкий вынул из кармана копию диплома Политехнического, поскольку к этому он тоже был готов, и поднес парню прямо под нос. — Могу спроектировать тебе виллу, садик, дворец или камин. Полномочия на все это у меня имеются. Еще могу научить тебя начертательной геометрии. В этом предмете у меня двадцать лет практики.
Парень лежал, онемев, не зная, что и сказать.
— Погоди. Раз ты не будешь меня лечить, то что будешь делать?
— Я должен тебе помочь.
Того прямо передернуло.
— Ты что ли поможешь? — с издевкой процедил он.
Ружицкий кивнул.
— Да.
Он поднялся со стула и направился к выходу.
— Я буду ходить? — крикнул ему в спину парень.
Мужчина на миг обернулся.
— Ты чего? С дуба съехал? — Он пожал плечами. — Об этом спрашивай у хирургов или там у педиатров. Но не у архитектора.
Он открыл двери, но еще раз задержался.
— Не имею ни малейшего понятия. Врачи говорят, что нет. — Он потер подбородок. — Я не могу сделать так, чтобы ты станешь шевелить своими ногами, потому что этого как раз и не могу. Я всего лишь научу тебя ходить.
Он сделал несколько шагов и уже из коридора крикнул:
— В Библии же написано, что это просто. Достаточно лишь щелкнуть пальцами и сказать: «Встань и иди, сынок!»
Медбрат закрыл за ним дверь. Увидав прикрепленный к халату «Виртути Милитари», он сделал серьезную мину, щелкнул каблуками и отдал бравый салют. Медсестрички, со злорадными улыбками на лицах, двинулись за доктором по коридору маршевым шагом.
* * *
Родители девочки, вместе с маленькой пациенткой сидели в приемном покое для VIP-персон. Поскольку директорский кабинет был занят министерской семейкой, этих временно посчитали VIP второго сорта. Ими занимался доктор Малый, ничего не решающий подлиза и карьерист, зато с божественным даром красноречия и чудовищным умением слушать. Сейчас он распространялся о шестом поколении устройств для исследования неизвестно чего, которые их частная клиника внедрила единственной во всей Европе. Понятное дело, именно этих слов он не сказал — но по его мнению новейшая аппаратура служила для исследования чего-то там, и как раз это «что-то там» он объяснял весьма запутанным и непонятным образом. Но делал он это весьма увлекательно, поскольку слушали его очень внимательно. И даже, словно бараны, пялились в показываемые им схемы.
Родители, как и сама девочка, были нормальными. А это уже ничего плохого не обещало. И вообще, в данном случае Ружицкий никаких сложностей не ожидал. Девочка была здоровой, хотя во всем этом деле, где-то под поверхностью таилось нечто непонятное. Ружицкий пожал плечами. Дольше недели это занять его не должно. Ясное дело, в связи с финансовым состоянием папаши директор потребует подержать девчонку хотя бы месяц, но и это пойдет ей лишь на пользу.
— День добрый вам.
— Ну вот, как раз, — вскочил Малый с места. — Это и есть доктор Ружицкий, о котором я вам столько говорил.
«Похоже, в одних только отрицательных выражениях», — подумал Ружицкий. И нельзя сказать, будто бы они были друг с другом на ножах. Разве что один другого называл словами типа «этот трах… пид…». Хмм. Но исключительно в приватном порядке.
— Надеюсь, что доктор Малый пояснил вам все?
Он свысока похлопал «коллегу» по плечу, чтобы в том от злости закипела сама душа.
— Да, конечно, — отозвалась первой женщина. — Мы уже все знаем.
— О-о, это замечательно, — улыбнулся Ружицкий. — К счастью, я уже не нужен, — и сделал жест, как будто собирался повернуться к выходу.
Родственники даже испуганно подскочили. Малый чуть ли не взорвался, сжимая челюсти.
— Нет, нет, нет, мы столько о вас слышали… — поднялся отец со стула. — Пан доктор.
— Лучше не верить в то, что обо мне рассказывают.
Он еще не успел присесть на краю стола, как женщина начала тираду, поясняя, что Оля, это их дочка, болезненно робкая, не может установить контакта с другими детьми; замкнутая в себе, апатичная, в состоянии вечной депрессии, ничего ей не хочется, охотнее всего она бы только спала и спала. И вот тут самое ужасное. Во время сна она все время усмехается или просто смеется.
Врач прервал тираду жестом руки. Что-то не так было не с дочкой. Скорее, с ее родителями. Но, к счастью, это уже была не его епархия.
— Я мог бы переговорить с пациенткой?
— Естественно.
Ружицкий вновь усмехнулся.
— Оля, милая, почему я тебе не нравлюсь?
Девочка удивленно глянула на него. Зато он вырвал ее из странного оцепенения. Пускай даже на миг. Оля пожала плечами.