— Обвиняемый имеет право на молчание.
— А я вас ни в чем не обвиняю.
— Умно, доктор. Спрашивайте. Только не оскорбляйте мои умственные способности, склоняя к самооговору.
— Когда умерло ваше тело?
— В 2036 году. Теперь я получу адвоката?
— И все время, пока вы находились в бездне, вы пребывали в сознании?
— Да, кретин!
— Спасибо.
Жаклин Кутер подозрительно покосилась на него.
— Это все?
— Да. Пока — да.
— И чем это вам поможет?
— В бездне течет время. Значит, в ней также имеет место энтропия.
— И?
— Если ваш континуум подвержен распаду, значит, его обитатели смертны. И что для нас важнее — их можно… убить.
— Чего-чего она требует? — переспросил Майнард Кханна.
Доктор Гилмор дернулся.
— Адвоката.
— Это шутка, да?
— Боюсь, что нет. — Он вздохнул. — Проблема в том, что при обычных обстоятельствах я проигнорировал бы подобную просьбу как нелепую. Однако среди наших сотрудников этот вопрос вызвал настоящий скандал. Мне известно, что разведывательная служба наделена широчайшими правами и может при необходимости обходить Декларацию прав человека, но личностный допрос проводится обычно другими отделениями. Я не хочу сказать, что все, что мы делаем с Кутер и другими, бессмысленно, но я должен быть уверен, что исполняемые нами приказы с юридической точки зрения корректны. Понятно, что обращаться с такими мелочами к самому первому адмиралу в такое время я не могу, но если бы вы подняли этот вопрос в военной прокуратуре, я был бы вам очень благодарен. Ну, вы понимаете, исключительно для ясности.
На первый взгляд, Голмо ничем не отличался от всех прочих газовых гигантов в Конфедерации. В поперечнике планета имела сто тридцать две тысячи километров. Кольца ее были чуть плотнее обычного, а облачные полосы — окрашены в невероятные оттенки алого и светло-лазурного, так что белые вихри штормов на их фоне виднелись отчетливо. Аномалия, принесшая планете известность, таилась в нескольких сотнях километров под бугристой поверхностью наружного слоя туч, где температура и плотность атмосферы заметно повышались. Там, в узкой зоне, где высокое давление уменьшало скорость турбулентных вихрей, а странные углеводороды приобретали высокую вязкость, эденисты из обиталищ, колонизировавших орбиты над гигантской планетой, нашли жизнь. Там обитали одноклеточные существа, напоминавшие летучих амеб размером с мужской кулак, которые всегда сбивались в огромные колонии, напоминавшие скопления икры. Зачем им это было нужно, никто так и не выяснил, потому что лишенные специализации клетки вполне могли бы выживать и независимо. Однако одиночные организмы встречались редко, во всяком случае в тех областях, куда залетали зонды, — а они исследовали пока лишь малую часть поверхности.
В другое время Сиринкс с радостью посетила бы исследовательские лаборатории, и любопытство все еще не давало ей покоя, когда «Энон» вышел из червоточины над газовым гигантом.
— Каждому овощу свои приоритеты, — укорил ее космоястреб.
Сиринкс ощутила, как ее похлопывает по плечу невидимая рука; сродственный канал был наполнен если не сочувствием, то, во всяком случае, терпением. Она шутовски покосилась на Рубена и пожала плечами.
— Ну ладно, в другой раз.
Она воспользовалась мощным сродством космоястреба, чтобы представиться Согласию Голмо. Сенсоры местной СО уже выискивали звездолет.
В каждой системе повторялось одно и то же: «Энон» передавал местному Согласию стратегическую сводку положения дел в Конфедерации, последние новости из недавно посещенных миров, списки находящихся под угрозой захвата планет и астероидов. В ответ Согласие предоставляло им разведданные по собственной системе. За день «Энон» мог облететь две-три звезды. Картина складывалась неутешительная. Обиталища эденистов придерживались установленной политики «изоляции и сдерживания», так что катастрофа мало их затронула, но поселения адамистов относились к ней менее строго, и, куда бы ни прилетала Сиринкс, ей приходилось выслушивать жалобы адамистов на вызванные карантином трудности, жалобы эденистов на попустительство местных флотов, байки о незаконных перелетах, рассказы об астероидах, падающих перед одержимыми один за другим, о политических маневрах и контрабанде.
— Мы в основном более законопослушны, чем адамисты, — заметил Оксли. — Но их больше, чем нас. Так что баланс выравнивается.
— Не ищи им оправданий, — откликнулся Кейкус.
— Невежество и страх, — бросила Сиринкс. — Вот причина всему. Наверное, нам следует отнестись к ним со снисхождением. Но в перспективе такое отношение станет серьезной проблемой. Собственно, это может означать, что для них и нет никакой перспективы.
— Если не считать королевства Кулу и еще одного-двух более дисциплинированных сообществ, — мысленно усмехнулся Рубен.
Сиринкс промедлила с ответом, ощутив растущую тревогу Согласия Голмо. Космоястребы местных сил обороны прыгали туда и обратно, наполняя сродственный канал возбужденным бормотанием.
— Что случилось? — спросила она.
— Мы подтвердили, что одержимыми захвачен астероид Этентия, — сообщило Согласие «Энону» и его команде. — Нами только что получено сообщение от главы местного бюро конфедеративного флота о прибытии с Курска капитана разведки флота Эрика Такрара. Согласно ему, капитан Такрар заполучил некую информацию особой важности, так что нас попросили немедленно перевезти капитана и его пленника на Трафальгар. К сожалению, от нас до Этентии пятнадцать световых часов, и за это время одержимые…
Вместе со всеми, настроенными на волну Согласия, Сиринкс и ее команда ощутили новое сообщение. Органы чувств обиталищ восприняли его как лиловую звезду микроволнового излучения, вспыхнувшую на месте Этентии.
— Говорит Эрик Такрар, капитан разведки конфедеративного флота. Обо мне вам сообщил Эмонн Верона. Или должен был. Боже. В общем, одержимые захватили Этентию. Это вы уже, наверное, и сами знаете. Я сумел добраться до звездолета «Тигара», но меня засекли. Информация, которую я раздобыл, жизненно важна. Я не могу доверить ее открытой связи. Если одержимые узнают, все потеряет смысл. Проблема вот в чем — корабль дышит на ладан, да я и не лучше. У меня есть какой-никакой вектор прыжка на систему Нгеуни, но в этом гадском альманахе про нее ничего не сказано — вроде бы колония первой фазы. Если я не смогу там пересесть на нормальный звездолет, попробую оттуда прыгнуть обратно. Боже, платформа СО выходит на цель. Прыгаю…
— Нгеуни — действительно колония первой фазы, — подтвердил «Энон».
Сиринкс машинально ощутила ее положение в пространстве — одиннадцать световых лет. В сочетании с нынешним положением Этентии вектор прыжка получался действительно крайне неточный. Если корабль Такрара действительно в таком состоянии…
— Колония основана совсем недавно, — продолжал «Энон». — Но звездолеты там могут быть.
— Мне следовало бы разобраться с этим, — сообщила Сиринкс Согласию.
— Мы не против. Такрар вернется сюда не раньше, чем через день, если его корабль не выйдет из строя.
— Мы отправимся на Нгеуни и выясним, попал ли он туда.
Она не успела договорить, как энергия хлынула в растровые клетки космоястреба.
Стефани услыхала пронзительный визг металла и последовавший за ним громовой вой сирены и улыбнулась собравшимся за кухонным столом детишкам.
— Похоже, дядя Мойо добыл нам четыре колеса.
Но едва она вышла на крыльцо, улыбка на ее лице увяла. Стоявший у калитки автобус сиял всеми цветами радуги. Корпус его был густо размалеван мультяшного вида цветами по еще более пестрому фону. На бортах мигали неоном огромные надписи «ЛЮБОВЬ», «МИР» и «КАРМА». Сверкающие хромированные диски были самыми тусклыми частями отделки.
Мойо вылез из кабины, излучая отчаянное смущение. Зашипела, открываясь, задняя дверь, и оттуда вышел еще один мужчина — настолько волосатый, что Стефани в жизни не видела ничего подобного.
Детвора уже толпилась вокруг нее, восторженно разглядывая сияюще-пестрое явление.
— Он правда нас довезет до границы?
— А как он у вас светится?
— Стефани, пожалуйста, а можно в него залезть?
Отказать Стефани не могла и с безнадежным видом махнула рукой. Детвора хлынула через лужайку, чтобы потрогать этакое чудо.
— Главное, совершенно не привлекает внимания, — бросила она Мойо. — Ты совсем ума лишился?
Тот виновато ткнул пальцем в своего нового спутника.
— Это Кохрейн, он мне помог с автобусом.
— Так это ваша идея?
— Ну дык! — Кохрейн низко поклонился. — Всегда хотел такую вот тачку.
— Хорошо. Получил — и попрощайся. Потому что мне надо вывезти отсюда детей, и в этом безобразии они не поедут. Переделаем во что-нибудь поприличнее.
— Толку не будет.
— О?
— А он прав, — поддержал волосатого Мойо. — Проскользнуть незамеченными не получится. Ты и сама знаешь. Теперь все чувствуют, что происходит на Мортонридже, в любом месте.
— Но это же не причина ехать на таком… таком… — Не найдя слов, Стефани беспомощно ткнула пальцем в сторону автобуса.
— Это будет типа колесный коан для нечистых духом, — объяснил Кохрейн.
— Господи, спаси и сохрани!
— Нет, точно. Всякий чувак, который его увидит, он столкнется с собственным внутренним бытьем. Это типа зеркало для души, въезжаешь? Мы будем передавать добро на радио «Божья волна» двадцать четыре часа в сутки — это миссия милосердия, — и матери будут плакать по брошенным детям! Мой «Кармический крестоносец» пристыдит всех так, что они сами нас пропустят. Но если типа напрягать людей военщиной, устраивать шпионские страсти и всякое такое — только хорошую карму зря потратишь. А всяким космически неклевым мэнам будет только проще нас напрягать.
— Хм-м. — Какая-то извращенная логика в его словах присутствовала, решила Стефани. Мойо перехватил ее взгляд и пожал плечами, излучая надежду и уютную верность. — Ну ладно, пару миль попробуем так. — Она подозрительно покосилась на Кохрейна. — И что это значит — нас?
Он ухмыльнулся и развел руками. Из ладоней его выросла небольшая радуга, едва не касавшаяся макушки. Дети, смеясь, захлопали в ладоши.
— Дык, чувиха, я же в Вудстоке был. Я три дня помогал править миром. Вам нужна будет сила моего внутреннего покоя. Я друг всем живым тварям… а теперь и сдохшим.
— Ой, черт…
Эрик так и не запустил систему жизнеобеспечения капсулы — он боялся, что лишняя нагрузка вконец выведет из строя последний действующий реактор корабля. В резервных матричных аккумуляторах энергии определенно не хватило бы, чтобы запустить растровые узлы.
Солнце Нгеуни казалось ослепительной синевато-белой точкой впереди. До него оставалась четверть светового года, и звезда была еще недостаточно яркой, чтобы свет ее отбрасывал тени на корпус, но намного превосходила все остальные светила на небесной сфере. Поступавшее с сенсоров изображение совершенно заслоняли навигационные графы — туннель из оранжевых кружков, выводивший «Тигару» в нескольких градусах южнее звезды. После пятого прыжка Эрик все еще не выровнял дельта-V.