Когда аплодисменты стихли, он выдавил улыбку, поднял глаза от своих записок и положил руки на кафедру.
Вступление он мог произнести по памяти. Дьявол, он мог бы произнести по памяти все, это была десятая и последняя лекция цикла.
Он начал:
– Приостановленная жизнедеятельность – это не концепция науки двадцатого века. Не мы ее изобрели. Она принадлежит, как и все великие загадки мироздания, самой природе. Возьмем семя лотоса. Оно все еще может давать ростки спустя тринадцать сотен лет. Споры бактерий, открытые в пчелином улье, идеально сохраняются и жизнеспособны спустя десятки миллионов лет. И не так давно ученые из Уэстчестерского университета успешно оживили бактерию, которая двести пятьдесят миллионов лет была замурована в соляных кристаллах глубоко под землей. Квантовые физики, похоже, намекают на возможность путешествия во времени, и, хотя это интригует, их теории применимы лишь к частицам на субатомном уровне. Настоящее путешествие во времени не нуждается в пространственно-временных туннелях или конденсаторах временных потоков.
В аудитории прошелестел смех. Эта фраза всегда заставляла смеяться.
Он улыбнулся всем лицам, которые не мог видеть.
Как будто их там вообще не было.
Не было ничего, кроме спрессованной энергии, огней и жара огней.
– Настоящее путешествие во времени уже здесь, – сказал он, – оно было тут целую вечность, происходило в природе; вот туда мы, ученые, и должны смотреть.
То была сорокапятиминутная презентация, и в течение всего времени его мысли витали где-то в других местах – в крошечном городке Заплутавшие Сосны, в Айдахо, который все больше и больше ощущался домом.
С его коллектором Хавьером, который пообещал доставить десять новых «рекрутов» к концу года.
С последней фазой его исследований и предстоящей продажей их результатов военным – продажей, которая полностью покроет все грядущие расходы.
Закончив лекцию, он принялся отвечать на вопросы; люди выстроились в очередь к микрофону, установленному перед центральным проходом.
Четвертый вопрос задала студентка-биолог с длинными черными волосами. То был неизбежный вопрос, рано или поздно задававшийся после каждой его лекции.
– Большое спасибо, что пришли сюда, доктор Пилчер, – сказала она. – То была высокая честь – несколько дней принимать вас в кампусе.
– Это честь для меня.
– Вы много говорили насчет медицинского применения приостановки жизнедеятельности – об использовании консервации для того, чтобы поддержать жизнедеятельность пациентов с травмами до тех пор, пока те не смогут получить надлежащее лечение. Но как насчет того, на что вы ссылались в самом начале лекции?
– Вы имеете в виду путешествие во времени? – спросил Дэвид. – Эту забаву?
– Именно.
– Ну, я просто старался привлечь ваше внимание.
Все засмеялись.
– У вас получилось, – сказала студентка.
– Вы спрашиваете, считаю ли я такое путешествие возможным.
– Да.
Он снял очки и положил их на свой блокнот в кожаном переплете.
– Что ж, об этом наверняка весело помечтать, не так ли? Знаете, уже были проведены успешные испытания на мышах – их консервация с помощью гипотермии. Но, как вы можете себе представить, заполучить подопытных людей, подписавшихся бы под участием в подобном эксперименте, – совершенно другое дело. Особенно когда речь идет о долгосрочной спячке. Возможна ли такая спячка? Да. Я так считаю. Но мы все еще в десятилетиях от нее. На сегодняшний день, боюсь, приостановка жизнедеятельности в качестве путешествия во времени для человечества – лишь тема для плохой научной фантастики.
* * *
Ему все еще аплодировали, когда он прошел за кулисы.
Молодая да ранняя сопровождающая, которая не отходила от него все время, пока он был в кампусе, ожидала его за кулисами с ослепительной улыбкой.
– Это было так изумительно, доктор Пилчер, о Господи, я так воодушевлена!
– Спасибо, Амбер. Я рад, что вам понравилось. Вы не возражаете показать мне ближайший выход?
– Но вы же будете подписывать книги?
– Сперва мне нужно глотнуть свежего воздуха.
Она провела его по задним коридорам, мимо гардеробных, а потом – к двойным дверям в задней части здания рядом с погрузочной площадкой.
– Все в порядке, доктор Пилчер? – спросила она.
– Конечно.
– И вы вернетесь? Все уже выстраиваются в очередь к столу, за которым вы будете подписывать книжки. У меня есть тоже книга, чтобы вы на ней подписались.
– Я бы такого не пропустил.
Дэвид вышел в дверь и шагнул в переулок.
Темнота, тишина и прохлада были так приятны.
Разило от ближайших свалок, и он слышал, как вдалеке рокочет центральное отопление на верху аудитории.
То был период между Благодарением и Рождеством, приближался осенний семестр, в воздухе стоял запах гниющих листьев, и в кампусе в преддверии экзаменационной недели воцарилась тишина.
Его автомобиль – черный «Субару» – был припаркован в переулке.
На капоте сидел Арнольд Поуп, закутавшись в куртку «Норд фейс», и читал книгу при свете уличного фонаря.
Когда Дэвид подошел, Арнольд спросил:
– Как прошло?
– Всё позади, тур закончен, и это хорошо.
– Вы уже кончили раздавать автографы?
– Это я пропущу. Маленький подарок самому себе.
– Мои поздравления. Давайте доставим вас обратно в центр города. – Арнольд закрыл книжку в бумажной обложке.
– Еще рано. Я хочу сперва немного прогуляться по кампусу. Если меня будут спрашивать…
– Я вас не видел.
– Молодец.
Дэвид потрепал Арнольда по руке и пошел по переулку.
Поуп был с ним уже четыре года, сперва в качестве шофера, но в прошлом он служил в правоохранительных органах, и Дэвид позволил ему заниматься также сбором информации. Этот человек был талантливым, одаренным – и жутким.
Дэвид начал ценить не только проницательность Поупа в расследованиях, но и его советы. Арнольд быстро становился его правой рукой.
Перейдя Шеридан-роуд, Дэвид вскоре понял, что бредет в чистом поле.
Несмотря на поздний час, витражные стекла окон библиотеки светились.
Небо было ясным, луна висела над шпилями большой готической усадьбы вдалеке.
Пилчер оставил свое пальто в «Субару», и холодный ветер, дующий с озера, до которого было меньше мили, проникал сквозь шерстяной пиджак.
Но это было хорошо.
Он чувствовал себя хорошо.
Живым.
Пройдя полдороги через Диринг-мидоу, он уловил в ветре запах сигаретного дыма.
Еще два шага – и он почти споткнулся о нее.
Удержался и, качнувшись, сделал шаг назад.
Сперва он увидел красный огонек тлеющего табака, а потом, когда глаза привыкли к разгорающемуся лунному свету, увидел за сигаретой девушку.
– Простите, – сказал Пилчер. – Я вас не заметил.
Она взглянула на него снизу вверх, подтянув колени к груди. Глубоко затянулась сигаретой – огонек вспыхивал и угасал, вспыхивал и угасал.
Даже при скудном свете было видно, что она не из здешних студенток.
Дэвид опустился на колени.
Она бросила на него быстрый взгляд.
Она дрожала.
Рюкзак, лежащий рядом с ней на траве, был набит битком.
– Вы в порядке? – спросил он.
– Да.
– Что вы тут делаете?
– А какое вам дело, блин? – Она продолжала курить. – Вы что, типа здешний профессор?
– Нет.
– Ну, и чего вытут делаете в темноте и на холоде?
– Не знаю. Просто мне нужно было на минутку убраться от людей. Привести в порядок мысли.
– Мне знакомо это чувство, – сказала она.
Когда луна выбралась из-за шпилей усадьбы, свет ее озарил лицо девушки.
Ее левый глаз были черным, припухшим, полузакрытым.
– Вас кто-то ударил, – сказал он и снова посмотрел на ее рюкзак. – Вы сама по себе, одна-одинешенька?
– Конечно, нет.
– Я вас не выдам.
Она докурила сигарету почти до пальцев. Отшвырнув окурок в траву, вытащила из кармана новую сигарету и зажгла.
– Вам не позавидуешь, знаете ли, – сказал Дэвид.
Она пожала плечами.
– Хуже уже не будет, верно?
– Вы можете умереть.
– Да, это будет так трагично.
– Сколько вам лет?
– А вам сколько?
– Пятьдесят семь.
Дэвид сунул руку в карман, нашел бумажник и вытащил из него все наличные.
– Тут чуть больше двухсот долларов…
– Я не собираюсь делать вам минет.
– Нет, я не… Я просто хочу, чтобы вы это взяли.
– Серьезно?
– Да.
Ее руки дрожали от холода, когда она взяла пачку денег.
– Вы найдете теплую постель на эту ночь? – спросил Дэвид.
– Да, потому что долбаные отели направо и налево сдают комнаты четырнадцатилетним.
– Здесь жутко холодно.
Она ухмыльнулась, в глазах ее мелькнул задорный огонек.
– Я не лыком шита. Нынче ночью я не умру, не беспокойтесь. Но я получу горячую еду. Спасибо.
Дэвид встал.
– И давно вы живете сама по себе? – спросил он.
– Четыре месяца.
– Надвигается зима.
– Я предпочту замерзнуть до смерти, чем вернуться в еще одну приемную семью. Вы понятия не имеете…
– Я рос в красивом районе Гринвича, штат Коннектикут. Милый маленький городок всего в сорока минутах езды на поезде от Гранд-сентрал. Заборчики. Малыши, играющие на улицах. Это было в пятидесятые годы. Вы, вероятно, не знаете, кто такой Норман Рокуэлл, но именно такое место он бы нарисовал. Когда мне было семь, однажды в пятницу вечером родители оставили меня вместе с сестрой. Они собирались поехать в город, поужинать и сходить в кино. Они так и не вернулись.
– Они вас бросили?
– Они погибли в автомобильной катастрофе.
– О…
– Никогда не считайте, что вы знаете, откуда родом кто-то другой.
Пилчер пошел прочь, штанины его брюк рассекали траву.
Она окликнула:
– К тому времени, как вы расскажете копам, что видели меня, я уже исчезну!
– Я не расскажу копам, – ответил Дэвид.
Пройдя еще десять шагов, он остановился.
Оглянулся.
И пошел обратно.
Снова опустился перед ней на колени.
– Я так и знала, что вы – долбаный извращенец, – сказала она.
– Нет, я ученый. Послушайте, я мог бы дать вам настоящую работу. Теплое место, где можно жить. Защиту от улиц, копов, ваших родителей, социальных служб – всего, от чего вы убегаете.
– Отвалите, блин!
– Я остановился в центре города в отеле «Дрейк». Моя фамилия Пилчер. У меня уже будет наготове ваш личный, собственный номер, если вы передумаете.
– На вашем месте я бы не стала дожидаться.
Он встал.
– Берегите себя. Между прочим, меня зовут Дэвид.
– Желаю приятной жизни, Дэвид.
– Как вас зовут?
– А вам какое дело?
– Если честно – не знаю.
Она возвела глаза к небу, выдохнула облачко пара и сказала:
– Памела. Пэм.
* * *
Дэвид тихо проскользнул в свой номер и повесил пальто на крючок у двери.
Элизабет сидела в общей комнате и читала при мягком свете торшера, нависающего над кожаным креслом у окна. Ей было сорок два года. Ее короткие светлые волосы начали терять блеск – желтоватые, с намеком на седину.
Ошеломляющая зимняя красота.