В ответ Лю Бан лишь улыбнулся.
— Небо уже решило вашу судьбу, самозваный ба-ван! Ваши преступления громоздятся горами, а неприкаянные души, стенающие подле брошенных вами без погребения костей, переполнили Поднебесную. Дни ваши сочтены. Не множьте злодеяний!
— О чем ты толкуешь?! — вскричал Сян Юй в гневе.
— Извольте, — кивнул спокойно Лю Бан. — Изначально была договоренность: кто первым войдет в пределы застав и усмирит срединные земли, тому ими и править. Но вы нарушили договор, и, хотя первым был я, вы воспользовались своим более высоким положением, отослав меня управлять захолустьем. Вот ваше первое преступление. Затем под ложным предлогом вы казнили первого военачальника Поднебесной. Помните? Его имя было Сун И, он умер оклеветанным! Вы злонамеренно уничтожили его ради собственного возвышения. Вот ваше второе преступление. А что вы сделали, когда спасли от разорения владение князя Чжао? Разве вернулись и доложили о том? Нет, вы самовластно подчинили себе тамошние войска и с их помощью вторглись в иные земли, мечтая и их назвать своими тоже. Вот ваше третье преступление. А когда мы вошли в исконные земли Цинь, разве не было уговора, чтобы не наносить урона населению, не учинять жестокостей и грабежей? Но вы, Сян Юй, возомнивший себя ба-ваном, сожгли циньские дворцы, а богатства присвоили — и это после того, как я, заботясь о народе, захватил Сянъян, опечатал склады и сокровища, а потом, полагаясь на ваше слово, оставил город! Вот ваше четвертое преступление. Потом вы самочинно, в тайне ото всех, послали людей предать смерти сдавшегося на мою милость последнего циньского владыку — вот ваше пятое преступление! А кто вероломно казнил двести тысяч молодых циньцев? Это ваше шестое преступление. Вы, Сян Юй, щедро пожаловали своих военачальников, одарив их лучшими землями, а прежних владетелей прогнали или переселили на дальние окраины, так что даже их подданные возмутились несправедливостью обиды и взялись за оружие, подняв мятеж против нашей власти. А из-за кого, как не из-за вас, Сян Юй? В том ваше седьмое преступление. Восьмое ваше преступление состоит в том, что вы думаете только о себе и мечтаете о единоличной власти надо всею Поднебесной, проливая ради того реки крови. Бесчеловечность, подлый обман, жестокий оговор, предательские умыслы — не вы ли самочинно и лживо объявили, будто само Небо вложило власть над срединными землями вам в руки? И это ваше девятое преступление!
Лю Бан перевел дух. Во рту от столь длинной речи иссякла слюна. Сян Юй молча смотрел на Хань-вана, и в глазах его плясало бешенство.
— Вы, Сян Юй, предали и убили своего господина, вы предали лютой казни сдавшихся на вашу милость воинов, вы вероломно нарушали договоры, и это ваше последнее преступление, — продолжил Лю Бан. — Я во главе примкнувшего ко мне народа и вместе с моими воинами последовал за владетельными князьями, дабы искоренить зло в Поднебесной и восстановить справедливость. Вы же, чьи преступления неисчислимы, ныне предлагаете мне сойтись в честной схватке. Зачем, скажите, мне марать руки, когда самый последний воин из моего войска вскоре сможет плюнуть на вашу могилу?
Окончательно выведенный из себя, Сян Юй возопил что-то невнятное, потрясая в злобе кулаками. Потом выхватил припрятанный арбалет и выстрелил в Лю Бана, почти не целясь. Хвала Дракону, Хань-ван был осведомлен о такой возможности заранее и, чутко приглядывая за противником в течение долгой обвинительной речи, сумел вовремя уклониться: стрела, пущенная опытной рукой, попала не в сердце, но в плечо.
— Вот вы в очередной раз и показали истинный свой облик, самозваный ба-ван Сян Юй! — воскликнул пошатнувшийся было Лю Бан. Сопровождающие его воины во главе с Ляном Большим спешно окружили повелителя, прикрыли щитами. — Это ваше одиннадцатое преступление!..
Лю Бан с трудом доскакал до шатра.
— Лекаря Хань-вану! — велел было Лян Большой, но Лю Бан остановил его.
— Стрела короткая, ее почти не видно. Нужно пройтись по лагерю, ободрить воинов. Пусть видят, что Хань-ван жив, здоров и бодр. Пусть то же самое увидят лазутчики подлого Сян Юя, — сказал Лю Бан, морщась от боли. — Набрось мне на плечи еще один халат, дабы никто не углядел крови… То, что содеял ныне Сян Юй, станет началом его конца. Вот увидишь, пройдет короткое время, и Сян Юй запросит меня о мире.
— Не может быть между нами мира! — топнул ногой Лян Большой, и глаза его гневно сверкнули. Тут же бывший разбойник опомнился и склонился в поклоне. — Нижайше прошу Хань-вана простить мне мою горячность.
— Отчего же не может, — превозмогая боль, слабо улыбнулся Лю Бан. — Между нами непременно будет мир. Мы поделим Поднебесную на две части, но после недолгой передышки война вспыхнет сызнова. Ибо нет в Поднебесной места столь коварному и кровавому злодею! Небо не допустит… Теперь пойдем к войскам, мой боевой друг…
Эпизод 11
Мы знаем, что ничего не знаем
Китайская Народная Республика, Пекин. Май 2009 года
Иногда Шпунтику надоедало повторять в который раз одно и то же. Например, терпеливо объяснять хозяину, что форточки должны быть постоянно открыты (кроме зимы, конечно), а окна, если форточки недоступны, — приоткрыты. Казалось бы, что тут сложного? Простые же вещи! Если на новом месте форточки отсутствуют как класс, иди и приоткрой коту окно! В конце концов, Шпунтик вовсе не просил привозить его сюда, в этот город…
Вот уже целых полчаса кот выразительно сидит у окна, а никто так и не почесался отодвинуть металлическую сетку, закрывающую ему путь к свободе.
И сколько прикажете ждать еще?
Шпунтик поднял лапу, выпустил когти и вцепился в сетку. А потом основательно ее потряс. Вышло здорово: раздался противный металлический лязг. И трое, что размахивали у стола руками и то и дело перебивали друг друга, враз замолчали, огляделись, а потом наконец снизошли до кота и его простых потребностей.
Хозяин встал со стула.
— Надо открыть.
— А не упадет? — спросил огромный. — Девятый этаж как никак.
— У кошки девять жизней, — прокомментировал очкастый. — По одной на этаж. Я еще угощусь, можно? — спросил он, сцапав пакет с Дюшиным табаком. — Где такой берешь?
— В соседней лавке покупаю…
Почувствовав, что люди, по своему дурацкому обычаю, начали отвлекаться от главного, Шпунтик потряс сетку еще разок.
— Сейчас… — Хозяин аккуратно отцепил лапу Шпунтика и, чуть повозившись с запором, отодвинул сетку. — Иди, кот. Только не свались. Договорились?
Показательно проигнорировав глупое напутствие, Шпунтик с любопытством ступил на карниз. Глянул вниз: высоко живем! Но какой же дурак туда прыгать-то будет? Разве что Тишка, да и тот вряд ли… Даже Тишка пойдет по карнизу, а уж Шпунтик тем более. Для начала направо. Надо изучить местность, произвести рекогносцировку, составить стратегический план…
Кот, обдуваемый теплым ветерком, медленно шествовал по карнизу — широкому, удобному, ровному, не то что кривые и косые, окованные скользкой жестью карнизы дома на Моховой. Там лишь бы пройти и не навернуться, а здесь — где устал, там и ложись. Можно даже поспать.
Шпунтик прошел мимо окна, открывавшегося в спальню хозяина. Там ничего интересного не просматривалось. Дальше окна шли чередой — до самого угла, одно за другим, и все были закрыты сетками.
Интересно, а как же здесь на крышу-то выходят? И есть ли здесь вообще такие, которые могут на крышу?.. Потому что пока ни одной метки территориальной принадлежности Шпунтик не унюхал. Может, тут вообще нет котов?..
Шпунтик мог бы вскарабкаться на крышу и по водосточной трубе — плевое дело! — да только ни одной трубы поблизости не наблюдалось. Возможно, надо просто свернуть за угол, и все будет, решил кот. И, наслаждаясь ветерком, неспешно пошел дальше.
Стоп. А это еще что?!
Из-за угла вывернула и решительно прямо на Шпунтика поперла… дура-мышь! Была она широкая, рыжая, волосатая, очень мордатая и без хвоста. Перла мышь, словно маленький танк. Переваливаясь с боку на бок, растопырив бледные уши и взволнованно шевеля носом, украшенным развесистыми усами, она неуклонно надвигалась на кота, совершенно его не замечая.
Шпунтик замер в восхищении: какие все-таки мыши красивые и разнообразные! Прыгнуть, что ли?..
Тут дура-мышь Шпунтика наконец углядела. Глаза ее сделались очень большие, круглые от ужаса. Дура-мышь коротко пискнула.
Шпунтик, будь он на ее месте, попробовал бы поскорее ретироваться назад, за угол, подальше от вероятного противника. Дура-мышь навыками движения задом, очевидным образом, не владела, а оттого засуетилась, заскребла, затрясла щекастой башкой, неуклюже разворачиваясь и бессмысленно дергая пухлой задницей, на которой обнаружился куцый хвостик. Поворот ей почти удался, но… в последний момент башка перевесила, и дура-мышь, отчаянно заверещав, начала медленно съезжать в пропасть, тщетно пытаясь затормозить задними лапками.
Шпунтик прыгнул.
И успел ухватить дуру-мышь за откормленную задницу. Мягко придержал, не выпуская когтей. Притиснутая к стене дура-мышь заверещала еще пуще, силясь вырваться на свободу из-под гнетущей Шпунтиковой длани.
Какое неразумное существо! А не лучше ли его отпустить? Пусть летит вниз, раз не знает благодарности…
Шпунтик некоторое время смотрел, как дура-мышь пытается покончить жизнь самоубийством, а потом нагнулся и аккуратно прихватил ее зубами. Дура-мышь испустила пронзительный вопль и обмякла, враз отяжелев. Видимо, упала в обморок.
Шпунтик есть не хотел. Может, хозяин хочет и на этот раз не побрезгует добычей, что подвернулась коту на жизненном пути? Вон какая мышь сочная, толстомясая!..
И кот с дурой-мышью в зубах потрусил по карнизу обратно.
* * *
— И впрямь… — Задумчиво протянул Котя. — Я тоже заметил, Федор Михайлович… Нет, на Мао Цзэ-дуна я внимания не обратил, каюсь, но было и другое. Вот Дюша, к примеру, — указал он на Громова.
— А что Дюша? — насупился тот. — Дюшу на деньгах не рисуют. Пока, по крайней мере.
— Я не про деньги, — успокоил его Чижиков. — Тот Дюша, которого я помню, курил мало и редко. А этот Дюша смолит одну за другой, да не абы что, а самокрутки!
— Да я давно уже… — Начал было Громов. — А ну, отдай!
С последними словами он отнял табак у Сумкина, который успел накрутить с десяток сигарет и хозяйственно прибрал их в карман, не собираясь, впрочем, останавливаться на достигнутом.
— Правильно, — кивнул Котя. — С твоей точки зрения, ты как курил, так и куришь. Потому что ты существовал и существуешь в этом мире, а мы с Федором до определенного этапа существовали в другом, и там ты куришь мало. Потом что-то произошло, и в результате мы прилетели в немного другой Китай, где живет немного другой Громов. Такой же, но одновременно чуть-чуть не такой.
— Логично мыслишь, старик, — согласился Сумкин. — Вообще я заметил, что в результате наших совместных приключений и благостного воздействия моего изощренного ума ты стал гораздо более башковитым, хотя сбои мышления и логики еще случаются, да, но…
— Но куда важнее то, что у меня в этом Китае есть двойник, — не обращая внимания на привычные подколки друга, брякнул Котя.