Он обернулся к ванакту.
— Молодые оргиасты готовы? Хорошо. Я забираю их. Встречу назначаю у Сикиона, близ источника. Я жду вас с вакханками.
Провожая дедушку взглядом, Амфитрион до слез жалел, что слишком мал. Пусть не в Горгоны — хотя бы в загонщики!
11
— А я говорю, он их всех убьет!
— О-о! О-о-о…
— Он их всегда убивает. Режет, не задумываясь. Сестры, матери — в каждой он видит безумие, а значит, Косматого. Для него Косматый и Горгона слились воедино. Он по сей день убивает ее, Горгону Медузу, а думает, что вакханок. Не правда ли, меткое наблюдение?
— О-о! О-о…
Со стороны могло показаться, что Кефал не просто согласен с массажистом. Юноша так стонал и вздыхал, будто каждое слово проникало ему в душу. Никто из педотрибов Фокиды и Аттики, чьи руки трудились над телом Кефала, и в подметки не годился аргосскому умельцу. Сходить в баню кривого Гелена юноше подсказал Амфитрион. Сейчас, чувствуя себя на Елисейских полях, Кефал недоумевал, откуда внук Персея, совсем еще желторотик, так хорошо осведомлен о банных радостях Аргоса. Наверное, дед надоумил…
— И что, нельзя было договориться?
— М-м…
— Вот в Орхомене договорились. Мой господин слыхал про Орхомен?
— А-а… — Кефал навострил уши. — Ы-ы?
— Учредили праздник в честь Косматого. Милый такой праздник, безобидный. Назвали Агрионией…
Побуждение к дикости, отметил юноша. Хорошо назвали, по-доброму.
Утром Кефал изнывал от жалости к самому себе. Хотелось в загонщики. Охотник до мозга костей, юноша всем сердцем стремился в горы, к Персею. Но Убийца Горгоны наотрез отказался брать Кефала с собой. Дескать, обещал присматривать, а не тащить в пасть дракону. Случись что, отец Кефала не простит. Все, спор окончен.
— Трех местных красоток назначают дочерьми бедняги Миния. Те садятся вечерком под окошком святилища. Вечерок поздний, дело к полуночи. Прядут, судачат, чешут язычки. Сетуют, что искали Косматого и не нашли. Тонкий намек, да? Придя к выводу, что бог наслаждается обществом муз, девицы начинают загадывать друг другу загадки. «Ах, что бы ты сделала, душечка, став женой ванакта?» Тут из храма выбегает жрец с мечом. Девицы — врассыпную…
— О-о…
— Вот и я говорю: о! И все довольны. Правда, если жрец кого догонит, то убьет. С другой стороны, бегать надо лучше. Если ты — жирная, тяжелая на ногу корова, зачем тебе жить? Лично я люблю бойких… О, какая кожа! Какая гладкая кожа! Я умащу моего господина мятой и майораном. Для вспыльчивых добавим лаванды…
Блаженство куда-то делось. Лежа на животе, лицом вниз, Кефал чувствовал себя неприятно беззащитным. Он попытался извернуться, желая внимательней рассмотреть болтливого массажиста. Тот пресек бунт на корню:
— Лежи смирно! — меж лопатками затрещало. — Не мешай мне делать тугое подвижным… Так вот, Персей! Лекарь буйных вакханок? Ха! Мудрее послать хорька для спасения мышей. Учредили бы праздник, и дело с концом…
Беспокойство усилилось. У слухов — быстрые крылья, но вряд ли идея Мелампа уже стала достоянием сплетников. Как мятежный титан противится хватке Бриарея-Сторукого, Кефал вывернул голову, скосил глаз на массажиста — и окаменел. Сейчас юношу не размял бы и циклоп. Бородища веником, плечи горой, грива спутанных волос — над Кефалом трудился косматый дядька, с которым фокидец имел счастье беседовать на морском берегу.
— Не бойся, Головастик, — сказал лже-массажист. — Я не причиню тебе зла.
Тело не слушалось. Мрамор, бронза; окоченевший труп.
— Вдохни. Выдохни. Задержи дыхание…
Ладони, тяжкие как утесы, надавили на спину. Ниже, ниже; до поясницы. Остатки воздуха с шипением покинули грудь Кефала. Сладостный хруст пробежал вдоль хребта. Блаженство странным образом мешалось с ужасом. Дернись юноша невпопад, и Косматый с легкостью свернул бы ему шею. Но если не свернул до сих пор, дал живым уйти с берега…
Если же он бог, то свернутая шея — не самое страшное.
— Почему ты преследуешь меня?
— Я? — изумился Косматый. — Преследует Артемида-Охотница. Преследует Аполлон-Стрелок. Ты преследуешь дичь, выйдя на охоту. Я просто жду за любым поворотом. Вы сами находите меня. А потом жалуетесь: помрачение, мол, рассудка. Так и я могу спросить: почему ты не пошел с Персеем? Там веселая охота, а ты киснешь в бане. Бежал бы, грязный и вонючий, за бешеными девками… Вот это жизнь!
— Меня не взяли!
— И ты покорно согласился? Не удрал в горы? Ягненочек! Явись ты во время гона, Персей вряд ли убил бы тебя за ослушание. Тебе поставили решетки — сюда можно, туда нельзя — и ты подчинился. Значит, решетки — ты сам. Ходячая кладовка с засовами и цепями…
Косматый игриво ущипнул юношу за ягодицу.
— А ты? Что бы ты сделал на моем месте?
— Не равняй нас, сын Деионея. Мои решения сожгут такого, как ты. Поверь, для меня в юности не пожалели решеток. И где они теперь? Осталась последняя, но это ненадолго. Жаль, что Персей не разделит моего ликования. Я надеялся, но, видать, не судьба…
— Не разделит?
— А ты не знаешь, Головастик? Он сойдет с ума на этой охоте.
— Ты поразишь его тирсом?
— Я? Нет, это было бы не по-братски. И потом, я ленив. Зачем делать чужую работу? Умница Меламп позаботится о нашем великом друге.
— Врешь!
— Я так понимаю, ты по-прежнему не хочешь меня. Дерзишь, мой славный?
— Зачем Мелампу покушаться на Персея?
— Зачем купец плывет на край Ойкумены? Выгода, сладкий — та еще богиня. Меламп хочет земель и титула; ванакт Аргоса хочет голову Персея. Отчего бы двум разумным людям не столковаться?
— Анаксагор и Персей — друзья! Братья…
— Мы с Персеем — тоже братья. Задолго до твоего рождения Персей взял Аргос на щит. Анаксагор был тогда твоим ровесником. Правда, не таким красивым. Он до сих пор кричит ночами — ему снится резня. Дворец плавал в крови. Ты не видел, как убивает Убийца Горгоны? Тебе повезло. В этом он — бог. Говорят, его учила Афина-Копейщица. Единственная на Олимпе, она разит с ледяным сердцем. Веришь? Я верю.
Косматый наклонился к уху юноши:
— Хочешь, я смешаю для тебя козий жир с жасминовым маслом? Ты спрячешь комочек в кудрях, жир потечет на жаре, и твое благоухание взлетит к небесам. Аргос умрет от вожделения. И что нам какой-то Персей?
12
— Это точно те ворота?
— Точно. Дирасские, северные.
Амфитрион осторожно выглянул из-за храмовой ограды. Мордатый караульщик был на месте: подпирал стену. В ворота ползла тележка, влекомая ослом-меланхоликом. Возница шел рядом, подгоняя осла хворостиной. Удары его не смутили бы и мотылька.
— Шевелись! — гаркнул караульщик.
Он хотел дать ослу пинка, но поленился. Стянул с головы пыльный шлем, утер пот со лба. Торчи тут, понимаешь, на жаре…
— Пошли! Он всех пропускает. И в город, и из города.
— Нельзя, — отрезал Кефал. — Он нас запомнит.
— Ну и Тифон с ним! Там дедушка! Его же отравят!
Мальчик приплясывал на месте от нетерпения. Жажда действий изнуряла его, требуя выхода. Надо спешить! Бежать! Догнать дедушку, предупредить…
— Ты что, дурак? Когда нас хватятся, первым делом допросят караулы. И вышлют погоню. Они местные, знают каждую нору. Не уйдем. А если нас никто не видел — куда погоню слать?
— А если он не уйдет?
— Уйдет, как миленький. Он воду пьет все время. Видел? Вон сколько вылакал! Захочет отлить, тут мы и проскочим. Ты давай, наблюдай. Иначе проморгаем.
Храм Аполлона Дирадиота служил обоим надежным прикрытием. У святилища не было ни души, лишь за оградой пасся на привязи кудлатый баран. Не зная, что предназначен в жертву, баран наслаждался жизнью. На то он и баран, подумал Амфитрион. А мы на то и люди… Выглянув по-новой, мальчик зауважал Кефала пуще Дельфийского оракула. И впрямь, караульщик уныло изучал шлем, словно прикидывал: не отлить ли туда? Нет, раздумал — выскочил за ворота, убедился, что дорога пуста, и заспешил к ближайшим кустам.
— Уходит! Пошли!
— Не беги, — бросил Кефал через плечо. — Заметят.
Амфитрион внял. Хотя ему хотелось припустить со всех ног — лишь бы скорее оставить за спиной Аргос, превратившийся в западню. К счастью, аргивянам, разморенным солнцем, не было дела до блудной молодежи. Небось, на охоту собрались. У юноши — копье, у мальчишки — дротик… Дротик Амфитрион стащил во дворце, пока растяпа-оружейник подбивал клинья к смазливой служанке. Хотел взять меч, но тот оказался слишком тяжел.
По горам с таким бегать замаешься.
За воротами беглецы нырнули в кусты — не в те, где скрылся караульщик, а напротив. Затаились, чуть дыша. Вскоре раздался оглушительный треск — будто кабан ломился. Бдительный страж выбрался из зарослей, одернул хитон и убрел на пост. «Охотники» на цыпочках двинулись прочь, не рискуя покидать укрытие, пока между ними и городом не легло полстадии.
Здесь дорога разделялась натрое.
— Куда нам?
Надежда пылала в глазах мальчика. Кефал старше, он охотник… Чувствуя себя божеством в присутствии пылкого неофита, юноша задумался.
— Они назначили встречу у Сикиона, возле источника. Так?
— Так!
— Сикион — на севере. Север, — Кефал сориентировался по солнцу, идущему на закат, — там. Вперед!
И первым ступил на среднюю из трех дорог. Амфитрион кинулся следом. Лишь обогнув холм, заросший густым маквисом — Аргос к этому времени скрылся из виду — Кефал сбавил шаг.
— Как начнет темнеть, — предупредил он, — свернем на обочину. Ночуем в горах.
Амфитрион кивнул. Главное — быстрее. Остальное его не интересовало. Мальчик согласился бы идти всю ночь, но понимал: им не отыскать дедушку во тьме, между скал и расселин. Выбьемся из сил; хорошо еще, если ноги не переломаем. От пыли хотелось чихать. Теплый ветер, напоенный ароматами вереска и дрока, относил пыль назад, к Аргосу. Поскрипывали, жалуясь на судьбу, ремешки новых сандалий. Сумка с припасами при каждом шаге шлепала Амфитриона по ляжке. Ладонь, державшая дротик, вспотела. На ходу мальчик вытер руку об хитон — и снова крепко сжал оружие.
Начались предгорья. Часовыми, охраняющими лагерь, стояли одинокие акации. Колесница Гелиоса катилась к западу. Меж холмами залегли темные провалы теней. Мальчик кожей ощущал, как уходит драгоценное время. Свергнутый Крон, владыка мгновений и веков, тянулся из Тартара к своему внуку, готовясь сжать пальцы на горле Персея. С когтей божества стекали капли яда.
Торопись, стучало сердце. Опоздаешь!
«Тебе надо бежать, — сказал Кефал, вернувшись из бани. — Они отравят твоего деда. А тебя возьмут в заложники. Потом, когда ты станешь им не нужен, тебя тоже убьют. Зачем ванакту наследник Персея, который вырастет и отомстит?» Кефал — настоящий друг, думал мальчик. Он тут чужой. Его никто не стал бы убивать или брать в заложники. Мог промолчать, отсидеться. Кто ему Персей? А тем более — внук Персея? Нет, предупредил, сам в бега подался. Если их поймают, Кефалу несдобровать…
В носу щипало от избытка чувств.
Слишком юный для интриг, мальчик не видел очевидного. У Персея есть сыновья, куда больше подходящие на роль мстителей. Алкей сядет в Тиринфе, Электрион уже сидит в Микенах. Сфенел тоже способен взяться за меч. Но кто говорит о мести? Ни один человек не докажет участие аргосского ванакта в заговоре против Убийцы Горгоны. Заложник? — скорее хитрец Анаксагор постарался бы завоевать расположение внука Персея, в расчете на будущую дружбу. Но в юности думаешь огнем в крови, а не холодной бронзой логики. Беги, спасай, все как на ладони, ясно и понятно…