Бёртона не удивил такой быстрый рассвет в этой части света, но остальные были поражены. Еще минуту назад их окружала холодное свечение ночи, а сейчас небо побелело, звезды исчезли, блестящий солнечный свет преобразил ландшафт. Пустыня превратилась из обнаженной холодной кости в горячую сухую плоть.
Они с трудом брели по ней.
— Вставайте, вставайте! На нас напали!
Рев Герберта Спенсера вырвал всех из сна.
— На нас напали! На нас напали!
— Что за черт?.. — выдохнул Траунс, вскакивая на ноги.
— Хватай винтовку, — рявкнул Бёртон. — Быстрей, вооружаемся. Мы должны защитить лагерь.
Он мигнул, сообразив, что сказал те же самые слова, что и в 55-ом в Бербере; в день, когда копье прошло через его лицо; в день, когда был убит его друг, Уильям Строян; в день, когда Джон Спик начал ненавидеть его.
Звук тяжелого удара, и Траунс упал.
Из-за него появился бандитского вида человек и ударил толстым концом мушкета в голову Бёртону. Королевский агент подставил предплечье, нырнул вперед и ударил кулаком в живот бандиту.
Но тут сзади высунулась рука и схватила исследователя за шею; кончик кинжала коснулся его лица прямо под правым глазом.
— Замри и не рыпайся, — прорычал голос в ухо. Бертон узнал белуджский язык — смесь персидского и курдского.
Он застыл, стиснутый крепкой рукой, и глядел, как бандиты связывают его товарищей. Высокие мужчины с устрашающими бородами в развевающихся одеждах и широких белых штанах, подпоясанных цветными шарфами. Все они были вооружены мушкетами, кинжалами, мечами и щитами.
Даже Герберта Спенсера, которого, по видимости, посчитали каким-то экзотическим животным, окружили и попытались связать. Спенсер, с огромной силой, стал разбрасывать бандитов, сбивая их с ног, пока один из них не схватил ружье и не выстрелил в него. В это мгновение Бёртон боясь, что его друга повредят, крикнул:
— Сдавайся, Герберт.
Латунный человек застыл, и только тогда враги сумел связать его по рукам и ногам и привязать к дереву.
— Козлиные щекотуны! — прокричала Покс откуда-то сверху.
Бёртона потащили к остальным. Обоих женщин отвели в сторону, крепко связали руки за спиной, и заставили смотреть, как мужчин выстроили в ряд и поставили на колени.
— Эй! — крикнул Суинбёрн. — В какие чертовы игры вы играете? Немедленно развяжите меня, вы, негодяи!
Вперед вышел крепко сложенный мужчина, с презрительной усмешкой взглянул на крошечного поэта и сплюнул:
— Кафир .
— Благодарю! — ответил поэт. — Нет ли у тебя носового платка?
Большой человек перевел взгляд от Суинбёрна на Честона, потом на Траунса, Бёртона и, наконец, на Кришнамёрти.
— Кто предводитель? — спросил он.
— Я, — ответил Бёртон по-белуджски.
Человек шагнул к нему.
— Эй, ты знаешь мой язык?
— Да, и я говорю тебе, что нет ни величия ни силы нигде, кроме Аллаха, блистательно и великого, и его именем мы просим у тебя пощады и помощи, ибо страдаем мы от великих несчастий и лежит перед нами долгая трудная дорога.
Белуджи откинул голову и громко рассмеялся, потом присел и посмотрел в глаза Бёртону.
— Красиво говоришь, лицо-со-шрамом. Меня зовут Джамадар Дарвас. Я — вождь Последователей Раммана. А ты кто?
— Некоторые называют меня дервиш Абдулла.
— Неужели? — Потом Дарвас указал на Герберта Спенсера. — А это что?
— Человек из латуни. Машина, в которую вставлен человеческий разум.
— Ого! На этот раз целый человек в целом механизме! Как джин Алладина?
— Что-то в этом роде. Он замотался в материал, который защищает его от песка. Если песчинки попадут внутрь его, он умрет.
Разговаривая, Бёртон оглядел людей, в руки которых попала экспедиция. Их было около шестидесяти, все — суровые воины пустыни, скорее всего мародеры из Белуджистана, лежавшего в тысяче миль на северо-восток.
— Так ты рассказчик историй, Абдулла.
— Я говорю правду.
— Тогда мне придется разрезать материал и поглядеть на твоего латунного человека.
— Этим ты убьешь его, — ответил Бёртон, — и что ты за него получишь?
Джамадар Дарвас усмехнулся в бороду.
— А, — сказал он. — Вот теперь, Абдулла, ты действительно заговорил на моем языке. У него есть цена, а?
— Британское правительство заплатит солидный выкуп за него и за всех остальных, — сказал Бёртон, кивая головой на своих товарищей. — Особенно за женщин, если они останутся невредимыми.
Дарвас хрюкнул. Вытащив кинжал, он поднял его вверх и стал внимательно проверять его острый кончик. Потом перевел взгляд с клинка на темные глаза Бёртона, одним текучим движением встал, отошел в сторону и стал негромко разговаривать с группой своих людей.
Уильям Траунс наклонился к Бёртону и прошептал:
— О чем вы говорили?
— Я пытался сказать ему, что за нас он может получить выкуп.
— Зачем?
— Пытаюсь выиграть время, — ответил королевский агент.
Меньше чем через полчаса бандиты разбили лагерь на краю оазиса, перевели туда обеих женщин и поместили в охраняемый шатер.
Дарвас вернулся в оставшимся пленникам, вытащил скимитар и коснулся кончиком лица Бёртона.
— Твоих людей будут держать до тех пор, пока британский консул в Джидде не заплатит за них, — сказал он. — Но ты, дервиш Абдулла, ты будешь сражаться со мной.
— Сражаться? Почему?
— Потому что я этого хочу.
Джамадар приказа своим людям расчистить круг. Пленников оттащили к границам, вокруг собрались бандиты. Бёртона вздернули на ноги и втолкнули внутрь. Воин бросил ему к ногам скимитар. Бёртон нагнулся, поднял его и отметил, что клинок хорошо сбалансирован.
Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон был мастером фехтования, но предпочитал колющее, а не рубящее оружие. Рапира требовала искусства и тонкости, сабля — скорее силы, скорости и безжалостности. Впрочем, было и несколько технических приемов, которые, к счастью, он знал в совершенстве.