– Не знаю точно, – ответила Гвен и, повернувшись к безграмотному, спросила, – Сколько мы будем тут торчать?
– Неделю, – сказал он. – Кстати, милый человек, – обратился он к менеджеру с лучшим британским акцентом, когда-либо воспроизведенным уроженцем Бруклина, – будьте добры, с этого момента говорите с нами только по-английски. Вежливость требует, чтобы участники беседы говорили на языке, который все участники понимают. Любой другой метод общения классифицирует общающегося как мещанина с дурными манерами.
– Перестаньте, – сказала Гвен, нервничая.
– Да, сэр, – с сомнением сказал менеджер.
Лерой презрительно фыркнул.
Утомленная перелетом, Гвен попыталась уснуть и не смогла. Чувствуя каждой клеткой каждое неправильное, выходящее за рамки систем, движение Вселенной, она вдруг поняла, что дрожит от мутного ужаса, испытываемого людьми, в которых недавно стреляли. За ними следили? Их преследуют?
Двор отеля за окном – очень мрачный. Пол в коридоре скрипит от поступи слоняющихся без толку богатых юношей и девушек. Где-то раздается чей-то оргазменный крик. Прекрасное место для убийства. «Богатая Наследница Убита В Парижском Отеле». Некоторое время она переживала по этому поводу. Можно было выйти и выпить, но не в одиночку же. Выходить в одиночку сейчас – немыслимо. Было боязно даже в душ зайти. Она осторожно вышла из номера и постучалась к Лерою.
– Да? Войдите.
Она вошла. Лерой уже принял душ и теперь курил у окна, разглядывая двор. Крыс в номере, вроде бы, не было.
– Простите, – сказала раздраженно Гвен. – Я очень напряжена сейчас, не могу расслабиться, не могу уснуть. И не могу быть одна. Я боюсь.
– Это обычное явление, – сказал Лерой. – Я бы удивился, если бы вы не боялись. В ванной есть лишнее полотенце. Примите душ.
– Я…
– Вам нужен душ, мисс Форрестер. А потом мы вместе выйдем и выпьем, и даже наверное съедим чего-нибудь. Уходящий страх способствует аппетиту. Не волнуйтесь, вы в безопасности.
Такое вдруг сочувствие – от Лероя! Это чудовище, этот хам с садистскими замашками! К чему бы это?
Температура воды в душе не желала подниматься выше комнатной. Полотенце оказалось слишком маленьким даже для маленькой Гвен. Выйдя из ванной, она поймала взгляд Лероя и неловко улыбнулась. Проксимальные фаланги больших пальцев ног были у нее круглые, неприятно похожие на мячи от гольфа. Халат скрывал слишком развитые икры. Она сразу пошла к кровати.
– Я только посплю немного, час всего, – сказала она устало. – Вы можете посидеть в кресле, или еще чего-нибудь.
Она подняла покрывало и забралась в постель.
Он сообразил, что она механически воспринимает его, как представителя низов, вроде слуги или дворецкого. Он ухмыльнулся.
Она, однако, вымоталась здорово. И уснула моментально.
Лерой осторожно присел на край постели. Ресницы у Гвен очень длинные. А глаза огромные. Неаполитанский нос, дорсумная часть слишком широка, чтобы назвать нос аристократическим – дернулся несколько раз из стороны в сторону – очень умилительно. Фильтрум сузился и сморщился на мгновение, когда она собрала губы в бантик в ангельском своем сне. Безупречная кожа. Нежная шея, удобная для поцелуев и сворачивания. Из-под покрывала торчит рука с длинными, изящными пальцами, красивый маникюр, лунки и кутикулы ухоженные. Он ощутил почти непреодолимое желание захватить зубами мочку ее уха, или подразнить ей языком трагус, чуть вытарчивающий.
Чего он ожидал? Что она вдруг вплывет к нему в объятия и растает? Что она ни с того ни с сего вдруг решит, что он ей ровня? А может его бесконечный мужественный шарм и учтивость должны были произвести на нее впечатление? Можно, конечно, бросить ей что-нибудь в стакан с водой, или просто приложить смоченный чем-нибудь кусок материи к ее ноздрям, из-за чего у нее потом долгое время будет дико болеть голова. Нет. Нет. Помимо этого – исследовать ее, голую, прикладываться губами, носом и пальцами – безусловно, приятно, но дальше-то что? Воспользоваться. То бишь, если честно – изнасиловать. Не говори глупости, друг мой.
Он разделся, почистил зубы, и после тщательной инспекции одежды Гвен, каждый предмет по отдельности, уснул в единственном в номере кресле, вытянув поперек комнаты ноги.
Гвен проснулась через четыре часа и уставилась сонно на человека в кресле, со стоячим членом на виду.
– Эй! – сказала она. Затем повторила, громче. Вылезла из постели и, чуть поколебавшись, тронула Лероя за плечо.
– Ммм? Что? – спросил он.
– Я думала, вы будете следить, нет ли опасности, а не спать, – сказала она с трудом, сонная.
– Я слежу, – парировал он. – Все это время я держал уши открытыми.
– Вы голый.
– Я всегда сплю голый. Прошу прощения. Вас это беспокоит?
– По-моему, вы сумасшедший.
– Хорошо.
– Я хочу кофе.
– До завтра нельзя подождать?
– Нет. Хочу сейчас. И хочу выйти на улицу.
Лерой встал, рыча. Гвен опасливо отступила.
– Что это вам не спится? – неодобрительно сказал он, ища трусы. – Почти одиннадцать часов по местному времени. Кофе … Кофе она хочет! … Где мои джинсы? А, вот они. Хорошо, будем пить ебаный кофе, раз вы настаиваете. Мне сюда его принести, или вы спуститесь со мной? Вы нисколько не изменились. Еще в школе были не в меру требовательны.
– Что? – она нахмурилась.
– Да так, ничего. Я знаю о вас больше, чем вы думаете. Жил-был такой парень, звали его Арчи.
– Как, простите?
Порассматривав рубашку, он подозрительно понюхал ее, прежде чем надеть.
– Вы с ним спали в колледже. Он был на последнем курсе, а вы на втором. У него еще безумная такая стрижка была, как будто он обиженный дикобраз.
– Откуда вам это известно? Кто вам сказал?
– Гейл.
– Гейл ничего не знает о моих университетских годах, маньяк!
– Почему вы не одеваетесь?
Она окончательно проснулась. Глаза ее горели. Она топнула ногой.
– Хорошо, – сказала она. Пройдя к двери, она положила руку на бронзовую ручку и остановилась. – Я…
– Да идите же! Ну и дела! – сказал он. – Никто вас там не ждет, по крайней мере сейчас. Но все-таки попытайтесь одеться быстро.
Она сверкнула глазами. И вышла. Дверь в ее номер открылась и закрылась. Почти сразу раздался ее отчаянный крик.
Лерой вылетел из номера и пинком распахнул дверь в следующий, готовый бросится на того, кто смеет обижать Гвен, кто бы он ни был.
– Черт, – сказала Гвен. – Это занавеска. Я думала там стоит кто-то. Не знаю. Вон, посмотрите на очертания.
– Очертания в точности совпадают с очертаниями стандартной занавески на французском окне, – сообщил Лерой.
– Но силуэт…
– Одевайтесь. Сейчас же. Я тут посижу и посмотрю задумчиво в окно, как Наполеон.
Глава одиннадцатая. Рассвет на Монмартре
Город, некогда бодрствовавший круглые сутки, Париж последние лет двадцать придерживал поводья. Всего несколько заведений оставались открытыми за полночь, и меньше чем дюжина предлагала услуги после часу. Ле Конти, бар внизу, традиционно не закрывавшийся до четырех утра, изменил интерьер дабы угодить вкусам менеджеров среднего эшелона, и музыка там играла очень громко. Заведение напротив, Ла Буши, некогда презираемое интеллектуалами, пользовалось теперь успехом у эпикурейцев, любителей поговорить о смысле жизни ночью, не пытаясь при этом перекричать динамики.
Лерой заказал коньяк себе и черный кофе Гвен.
– Вы платите, не так ли? – спросил он, заметив, что она не собирается платить.
– О … – сказала она, вспомнив.
Некоторое время они пили молча.
– Может, пройдемся немного? – спросила она.
– Ну конечно же, – согласился Лерой. С энтузиазмом, как она заметила.
Они шли в молчании до Пляс Сен Мишель, затем через мост на Сите, вдоль набережной до Пон Нёф, по нему на Правый Берег, через Риволи и дальше, углубляясь неминуемо в трущобы. Гвен не помнила, чтобы она когда-либо здесь ходила, этими темными улицами. Половина фонарей не работала. Кругом пустынно.
– Здесь не … не опасно? – спросила она.
– Понятия не имею, – ответил Лерой. – Может и опасно. Я люблю опасные места.
– А куда мы идем?
– На Монмартр, если, конечно, у вас нет других планов.
– А что на Монмартре?
– На Монмартре Сакре-Кёр. Кафедральный собор и базилика.
– Это я знаю! Зачем мы туда идем?
– Я думал, что вам хочется прогуляться. Мы именно этим сейчас и занимаемся. Прогуливаемся. Почему вы никогда не бываете удовлетворены?
– Почему мы идем именно по этой улице?
– А, теперь, стало быть, улица виновата в чем-то. В чем виновата улица?
– Здесь темно.
– Здесь интересно. Посмотрите на строения. В основном шестнадцатое столетие, но то тут, то там османовский стиль.
– Как, простите?
– Османовский. Девятнадцатый век. Во времена Реконструкции по всему городу такого настроили. Вы что, нервничаете?
– Ну да.
– Не нужно. Слушайте, это для вас редкая возможность. Вы идете через плохой район – и вы в полной безопасности. Такое не часто бывает, не так ли. Взбодритесь.
Она подумала и не нашла аргумент Лероя убедительным.
– Откуда вам известно про Арчи?
– Что? А, это. Да так … – ответил он. – А вот что вас на самом деле удивит … мягко говоря … так это то, что я знаю, что у вас была фотография Кристофера Аткинза в шкатулке, которую вы прятали под кроватью в дормитори.
– Что?
– Вы правы. Шкатулки не было. Но у чемодана было второе дно, и в нем было многое спрятано.
– Все так делали.
– Но не все держали там янтарный браслет, да еще и спрятанный в роман Стендаля. Специально выковыряна дырка в страницах, почти насквозь. Вы не любите Стендаля, да?
– Кто вы такой? – спросила она. – Как вам все … Мы знали друг друга в прошлом? Кто вы такой, черт вас возьми? Просто скажите, кто вы такой.
– Детектив Лерой, к вашим услугам.
– Как?
– Что – как? Не понял.
– Как вы узнали про янтарь? И вообще – про все?
– Профессия такая – знать чужие тайны.
– Никто не знал про янтарь, – с уверенностью сказала Гвен, кусая губы. – Даже Арчи не знал.
– Магда Висконти тоже не знала? Вы с ней делились многим.
– И Магда не знала … Магда! Вы и про Магду знаете!
– Успокойтесь.
– Хорошо, – сказала она. – Слушайте. Мы с вами вместе учились, что ли?
Он улыбнулся.
– Подумайте, – сказал он. – На ваш взгляд – похож я на человека, с которым вы могли вместе учиться?
– Нет.
– Ну и вот.
– Но я не понимаю.
– Всего понять невозможно, Гвен, – сказал он заговорщическим тоном. – Некоторые вещи должны оставаться непонятыми. Типа, шшш! – Он приложил палец к губам. – Понимаете?
– Вы меня пугаете.
– Нет, нет, пожалуйста, Гвен. Пожалуйста поверьте мне. Со мной вы в безопасности. Я никому не позволю вас обидеть.
Опять они некоторое время шли молча.
– Почему? – спросила она наконец.
– Что почему?
– Почему вы никому не позволите меня обидеть?
– Ах, уж я и не знаю даже…
– Это что же, это…
– Признание в любви? Нет, мисс Форрестер. Совсем нет. Да вы не беспокойтесь. Расскажите мне про Гейл.