Кто это за мной гоняется?
Не могу сказать, что я невинная овечка. Список людей, которые на меня в данный момент злы, составит страниц двадцать. Многие из них богаты. Некоторые – фигуры публичные. Может, какой-нибудь политик испугался огласки. Не знаю. В моей коллекции видео и звукозаписи много интересного имеется.
В памяти моей что-то в этом месте пропущено, какой-то провал. Не помню, что было между отелем и аэропортом. Мы с Лероем скорее всего взяли такси. Винса с нами не было. Возникла проблема с его паспортом. Как может быть проблема с паспортом у всему миру известного американского боксера? Загадка.
…Наверное я все это время грезила. Помню этот мой сон наяву частями.
В обстановке, обычной для моих грез, то есть, в Париже девятнадцатого века, я, кажется, попала в район, который мне в моем положении навещать не следовало. Во времена гражданских смут мое место – в хорошо защищенном Версале, а не во дворце мятежного герцога посреди революционного Парижа. Резкая девица по имени Гильотина временно не работала, но это не останавливало революционную администрацию – врагов, и настоящих, и иллюзорных, продолжали казнить. Недостатка в добровольцах, желающих снести топором чью-нибудь голову на площади, не было. Как всегда, Пляс де Грев в смысле таких развлечений была самым популярным местом. И не смотря на то, что кандидаты на снос головы имеются во множестве, королева в этой роли гораздо интереснее публике, чем какой-нибудь растратчик, священник или мытарь, а парижан следует развлекать добросовестно, чтобы они не начали задавать ни с того ни с сего вопросы типа «Кто виноват в том, что мы живем как собаки?» или «Почему нет еды?» или, что еще хуже, «Почему все эти шустрые политики думают, что мы безмозглая грязь под их башмаками?»
Дом мятежного герцога привлекал поклонников и вольнодумцев всех мастей. Я, конечно же, пришла в маске, но в определенном обществе меня очень легко узнать, маска не поможет, и по выражениям лиц некоторых гостей я поняла, что меня узнали. Именно потому, что он знал, кто я такая, этот гад решил меня подразнить – какой-то замухрышка подошел ко мне, улыбаясь похабно, и начал остроумный разговор об интеллектуальной недостаточности правящего класса. Я пришла в такую ярость, что вынуждена была тут же уйти. Не подождала охрану.
Я прошла целых два квартала прежде чем до меня дошло, какая же я ненормальная все-таки. Дура тупая. На мне маска – и что же! Маска или нет, я все равно – одинокая женщина, идущая по темной пустынной улице в три часа ночи. Как же так, чем же я думала! Предполагаю, что если бы я действительно родилась в то время, я бы не вылетела так из дома герцога, одна. Подождала бы, пока ко мне присоединится моя дюжина вооруженных мужчин, один из которых подгонит ко входу карету. И вообще – куда это я направляюсь, собственно? Во всем городе нет ни одного места, где меня бы радушно приняли. Я что, думала, что пройду весь путь до Версаля пешком? Кстати, идти туда нужно вдоль реки, а реки никакой нет. Так. Что ж. Париж – не такой уж большой город. Я решила, что нужно рискнуть. Рано или поздно я найду реку. Завернувшись поплотнее в накидку, я пошла вперед.
И оказалась права – вот она набережная, и вот она река. И группа злобно выглядящих господ впереди, прямо по ходу.
Первый импульс – бежать. Но я отдаю себе отчет, что если вот так вот, просто, возьму сейчас и побегу, они побегут за мной и очень скоро догонят и поймают. И я придумываю себе план действий. Очень убедительно я притворяюсь, что я – не я, а совсем другая женщина. Я – курьер, посланный сюда ужасно важным революционным человеком к другому такому же. Я несу важное сообщение, и если кто-то посмеет меня задержать, его найдут, арестуют, разрежут на куски, сожгут, и пепел развеют по ветру, вместе со всеми теми, кого он знает и о ком когда-либо слышал. Вот. В соответствии с этим планом я иду по набережной. Я поправляю шляпу, делая вид, что в подкладке спрятано письмо. Вижу, что мне не очень верят. Или, может быть, верят, но на всякий случай решили проверить, и поэтому они пересекают улицу и становятся у меня на пути, и смотрят на меня.
Вдруг кто-то кладет руку мне на плечо и тихим голосом говорит мне в ухо, «Не бойтесь. Вы со мной. Не замедляйте шаг».
Мы шагаем в ногу, владелец голоса и я, прямо на этих разбойников, и сквозь них. Они все еще злобно на меня смотрят, но ничего не говорят, и это хорошо. Как только мы отходим от них на какое-то расстояние, мой спаситель поворачивается ко мне и улыбается.
Я говорю – «Спасибо».
Он говорит – «Не стоит благодарности. Не нужно ли вас куда-нибудь отвести? Может, карету достать?»
Я говорю – «Вы кто?»
Он наклоняет голову и хмурится.
Он говорит – «Слушайте, видите вон там кафе, на правой стороне? Давайте зайдем. У меня для вас есть важные новости, Ваше Величество, но наверное вам следует сперва присесть, прежде чем … Да».
Так. Он знает, кто я такая. Я думаю – черт с ним, хуже быть не может, в любом случае я целиком завишу от его милости. Мы заходим в кафе. Идем к столику у окна, и парень этот заказывает вино и жареную рыбу. А хозяин кафе почему-то очень любезен.
Я разглядываю парня. Он симпатичный, хоть и простоватый, худой, голубоглазый, с тонкими губами, и на лице у него насмешливость, будто ему нужно притворяться учителем начальной школы, и его это смешит.
Он говорит – «В Версаль вам сейчас нельзя».
Я говорю – «Почему же?»
Он говорит – «Версаль захватили. Повстанцы…» – он произносит слово с презрением, – «…повстанцы пошли на штурм три часа назад. Все обитатели арестованы, включая вашего мужа, короля».
Я говорю – «Не шутите так».
Он говорит – «Я и не шучу. Многие думают, что у меня нет чувства юмора, и это отчасти правда, наверное. Мы с вами встретились потому, что у нас много общего».
Я говорю – «Версаль нельзя захватить, как вы выразились. Версаль охраняют десять тысяч солдат».
Он говорит – «Некоторых подкупили. Остальные сдались из чувства патриотизма. Я только что оттуда».
Я говорю – «Ага. А что вы там делали?»
Он говорит – «Я виноторговец … э … вроде бы из Америки».
Я говорю – « Вроде бы… из Америки?»
Он говорит – «Это и есть наше с вами общее. Я думаю, что я виноторговец из Америки, а вы думаете, что вы королева Франции. Все остальные просто знают, кто они такие и откуда. Посмотрите вот на мою одежду, к примеру».
Я чуть не теряю сознание, но беру себя в руки. Нужно что-то сказать, и я говорю, дрожа, – «Вы одеты, как офицер американского военного флота».
Версаль захвачен! Я больше не королева. Я – беглянка. Ни денег, ни еды, ни убежища, ни запасной одежды, ни лошадей, ни охраны. Меня отрезали от мира. Переночевать негде. За мной будут охотиться, меня схватят, посадят в тюрьму, будут пытать и насиловать, а потом отрубят мне голову, если конечно какой-нибудь уличный бандит не убьет меня до этого, после того как затащит в какой-нибудь влажный, дурно пахнущий подвал и изнасилует. Невозможно! Невозможно! И все равно – правда! Ужасная правда! Куда мне идти теперь? Что делать? Кто этот человек?
Кто этот человек?
Он говорит – «Правильно. Скольких виноторговцев одевающихся как морские офицеры вы знаете? То-то и оно».
Я говорю – «Откуда во Франции взяться американскому виноторговцу?»
Он говорит – «Нет, это как раз правдоподобно. Вино я покупаю здесь, а продаю за прудом. В смысле, по ту сторону Атлантики. А не наоборот, как вы подумали. Но самое главное – я понятия не имею, как я сюда попал. У меня есть деньги, комната в отеле, и даже друзья. Но я не помню, как выглядит Нью-Йорк, например. А я, вроде бы, из Нью-Йорка. У вас наверняка те же трудности».
Я говорю – «Нет, не совсем».
Ничего я не знаю. Я в тумане. Версаль захвачен. Почему-то я этому парню верю. И осознаю, что так или иначе это должно было случиться. Я замечала признаки, я предвидела падение, но предпочла не думать об этом ради … ради чего? Ради хорошего тона. Проигнорировала. Как и король, мой муженек.
Он говорит – «Не совсем? Вы не правы. Вы осознаете, что мы сейчас с вами говорим по-английски?»
Тут я думаю – ого! А ведь правда.
Я говорю – «Ну и что, я знаю английский…»
«А где вы его изучали?» Наверное, я мигнула в этот момент, поскольку следующий вопрос такой – «Где вы вообще что-либо изучали? Какую школу посещали? Или же вас всему учили дома учителя и гувернантки?»
Я говорю – «Ну конечно, меня всему учили…» и вдруг умолкаю. Я не могу припомнить, кто и чему меня когда-либо учил. Была ли у меня английская гувернантка? Ага! Вот.
Я говорю – «У меня, наверное, была английская гувернантка».
…После чего я просто потеряла сознание.
Я знаю, что я потеряла тогда сознание потому, что луна светила сквозь грязное стекло окна, когда я открыла чарующие свои очи в следующий раз. Раньше луны не было. Помимо этого, я обнаружила, что лежу на полу, а лицо у меня мокрое. Наверное, он брызнул мне в лицо водой. Он помогает мне подняться. Я глубоко вдыхаю, и еще раз вдыхаю. Он подает мне стакан воды. Пью. Неожиданно я как ни в чем не бывало продолжаю разговор с того места, где мы с ним остановились – «Вроде бы одна из гувернанток была именно англичанка».
Он садится напротив, у стола, вытирает лоб салфеткой, и говорит – «Вроде бы?»
Он прав, это ни в какие ворота не лезет. Касательно потери сознания – мы оба делаем вид, что этого не было.
Он говорит – «У меня тоже такие вот провалы. По моей теории этот мир – ненастоящий. Какой-то фантазийный, связанный с нашими фантазиями». Да, умеет человек подбирать слова. Тупица. «Типа, мы оба грезим наяву в данный момент. Беда в том, что мы не можем остановиться. Мы останавливаемся только, когда приходим в себя в том, реальном, мире. Да, реальном. Тем временем, опасности в этом, нереальном, мире – самые настоящие. Я давеча нечаянно порезал себе руку кинжалом, и, уверяю вас, боль была настоящая. Таким образом, думаю, что если мы умрем здесь, это может вызвать нашу смерть и там, в другом месте. Так что, нравится вам или нет, у нас есть все шансы в ближайшее время прибыть на встречу с Создателем, и, честно говоря я к этому в данный момент не готов. Мне в данный момент нечего будетЕ сказать».
Я говорю – «Перестаньте. Перестаньте!»
То, что он говорит, похоже на … в общем, достаточно безумно, чтобы оказаться правдой. Я думаю о своем прошлом, и не могу припомнить детство. Да ну же, все ведь помнят свое детство. Так? Волнуюсь. Даже готова свалиться еще раз в обморок, но чувствую, что два раза подряд падать глупо. Возьми себя в руки, Гвен. Тем временем парень продолжает болтать и вскоре ему удается меня убедить. А что же – я ведь не могу вспомнить имена собственных родителей! Кстати … Я говорю – «Как вас зовут?»
Он говорит – «Я рад, что вы спросили».
Я говорю – «А что, вы не помните даже своего имени?»
Он говорит – «Здесь меня зовут Джордж. Я более или менее уверен, что и в настоящем мире меня зовут так же. А вас как зовут?»
Я говорю – «Гвендолин».
Он говорит – «Странное имя для французской королевы, не находите?»
Тут я соображаю, что – да, действительно, странное. В смысле – французская королева должна называться Джозефин, или Анн, или Мария Тереза, или что-то в этом роде, не так ли? Или там, не знаю, Катрин.