У этой грязной лужи было слишком много волн. За десять лет полевых работ такое она видела впервые. Нет, такого не видел никто.
Этого быть не может !
Она проследила пальцем кривую на гладком экране. Эмми тотчас надула губы. Она не любила, когда кто-то водит по экрану грязным пальцем, оставляя следы на чистой поверхности. Но Эрин нужно было доказать, в первую очередь себе самой, что это не наваждение, не обман зрения.
Наконец она справилась с первым шоком и обрела голос.
– Нейт, какую площадь ты прозондировал?
– Десять квадратных метров, – без запинки отчеканил тот.
Эрин посмотрела на него. Лицо Нейта было серьезным.
– Всего десять метров? Ты уверен?
– Но ведь вы сами учили меня пользоваться георадаром! – Он слегка наклонил голову. – Помните?
Эрин рассмеялась.
– И ты добавил данные к этим результатам?
– Да, профессор.
Эрин поняла, что своими расспросами задела самолюбие юноши, поставив под сомнение его профессионализм. Но ей нужно было убедиться, что здесь нет ошибки. Она доверяла технике, но не всегда – людям, которые этой техникой пользовались.
– Я сделал все как надо. – Нейт подался вперед. – И предваряю ваш вопрос. Да, здесь все совпадает с найденным вами скелетом.
Неужели? Выходит, что слою, в котором он найден, две тысячи лет? Эрин вновь посмотрела на экран. Если данные верны, а ей наверняка нужно будет проверить их самой, но если они верны, то каждая такая парабола означала человеческий череп.
– Я примерно подсчитал, – прервал ее мысли Нейт. – Их тут около пятисот. И все, как один, в диаметре не больше четырех дюймов.
Четырех дюймов.
Не просто черепа – черепа младенцев.
Нескольких сотен младенцев.
Эрин про себя процитировала строчки из Библии. Евангелие от Матфея, глава вторая, стих шестнадцатый.
Тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал у волхвов .
Избиение младенцев. Согласно преданию, Ирод отдал такой приказ с тем, чтобы быть до конца уверенным в том, что он убил младенца, который в один прекрасный день сменит его на престоле и станет царем иудейским. Но этот младенец бежал в Египет и позднее стал человеком, известным под именем Иисуса Христа.
Неужели она и ее студенты только что обнаружили доказательство того, что история про Ирода верна?
26 октября, 13 часов 03 минуты по местному времени Масада, Израиль
Пот щипал Томми глаза. Да, брови ему сейчас не помешали бы.
«Спасибо» химиотерапии.
Он привалился спиной к очередному желто-коричневому валуну. Все камни на этой крутой тропе были одинаково огромные, и все, как один, раскалены. Чтобы сидеть на них, Томми засунул под ноги ветровку, создавая дополнительный защитный слой между собой и обжигающим камнем. Как обычно, он задерживал группу. И как обычно, был не в силах двигаться дальше, не сделав остановку для отдыха.
Томми пытался отдышаться. Обжигающий воздух был разреженным и на вкус сухим, как бумага. Интересно, сколько в нем кислорода? Правда, другие члены их группы, похоже, не жаловались. Они едва ли не бегом взбежали наверх, словно им было по четырнадцать лет. Он же ощущал себя древним стариком. Они ушли далеко, он даже не слышал их голоса.
Каменистая тропа – ее еще называли Змеиной – извивалась вдоль отвесных склонов знаменитой горы Масада. До вершины оставалась лишь сотня ярдов, и он сможет укрыться от солнца среди руин древней еврейской крепости. С того места, где сидел Томми, ему открывался вид на запекшуюся, порыжевшую от зноя долину реки Иордан.
Томми вновь вытер со лба пот. Будучи родом из округа Ориндж, он был уверен, что жара для него – дело привычное. Нет, здесь он как будто оказался в раскаленной печи.
Он понурил голову, чувствуя, что его вновь потянуло в сон. Хотелось вновь оказаться в гостиничном номере с гудящим кондиционером, растянуться на прохладных простынях и, закрыв глаза, подремать. После чего, отдохнув и взбодрившись, поиграть в видеоигры.
Томми усилием воли стряхнул с себя сон. Сейчас не место и не время для отдыха. Но он так устал, а пустыня была такой притихшей от зноя… В отличие от людей, животным и насекомым хватало ума проводить дневную жару в дремоте. Со всех сторон Томми укутывала всеобъемлющая тишина. Интересно, после смерти будет примерно так же?
– С тобой все в порядке, дорогой? – раздался рядом с ним голос матери.
Томми вздрогнул. Как это он не услышал ее шагов? Неужели все-таки уснул?
– Да, – с трудом выдохнул он.
Мать прикусила губу. Они все знали, что с ним не все в порядке. Томми рывком натянул на левое запястье рукав, пряча уродливое коричневое пятно.
– Мы можем подождать. Отдыхай, сколько тебе надо, – сказала мать, садясь с ним рядом. – Интересно, почему эту тропу называют Змеиной? Лично я не видела на ней ни одной змеи.
Она обращалась к подбородку сына. В последнее время родители избегали смотреть ему в глаза. Потому что когда они это делали, то начинали плакать. Так было последние два года, когда Томми то попадал на операцию, то проходил курс химиотерапии, то – облучения. И вот сейчас у него временный отдых от всего этого.
Может, они посмотрят ему в лицо, лишь когда он будет лежать в гробу?
– Для змей здесь слишком жарко, – произнес Томми, ненавидя себя за то, что вынужден буквально выдавливать каждое слово.
– Тогда бы это были змеиные бифштексы, – пошутила мать, делая долгий глоток воды из своей бутылки. – Поджаренные на солнцепеке и готовые к употреблению в пищу. Как и мы.
В следующую минуту к ним присоединился отец.
– Ну как, все в порядке?
– Я решила, что мне тоже пора отдохнуть, – солгала мать и, намочив платок, протянула его Томми. – Я тоже устала.
Томми хотел было ее поправить, сказать отцу правду, но не нашел в себе сил. Вместо этого он влажным платком протер лицо.
Отец начал что-то говорить, как с ним было всегда, когда он нервничал.
– Мы уже почти дошли. Еще несколько ярдов, и мы увидим крепость. Настоящую крепость Масады. Ты только представь себе!
Томми послушно закрыл глаза и представил себе бассейн. Голубой, прохладный, слегка попахивающий хлоркой.
– Десять тысяч римских солдат разбили лагерь вокруг этой горы. Десять тысяч солдат, с мечами и щитами, ждут под солнцем. Они перекрыли все пути к бегству и пытаются взять измором девятьсот мужчин, женщин и детей, которые спрятались на вершине плоской горы, – отец заговорил быстрее, взволнованнее. – Но мятежники готовы стоять до конца. И даже после смерти. Они никогда не сдадутся.
Томми пониже надвинул кепку на своей лысой голове и, прищурившись, посмотрел на отца.
– В конце концов они сдались, папа.
– Неправда, – возразил отец с удвоенной страстью. – Евреи решили умереть свободными, не пожелав сдаться на милость победителю. Они убили себя не от бессилия. Они сами выбрали свою судьбу. Такого рода выбор многое говорит о людях, о силе их духа.
Томми поднял плоский камешек и бросил им вдоль тропы. Тот, подпрыгнув, свалился вниз. Что бы сделал отец, будь у его сына возможность выбрать свою судьбу? Предпочел бы он сам уйти из жизни, вместо того чтобы стать жертвой рака? Вряд ли бы отец стал говорить об этом с такой гордостью.
Томми улыбнулся отцу. Люди часто говорили, что они с ним очень похожи: те же самые темные волосы, одинаковая улыбка. После того как химиотерапия отняла у него волосы, никто больше не заикнулся, что он-де копия отца. Интересно, подумал Томми, буду ли я когда-нибудь снова на него похож?
– Ну как, готов идти дальше? – спросил отец, поправляя на плечах рюкзак.
Мать сердито посмотрела на него.
– Мы еще можем подождать.
– Я же не сказал «вставай и иди», – обиделся отец. – Я лишь спросил.
– Готов, – сказал Томми. Ему было неприятно, что родители ссорятся.
Глядя на свои коричневые ботинки, он заставил себя сдвинуться с места. Один ботинок вперед, затем другой. Если переставлять ноги, он доберется до вершины, и родители будут рады, что он вместе с ними преодолел путь к древней крепости. Собственно, ради этого Томми и согласился на эту поездку, на это долгое восхождение – чтобы им было что вспомнить. Даже если они и отказывались это признать, вскоре воспоминания иссякнут. Так пусть останется побольше приятных.
Он начал считать шаги. Так легче преодолевать трудности. Вы идете и считаете. Потому что стоит сказать «раз», как потом следует «два», потом «три» и так далее. К тому моменту, как тропа привела его к плоской вершине, Томми досчитал до двадцати восьми.
Он дошел! Конечно, легкие горели огнем, но он преодолел себя и дошел!
На вершине стоял деревянный павильон. Впрочем, нет. «Павильон» – это громко сказано. Скорее, это были четыре тонких бревнышка, на которые для защиты от солнца криво положили еще несколько тонких бревнышек, отбрасывающих «ажурную» тень. И все же это лучше, чем стоять под палящим солнцем.
Внизу, под отвесным склоном горы, простиралась пустыня, прекрасная в своем иссушенном солнцем однообразии. Покуда хватало глаз, раскинулись рыжеватые песчаные волны, то там, то здесь накатываясь на камни. Тысячелетия выветривания выклевывали у этих камней зернышко по зернышку, придавая им причудливые формы. И ни души: ни людей, ни животных. Интересно, до того, как под стены крепости пришли римляне, взору ее защитников представал тот же самый вид?
Неужели лишь эта убийственная пустыня?
Томми поднял глаза на плато, туда, где две тысячи лет назад разыгралась кровавая драма. Вершина горы представляла собой плоское пространство длиной примерно пять футбольных полей и три в ширину, на котором высилось с полдесятка каменных руин.
И ради этого я приполз сюда ?
Похоже, мать была тоже разочарована. Лицо пунцовое, не то от солнца, не то от напряжения, темные кудрявые волосы прилипли ко лбу.
– Похоже скорее на тюрьму, чем на крепость, – сказала она, смахивая от лица непослушные пряди.
– Так это и есть тюрьма, – возразил отец. – Тюрьма, где привели в исполнение смертный приговор. Живым отсюда никто не вышел.
– Никто вообще не выходит живым, – бросил ему Томми и тотчас же пожалел о своих словах, заметив, как мать отвернулась и засунула палец под солнечные очки – не иначе как смахнуть слезу. И все же он был по-своему рад, что ей по-настоящему больно. Это куда лучше, чем все время лгать.
В следующий момент к ним подскочила гид и своим появлением спасла ситуацию. Длинноногая, в шортах цвета хаки, с длинными черными волосами, которые по-прежнему лежали волосок к волоску, несмотря на долгое восхождение.
– Как хорошо, что вы, наконец, добрались! – воскликнула она с милым еврейским акцентом.
Томми улыбнулся ей, благодарный за то, что она отвлекла его от тяжких мыслей.
– Спасибо.
– Как я уже сказала всем минуту назад, название Масада происходит от слова «мецуда», что значит крепость, и вы сами видите почему, – с этими словами гид загорелой рукой обвела плато. – Собственно говоря, здесь было два ряда стен – одна внутри другой, – между которыми располагались жилые кварталы обитателей Масады. Перед нами Западный дворец, самое большое здание цитадели.