– С кем? - переспросила я.
– Со своей кузиной Лили Брук.
– Разве она нам кузина? А я и не знала.
Тетя Александра улыбнулась так, что сразу видно было: она деликатно извиняется перед кузиной Лили и сурово осуждает меня. А когда кузина Лили Брук ушла, я уже знала - мне здорово попадёт.
Весьма прискорбно, что наш отец не потрудился рассказать мне о семействе Финч и не внушил своим детям никакой гордости. Тетя призвала и Джима, он сел на диван рядом со мной и насторожился. Она вышла из комнаты и возвратилась с книжкой в тёмно-красном переплёте, на нём золотыми буквами было вытиснено: «Джошуа Сент-Клер. Размышления».
– Эту книгу написал ваш кузен, - сказала тетя Александра. - Он был замечательный человек.
Джим внимательно осмотрел книжечку.
– Это тот самый кузен Джошуа, который столько лет просидел в сумасшедшем доме?
– Откуда ты знаешь? - спросила тетя Александра.
– Так ведь Аттикус говорит, этот кузен Джошуа был студентом и свихнулся. Аттикус говорит, он пытался застрелить ректора. Аттикус говорит, кузен Джошуа говорил, что ректор просто мусорщик, и хотел его застрелить из старинного пистолета, а пистолет разорвался у него в руках. Аттикус говорит, родным пришлось выложить пятьсот долларов, чтобы его вызволить…
Тетя Александра выпрямилась и застыла, точно аист на крыше.
– Довольно, - сказала она. - К этому мы ещё вернёмся.
Перед сном я пришла в комнату Джима попросить что-нибудь почитать, и в это время к нему постучался Аттикус. Вошёл, сел на край кровати, невозмутимо оглядел нас и вдруг улыбнулся.
– Э-гм… - начал он. В последнее время он как-то покашливал, прежде чем заговорить, и я уж думала, может, это он, наконец, становится старый, но с виду он был всё такой же. - Право, не знаю, как бы вам сказать…
– Да прямо так и скажи, - посоветовал Джим. - Мы что-нибудь натворили?
Отцу явно было не по себе.
– Нет, просто я хотел вам объяснить… тетя Александра меня попросила… Сын, ты ведь знаешь, что ты - Финч, правда?
– Так мне говорили. - Джим исподлобья поглядел на отца и, верно сам того не замечая, повысил голос: - Аттикус, в чём дело?
Аттикус перекинул ногу на ногу, скрестил руки.
– Я пытаюсь вас познакомить с обстоятельствами вашего происхождения.
Джим ещё сильнее сморщился.
– Знаю я эту ерунду, - сказал он.
Аттикус вдруг стал серьёзен. Он заговорил своим юридическим голосом:
– Ваша тетя просила меня по возможности довести до сознания твоего и Джин Луизы, что оба вы не какие-нибудь безродные, за вами стоит несколько поколений, получивших безукоризненное воспитание…
Тут у меня по ноге побежал муравей, я стала его ловить, и Аттикус замолчал. Я почесала укушенное место.
– …безукоризненное воспитание, - повторил Аттикус, - и вы должны жить так, чтоб быть достойными вашего имени. Тетя Александра просила меня сказать вам, что вы должны себя вести, как подобает маленькой леди и юному джентльмену. Она намерена побеседовать с вами о нашей семье и о том, какую роль играли Финчи на протяжении долгих лет в жизни округа Мейкомб, тогда вы будете представлять себе, кто вы такие, и, может быть, постараетесь вести себя соответственно, - скороговоркой закончил он.
Мы с Джимом были ошарашены и, раскрыв рот, поглядели друг на друга, потом на Аттикуса - ему, видно, стал тесен воротничок. И ничего не ответили.
Немного погодя я взяла со столика гребёнку Джима и провела зубцами по краю доски.
– Перестань трещать, - сказал Аттикус.
Сказал резко и очень обидно. Я не довела гребёнку до конца и швырнула её на пол. Неизвестно почему я заплакала и никак не могла перестать. Это не мой отец.
Мой отец никогда так не думал. И никогда так не говорил. Это его тетя Александра заставила. Сквозь слёзы я увидела Джима - он стоял так же уныло и одиноко и голову свесил набок.
Идти было некуда, но я повернулась, хотела уйти - и передо мной оказалась жилетка Аттикуса. Я уткнулась в неё и услышала за светло-синей материей знакомые тихие звуки: тикали часы, похрустывала крахмальная рубашка, негромко, ровно стучало сердце.
– У тебя бурчит в животе, - сказала я.
– Знаю, - сказал Аттикус.
– А ты выпей соды.
– Выпью.
– Аттикус, как же мы теперь будем? Всё станет по-другому, и ты…
Он погладил меня по затылку.
– Не волнуйся, - сказал он. - Погоди волноваться.
И тут я поняла - он опять с нами. Ноги у меня уже не были как чужие, и я подняла голову.
– Ты правда хочешь, чтобы мы были такие? Ничего я не помню, как это Финчам полагается по-особенному себя вести…
– И не надо вспоминать. Оставим это.
Он вышел. Он чуть было не хлопнул дверью, но в последнюю минуту спохватился и тихо её притворил. Мы с Джимом ещё смотрели вслед, и вдруг дверь опять отворилась, и в неё заглянул Аттикус. Он высоко поднял брови, очки соскользнули на кончик носа.
– Кажется, я становлюсь всё больше похож на кузена Джошуа? Как по-вашему, может, я тоже обойдусь нашему семейству в пятьсот долларов?
Теперь-то я понимаю, чего добивался от нас Аттикус, но ведь он был всего лишь мужчина. А с такими тонкостями воспитания умеют справляться только женщины.
14
От тети Александры мы больше не слыхали про семейство Финч, зато в городе слышали больше чем достаточно. По субботам, если только Джим брал меня с собой (теперь он прямо не переносил, когда я появлялась с ним на людях), мы прихватим, бывало, свои пятаки и пробираемся по улицам в распаренной толпе, а за спиной нет-нет да и скажут:
– Вон его ребята!
Или:
– Видал Финчей?
Оглянешься - никого, только какой-нибудь фермер с женой изучает клизмы в витрине аптеки. Или две коренастые фермерши в соломенных шляпах сидят в двуколке.
А какой-то костлявый человек поглядел на нас в упор и сказал совсем непонятно:
– Кто заправляет нашим округом, им больно наплевать - хоть над всеми подряд насильничай, они и не почешутся.
Тут я вспомнила, что давно хотела задать Аттикусу один вопрос. И в тот же вечер спросила:
– Что такое насильничать?
Аттикус выглянул из-за газеты. Он сидел в своём кресле у окна. С тех пор как мы стали старше, мы с Джимом великодушно решили после ужина полчаса его не трогать - пускай отдыхает.
Он вздохнул и сказал - насилие есть плотское познание женщины силой и без её согласия.
– Только и всего? А почему я спросила Кэлпурнию, а она не стала мне отвечать?
Аттикус поглядел внимательно.
– О чём это ты?
– Ну, мы тогда шли из церкви, и я спросила Кэлпурнию, что это значит, и она сказала - спросить у тебя, а я забыла, а теперь спросила.
Аттикус опустил газету на полепи.
– Объясни, пожалуйста, ещё раз, - сказал он.
И я ему рассказала, как мы ходили с Кэлпурнией в церковь. Аттикусу это, по-моему, очень понравилось, но тетя Александра до этого спокойно вышивала в своём углу, а тут отложила работу и смотрела на нас во все глаза.
– Значит, тогда, в воскресенье, вы возвращались о Кэлпурнией из её молельни?
– Да, мэм, - сказал Джим. - Она взяла нас с собой.
Я вспомнила ещё кое-что.
– Да, мэм, и она обещала, что я как-нибудь приду к ней в гости. Аттикус, я в воскресенье и пойду, ладно? Кэл сказала, если ты куда-нибудь уедешь, она сама за мной зайдёт.
– Ни в коем случае!
Это сказала тетя Александра.