Человек заговорщически подвинул свой табурет поближе:
– Мы быстро узнали, что все эти люди очень любят пить крепкие напитки, те, что запрещены Пророком, любят сильнее, чем женщин или музыку. Мы подходили к некоторым из них, говорили, что мы христиане, которым вино не запрещено, и у нас есть запас вина для причащения. И тогда мы обнаружили, что те, кто покрупнее, были просто сражены, они нас умоляли дать им вина и совсем не задумывались о Христе. Но один из маленьких сразу сказал, что они раньше тоже были христианами и все знают про мессу и святое вино. Этих мы отвели в сторонку.
– Раньше были христианами? – пробормотал портной. – Значит, теперь они вероотступники?
– Именно так. Но они объяснили, в чем тут дело, насколько их смог понять наш переводчик. Они сказали, что раньше все их королевство было христианским, но они с ужасом вспоминали о том, что вытворяла их Церковь. Некоторые из них были рабами аббатов и епископов, они в доказательство показывали нам рубцы. Потом их освободил одноглазый король, он обратил всю страну в веру, которую они называют «Путь». Это слово означает почти то же самое, что и «шариат». Знак этой веры – амулеты, которые они носят; у каждого из многих богов, в которых они верят, есть свой знак.
– А грааль?
– Все считают, что это тоже знак бога, но никто точно не знает, что это за бог. Они называли его «Риг», я думаю, это одно из их слов для обозначения короля. Оно похоже на наше roisи на испанское reje . Все твердят, что больше никто такой знак не носит, кроме нескольких рабов, освобожденных одноглазым, которые носят его знак из благодарности. Если бы одноглазый не начал его носить, этого знака вообще не было бы.
Оба мужчины погрузились в задумчивое молчание. В конце концов портной, отложив шитье в сторону, неловко поднялся.
– Думаю, брат, мы можем возвращаться домой. О таких новостях мы должны рассказать. Странный король носит свой личный амулет, подобный нашему Святому Граалю, только с перевернутыми ступеньками, в знак посвящения царю. Наверняка это должно иметь какой-то смысл.
Его слушатель кивнул с некоторым сомнением:
– По крайней мере, избавимся от вони равнин, снова вдохнем чистого горного воздуха. И будем просыпаться не от шума мусульманского salat .
Он помолчал.
– Когда они напились, маленькие северяне повторяли все снова и снова, что для них этот человек – не просто их король. Они называют его «Единый Король». – Он аккуратно сплюнул в окно. – Кто бы он ни был, они все вероотступники и еретики.
– Для Церкви, – ответил портной. – Как и мы.
* * *
Бранд с удовлетворенным вздохом откинулся, опершись могучими плечами о стену комнаты. Его давно не покидала уверенность, что англичане все-таки ухитрились каким-то образом найти источник крепких напитков. Но каждый раз, когда он подкатывался к одному из этих коротышек, они напускали на себя невинный вид и смотрели ясными глазами. Наконец, спрятав гордость в карман, он обратился к Квикке и Озмоду, попросив их как давних товарищей, его гостей на Храфнси и моряков с одного корабля, посвятить его в тайну.
– Ладно, но только ты один, – сказал наконец Квикка.
– Можешь привести Скальдфинна, – добавил Озмод. – Мы не понимаем большую часть того, что они говорят. Может быть, он сумеет объясниться с ними чуть получше.
Их ловко вывели из толпы, расходящейся после полета, и привели в маленькую обшарпанную комнату: там, должен был признать Бранд, им охотно и не заикнувшись о деньгах подали в потрясающих количествах отличное красное вино – отличное, насколько мог судить Бранд, который за всю жизнь не пил вино и дюжины раз. Он осушил свою однопинтовую кружку и передал ее за добавкой.
– Разве ты не должен смотреть за жрицей? – поинтересовался Квикка.
Скальдфинн рассердился:
– Не называй ее так. Она просто говорит, что она жрица. Ее никто не посвящал в жрицы.
Бранд огляделся, словно удивляясь, что Свандис здесь нет.
– Вроде бы да, – пробормотал он. – Как только гляну на нее, меня в холод бросает. Дочь Ивара Бескостного! Я прекрасно знал, что она существует, об этом шло много разговоров. Но я просто надеялся, что вся семейка, весь корень истреблен.
– Но ты должен за ней смотреть, – настаивал Квикка. Он испытывал сильные земляческие чувства к Ханду, ведь они родились и выросли в каких-нибудь двадцати милях друг от друга. Коль скоро Ханд и его хозяин Шеф приняли эту женщину, никакие правила и традиции Пути не имели для Квикки большого значения.
– Она в полной безопасности, – сказал Озмод. – Я бы сказал, домой сама прибежит.
Он тоже протянул свою кружку улыбающимся хозяевам.
– Я знаю, что в некоторых городах если женщина будет шляться, ей в конце концов наденут мешок на голову и изнасилуют в каком-нибудь тупике. Но не здесь! Как только тебя увидят, отрубят руки и еще кое-что. А люди кади есть повсюду.
– Вот проклятая баба, – прорычал Бранд. – Может, она как раз и ищет шестерых пьяных матросов.
Скальдфинн взял кружку Бранда и отлил себе половину содержимого.
– Эту женщину я и сам не люблю, – сказал он, – но тут ты ошибаешься. Шесть пьяных матросов не составят и десятой части того, что она пережила. И ей это совсем не понравилось. Но домой она наверняка прибежит, – примирительно добавил он. – У нее нет выбора. Ни слова не говорит на их языке. Ни на одном из их языков. – Он повернулся и заговорил с хозяевами на ублюдочной латыни с примесью арабских слов, которая, как он догадался, была их родным диалектом.
* * *
В прохладном дворике неподалеку от душной комнатенки, где сидели мужчины, Свандис расположилась на скамеечке, поглядывая на окруживших фонтан женщин. Она не торопясь поднесла руку к чадре и сняла ее с лица, откинула назад капюшон. Ее медного цвета волосы рассыпались, контрастируя со светлыми ледяными глазами. У некоторых из окружающих ее женщин перехватило дыхание. Но не у всех.
– Значит, ты говоришь по-английски, – сказала одна из них. Она, как и другие, тоже отбросила чадру. Свандис взглянула на говорившую и обнаружила, что у той пепельные волосы, зеленые глаза и кожа почти такая же белая, как у нее самой. Еще Свандис обнаружила, что эта женщина удивительно красива. С ранней юности Свандис привыкла быть центром всеобщего внимания. Она была вынуждена признаться себе, что в присутствии такой женщины ей бы это не удалось.
– Да, – ответила она тоже по-английски. – Но не очень хорошо. Я датчанка.
Женщины переглянулись.
– Многих из нас угнали в плен датчане, – сказала первая. – Продали нас в гаремы богатых людей. Некоторым из нас здесь неплохо – тем, кто умеет использовать свое тело. Другим хуже. Нам нет резона любить датчан.
Пока она говорила, не затихал шумок одновременного перевода с английского на арабский. Свандис поняла, что окружавшие ее женщины говорят на разных языках и происходят из разных стран. Но при этом все юные и красивые.
– Знаю, – сказала она. – Я дочь Ивара Рагнарссона. – На этот раз выражение страха на лицах сменилось выражением ненависти. Руки потянулись под глухие накидки. Первая девушка раздумчиво вытащила из своих пепельных волос длинную стальную заколку. – Я знаю, кем был мой отец. Я знаю, что он вытворял. Мне тоже довелось это пережить, но еще хуже было моей матери.
– Как такое могло случиться с тобой? С датской принцессой? С принцессой похитителей женщин?
– Я расскажу вам. Но позвольте мне поставить условие. – Свандис оглядела кружок из дюжины женщин, пытаясь определить их возраст и расу. Половина из них северянки, отметила она, но есть с оливковой кожей, как у жителей Кордовы, одна почти желтокожая, а откуда остальные – она даже не могла понять. – Условие, что каждая из нас расскажет остальным, что у нее было в жизни самое худшее. Тогда мы поймем, что мы все должны быть заодно. Не англичанки, не датчанки, не арабки. Просто женщины.
Пока шел перевод, слушательницы искоса посматривали друг на друга.
– И начну я сама. Я расскажу вам не о том дне, когда я утратила невинность в обмен на краюху черствого хлеба. И не о том дне, когда я похоронила всех своих близких сразу, в одной могиле. Нет, я расскажу вам о том дне, когда умерла моя мать…
К тому времени, когда последняя женщина окончила свой рассказ, солнце ушло с внутреннего дворика и тени удлинились. Девушка с пепельными волосами не в первый раз утерла с лица слезы и властно махнула рукой в сторону галереи у фонтана. Оттуда появились молчаливые евнухи, вынесли маленькие столики с фруктовыми вазами, кувшинами холодной воды и шербета и снова исчезли в тени, дабы и дальше стеречь собственность своих хозяев.
– Ладно, – произнесла она. – Значит, мы все заодно. Даже если ты датчанка и дочь маньяка. А теперь расскажи нам то, что мы хотим узнать. Что привело тебя сюда? Кто такой этот одноглазый король? Ты его женщина? И почему ты носишь такую странную одежду, как у жрецов, о которых все говорят? Они приняли тебя в жрицы? Какого бога?
– Сначала я должна сказать вам одну вещь, – ответила Свандис, понизив голос, хотя была уверена, что ни один из стражников не понимает ее языка. – Бога нет. И Аллаха тоже нет.
Впервые оборвалась разноголосица перевода. Женщины смотрели друг на друга, недоумевая, как выразить сказанное Свандис другими словами. Так похоже на shahada : нет бога, кроме Бога. И так непохоже. И если произнести shahadaозначает навсегда стать мусульманином, то произнести противоположное – да ведь это должно означать по меньшей мере смерть.
– Я объясню.
Глава 8
– Что значит, ты не знаешь, где эта недогрызенная Нидхёггом женщина? Я велел тебе не спускать с нее глаз!
Бранд, с которым никто не разговаривал таким тоном со дня, когда у него стала расти борода, сжал огромные кулаки и начал было рычать в ответ. Рядом с ним стоял Ханд, на добрых два фута ниже его ростом, встревоженный одновременно двумя обстоятельствами: пропажей Свандис и назревающей ссорой между провинившимся, но не признающим вины Брандом и выходящим из себя разгневанным Шефом.
Вокруг них царила неразбериха. Северяне занимали целое здание, что-то вроде казарм на берегу Гвадалквивира. В данный момент люди бегали туда-сюда через двор, воздух полнился криками ярости и недоумения. Амуницию складывали прямо на песок внутреннего дворика, воины охраняли ее от своих же товарищей, на случай, если те решат возместить собственные недостачи за счет ротозеев. Норманнские шкиперы и английские капитаны арбалетчиков пересчитывали своих людей и пытались выяснить, кого нет на месте.
– Ты только посмотри на это стадо баранов, – орал Шеф. – Двенадцати человек не хватает, Скарти говорит, что какой-то ублюдок продал половину весел с его ладьи – весел, Христос, то бишь Тор, его помилуй! – а эти арабы с полотенцами на голове визжат на меня, что пора выступать, что христиане привели свой флот, и армию, и один Локи знает, что еще. Вот мы вернемся в низовья к кораблям и обнаружим, что они сожжены, не успев ни разу выстрелить, потому что вся охрана там дрыхнет без задних ног. А я должен все бросить и искать какую-то бессмысленную бабу, потому что ты не можешь оторваться от бутылки !
Рычание Бранда перешло в стон, он уперся руками в бока, стараясь удержаться и не задушить своего короля, повелителя и боевого товарища; крошка Ханд бросился между ними в смехотворной попытке разнять двух здоровяков. И тут Шеф осознал, что ухмыляющиеся лица окружающих обратились теперь в сторону, за его плечо. Он повернулся.