Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
В глазах Волкошина застыл ледяной ужас.
— Вы не просто безумец, адмирал, — глухо произнес он. — Вы маньяк…
— Нет, — покачал головой Табанов. — Вы в равной степени безумны, если среди царящего вокруг ада продолжаете верить в идеи гуманизма. Их нет. Новые поколения родились под гнетом войны, в сердцах людей живет страх, наполовину разбавленный ненавистью, война превратилась не в осмысленные действия, а в стихийное бедствие, в пожар, который полыхает вне зависимости от воли отдельных индивидов. Я смотрю в глаза реальности, и по большому счету мне все равно, кто прав, а кто виноват. На мне лежит бремя, которое я буду нести до конца. Это бремя — защита Земли. По последним разведданным, флот Свободных Колоний готовит решающий, сокрушительный, по их мнению, удар, который будет направлен в самое сердце Альянса, — по Земле, прародине Человечества. Это произойдет через год или два, но не позже. А теперь думайте, док, — в составе моего флота три миллиона кибернетических механизмов. Это боевые машины класса «Одиночка» — система установлена как на сервмеханизмах класса «шагающий», так и на космических истребителях. Колонии обладают неизмеримо меньшей технической мощью, их главный потенциал — люди. Как вы справедливо заметили, молодые люди в возрасте семнадцати-восемнадцати лет. Если битва состоится при данном раскладе сил, то машины, оснащенные пакетом программ независимого поведения, сотрут в пыль флот Колоний, и тогда война выйдет в иную стадию, — люди отойдут на второй план, а машины подхватят инициативу, и пожар вспыхнет с новой силой.
Волкошин сидел бледный как полотно.
— Альтернатива? — спросил он.
— Альтернатива есть, — ответил Табанов. — Она кроется в нехитром подсчете, — каждый колониальный транспорт имеет потенциал для поддержания жизни трехсот тысяч человек, верно?
Вячеслав Андреевич был вынужден кивнуть.
— Значит, ваша станция, состыкованная из шести модулей, сейчас хранит один миллион восемьсот тысяч жизней, — продолжил свою беспощадную мысль адмирал. — Я могу деактивировать равное количество систем «Одиночка», установленных на боевых единицах флота, переподчинив находящиеся под их контролем исполнительные механизмы непосредственно людям, и тогда у колонистов появится шанс: их флот с огромными потерями пробьет защиту Земли… ну а после падения прародины остальные миры, входящие в Альянс, будут вынуждены капитулировать. Война закончится.
— Вы предлагаете мне отдать в ваши руки почти два миллиона подростков, чтобы вы послали их на смерть?! — ужаснулся Волкошин.
— Да. Тогда людям будут противостоять люди, и в этой последней битве выживут они, а не машины. Если у меня не будет этого резерва, то в составе флота в бой пойдут три миллиона саморазвивающихся кибернетических систем. Вы знакомы с программным пакетом «Одиночка»?
— Да, — ответил Вячеслав Андреевич. — Это полная автономия, способность к самостоятельному принятию решений в рамках общей боевой задачи, ремонт, самоподдержание и…
— Общая боевая задача, — прервал его Табанов. — Вам известно, в чем ее суть?
— Нет, — сознался Волкошин, который всегда был далек от вопросов проектирования сложных самодостаточных кибернетических комплексов.
— Победить в войне! — резко произнес Табанов. — Не я программировал эти машины, они достались мне в наследство вкупе с самой войной, но я представляю, на что они способны. Посудите сами: им неведом страх, они не знают сомнений, их реакция молниеносна, а ресурс практически неистощим. Оказавшись в режиме полной автономии, они выиграют эту затянувшуюся войну… Они просто сотрут колонии и остановятся лишь тогда, когда будет исчерпана программа. Только людям уже будет все равно. — Голос адмирала впервые дрогнул, выдавая волнение. — Если кто и выживет после ответного удара автономных серв-соединений, то эти анклавы едва ли смогут повторить глобальный путь развития, который прошло Человечество.
— Скажите, адмирал, а просто уничтожить их… разве это невозможно? — с ноткой слабой надежды в голосе спросил Волкошин.
— Нет, — категорично ответил Табанов и пояснил: — Я не всемогущ. Поймите, Вячеслав Андреевич, — я заложник этого финала, который должен быть отыгран. Вдумайтесь — я готов сдать Землю ради прекращения войны, но если я попытаюсь сделать это без боя — меня просто сместят, расстреляют, и на мое место встанет другой командующий. Вот и все. Сражение за Землю неотвратимо.
Адмирал взглянул на Волкошина и вдруг увидел, как мелко трясутся побелевшие вытянутые в ниточку губы старика.
— Я не отдам вам их… — выдавил он.
Табанов покачал головой.
— Я предлагаю вам сделку. В противном случае я буду вынужден просто застрелить вас и взять станцию под свой контроль, — откровенно добавил адмирал.
На Волкошина было страшно смотреть.
— Вы чудовище, Табанов.
— Я знаю. Но я не хочу, чтобы кибернетический апокалипсис стал итогом развития человечества. И я не вижу иного выхода, кроме уже изложенного мной.
На некоторое время в небольшом кабинете воцарилась гробовая тишина.
— Каковы условия сделки? — наконец хрипло выдавил Волкошин.
— Вы передаете мне эту станцию, а взамен я отдаю вам надежно скрытую, отлично защищенную планетарную базу в секторе неосвоенного космоса. Там вы создадите еще один, более многочисленный, чем тут, резерв Человечества, но уже с иной целью. Я отдам в ваши руки все коды управления, и в случае наихудшего исхода цивилизация сможет возродиться оттуда.
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
* * *
…Они лежали в ледяной тиши криогенного сна, не имея прошлого и не ведая об уготованном им будущем.
Бледные застывшие лица, нагие тела, опутанные шлангами и датчиками систем жизнеобеспечения, покоящиеся под прозрачными колпаками низкотемпературных камер, на первый взгляд казались одинаковыми, но при более внимательном рассмотрении черты спящих выдавали свою индивидуальность, ясно говорившую о том, что они не являются клонами.
Адмирал Табанов и доктор Волкошин медленно шли по узкому проходу между саркофагами.
— Они все искусственно зачатые… — пояснял Вячеслав Андреевич, у которого слова с трудом выходили из горла.
— Где вы взяли столько генетического материала и оборудования? спросил Табанов, останавливаясь на перекрестке гулкой решетчатой дорожки.
— Злоупотребил служебным положением, — пожав плечами, сознался Волкошин. — Я получил достаточное количество исходного материала из центрального банка генофонда Земли. А что касается оборудования, то тут я все делал сам. В наше время стало просто вершить подобные дела.
— В смысле? — не понял его последнюю фразу Табанов.
— Я говорю об оборудовании и машинах. Их легко купить по бросовой цене. Например, бытовые андроиды — они теперь никому не нужны, а для обслуживания и реконструкции старых колониальных транспортов подходят идеально. На первых порах мне помогали несколько человек, в основном компьютерные техники, но я не вводил их в курс дела. Думаю, что если они живы, то до сих пор не догадываются, с какой целью перепрограммировали кибернетические системы старых колониальных транспортов.
— Да, они живы, — подтвердил его мысль Табанов. — И действительно, не смогли вразумительно ответить, для чего были наняты.
Волкошин неприязненно покосился на адмирала, но отступать уже было поздно, хотя душа старика рвалась на мелкие частицы от внутренней боли и напряжения, что он испытывал в эти минуты. Жестокая судьба приперла его к стенке, предлагая выбрать наименьшее из зол, а глядя на Табанова, несложно было понять, что тот не отступится.
— Насколько я понимаю, вы ничего не меняли в конструкции колониальных транспортов? — спросил адмирал, оглядываясь вокруг.
Зал, в котором они находились, был столь огромен, что не имел видимых границ. Решетчатые палубы нависали одна над другой, по мощным опорам, пронзающим горизонтальные уровни, тянулись толстые кабели питания и черные, изолированные от помех внешнего мира жгуты оптико-волоконных интерфейсов. Криогенные камеры выстраивались бесконечными рядами, подсвечивая огромное внутреннее пространство колониальной сферы приглушенным сиянием стерилизующего ультрафиолета; кое-где в голубоватом сумраке виднелись огни промежуточных терминалов. Более всего это напоминало исполинскую гробницу, где в ледяной тиши застыли триста тысяч непрожитых жизней.
— Объясните мне суть процесса, док. — Табанов повернулся к Волкошину. Я знаю, что криогенная камера лишь замедляет процессы метаболизма, позволяя человеку провести определенный промежуток времени в глубоком сне, верно?
— Да. Стандартная аппаратура криогенного зала работает именно так. Мне пришлось несколько усовершенствовать ее, внедрив в каждую камеру зародышевый модуль. Это было нетрудно, учитывая, что в моем распоряжении находится более тысячи андроидов. Они идеальные, не знающие усталости и не задающиеся никакими вопросами помощники.
— Меня интересует сам процесс.
— Да, я понимаю… — Волкошин облокотился о выступ компьютерного терминала одной из криогенных камер. — Сначала происходило искусственное оплодотворение, первичный рост зародыша до семимесячного возраста, как в обычном биоинкубаторе, — пояснил он. — Затем, когда ребенок начинал самостоятельно дышать, эта аппаратура отключалась, и младенец до годовалого возраста рос внутри криогенного комплекса без активации низкотемпературных процессов. Когда им всем исполнился годик, я подключил искусственный сон при минимальном замедлении метаболизма. Их организмы росли, формировались до десятилетнего возраста, и только тогда я активировал встроенные в каждую камеру устройства нейросенсорного контакта, которые через височный имплант ребенка соединяли мозг каждого с глобальной компьютерной сетью шести колониальных транспортов. С этой поры они начали развиваться не только физически, но и умственно. Благодаря компьютерным технологиям информация легко усваивалась их разумами…
— Один бесконечный, затянувшийся на годы информационный сон?
— Да… — согласился с таким сравнением Волкошин. — Конструкция криогенных камер полностью удовлетворяет физические потребности тела, питая его, массажируя и развивая мышцы, а виртуальная среда, в которую погружен их разум, формирует полноценные личности. Они живут, не осознавая того, что спят. Их души чисты, а разум несет прогрессивные знания. Не трогайте их… внезапно взмолился Волкошин.
— Я уже обосновал вам причины, по которым прилетел сюда, — жестко оборвал его Табанов. — Не мы начали эту войну, но нам выпало бремя завершить ее… — тяжело добавил он, глядя в синеватую мглу огромного криогенного зала. — Я устал повторять вам, Вячеслав Андреевич, что выбора у меня нет. Видели моего адъютанта?
Волкошин кивнул. Полковник Штейнер произвел на него еще более неприятное впечатление, чем сам Табанов, в действиях которого, помимо неизбежной жестокости, все же присутствовала толика здравого смысла.
— Все мы отравлены войной, наши разумы и души, в отличие от них, Табанов кивнул на крионические ячейки с заключенными в них телами подростков, — черны, как ночь… Если Штейнер узнает, что на самом деле я замыслил нарочно проиграть эту затянувшуюся бойню, чтобы сохранить остатки Человечества и не допустить геноцида населения колоний силами кибернетических соединений Альянса, он первым наступит мне на горло.