Гвен повесила трубку. Странная улыбка застыла на ее лице. Лерой что-то пробормотал по поводу разбазаривания ресурсов. Она решила проигнорировать замечание. Оказалось, что он имел в виду телефонную карточку. Он вынул ее из щели и сунул себе в нагрудный карман.
– Приключение, – сказала Гвен.
– Что?
– Давайте возьмем такси, – предложила она. – Я не хочу тащиться обратно пешком через весь город.
– В данный момент поймать такси здесь непросто, – заметил он.
– Они проезжают иногда, ищут пассажиров.
– Только когда они никому не нужны.
Она посмотрела на него, ожидая … чего именно? Что он выйдет на проезжую часть перед собором, подумал он, и встанет там с поднятой рукой, пока не остановится такси. Он пожал плечами и сунул руки в карманы.
– Ну? – сказала она.
– Вы хотите такси. Вы и ловите.
Она надулась. Сейчас она была очень ранима. Она вышла на проезжую часть. Никаких такси. И машин тоже. Она стояла, готовая поднять руку. Минуту спустя она почувствовала себя глупо.
– Можно было бы провести остаток ночи здесь, – сказал он. – Рассвет на Монмартре. Такого нигде больше не показывают.
– Нет, спасибо, – сказала она. – Мне холодно.
То есть, до нее еще не дошло. Она не могла осознать, отказывалась до конца понимать, что случилось. Давешние события – гибель сестры, выстрелы – были трагические и страшные – но это – весь ее мир вдруг обрушился, сразу – нет, это нельзя было охватить умом. Не вписывалось в кругозор. Ее понятия о том, как устроена Вселенная, не могли к этому приспособиться. Не за что было зацепиться. Такие вещи не просто маловероятны – их не бывает. Никогда. Гидранты не превращаются в кузнечиков, полицейские в Таймз Сквере не перекидываются остроумными репликами, составленными из пятистопных ямбов, обычные лампы не загораются до того, как кто-то поворачивает выключатель. Состояния не исчезают в темном вакууме.
– А можно сойти вниз, к Клиши, и поймать такси там, – сказал он.
– А там есть?
– Конечно.
Она согласилась. План был хорош. Они вернулись к главному скверу, пересекли его, и начали спускаться по уклонной улице.
– Ноги болят дико, – объявила она.
– Все магазины обуви сейчас закрыты. Завтра купим вам кроссовки. Хотите, я вас понесу?
– Нет, спасибо. Подождите-ка.
Остановившись и чуть согнувшись, она сняла туфли. Холодная брусчатка обласкала ступни – но это было временное утешение. Они снова оказались в сквере перед отелем.
– Давайте здесь поспим, – сказала она почти умоляюще.
– Ладно, – согласился он.
Они вошли в вестибюль. Портье посмотрел на них сонно. Гвен объяснила, что им нужна комната и протянула кредитку. Портье, исполнявший ночью также обязанности клерка, пропустил кредитку через машину, и машина отказалась принимать транзакцию.
– Не может быть, – сказала Гвен. – Попытайтесь еще раз.
– Дайте ему другую кредитку, – сказал Лерой.
– Хорошо, – сказала она покорно.
Те же результаты.
– Что-то не так с машиной, – предположила Гвен, нервничая.
– Боюсь, что все так, – сказал Лерой.
– Что вы имеете в виду?
– Вы знаете.
– Но не могут же мне взять и закрыть мне кредит, вот просто так!
– Что им помешает?
– Это противозаконно. Все мои кредитки – на мое собственное имя.
– А когда вы последний раз оплатили счет сами?
– Я … Не знаю. В прошлом месяце.
– Нет. Вы лично. Когда вы последний раз занимались этим лично?
Она яростно на него посмотрела.
– Спросите у него, возьмет ли он зеленые, – сказал Лерой, вытаскивая бумажник.
Клерк объяснил, что не возьмет.
– Скажите ему, что он идиот, – сказал Лерой. – Скажите ему, что доллары – тоже самое, что золото. Скажите ему, что мы оккупируем Францию, как только закончим с Ближним Востоком. Ебаные лягушатники.
Клерк, кажется, что-то понял и разразился гневной тирадой, которую заключил английским словом «сожалею», произнесенным с гротескным акцентом.
– Ничего не поделаешь, – сказал Лерой. – Если, конечно, у вас не остались евро.
– Двадцать или тридцать не хватает.
– Тогда пойдем отсюда.
– Значит, – растерянно сказала Гвен, – мы не можем здесь остаться ночевать?
Лерой уставился на нее. Мигнул. Ощутил сильное желание обнять и поцеловать ее.
– Сожалею, – сказал он. – Все сожалеют, о герцогиня. Вы сожалеете, я сожалею, этот бесполезный дебил ужасно сожалеет. Просто представьте себе весь мир, и что он вам виновато улыбается. «Сожалею, помочь не могу». Обычное дело.
Бесполезный дебил наклонил голову, показывая что он понял и, да, сожалеет.
– А вы ничего не можете сделать? – спросила потерянная Гвен.
– Я могу дать ему в морду. Но делу это не поможет. Слушайте, до рассвета два часа. Мы пойдем … Нет, подождите-ка. Спросите его, нет ли у него бутылки вина.
– Клерки в отеле не продают вино.
– Спорим?
– Перестаньте.
– Спросите его.
Она закатила глаза, но все-таки сказала по-французски:
– Мой спутник хотел бы узнать, нет ли у вас вина.
– Конечно есть, – откликнулся клерк.
– Есть?
– Конечно.
Он взял с них в три раза больше стоимости данной бутылки – примерно треть платы за номер.
– Прекрасно, – сказал Лерой. – Пойдемте обратно на вершину холма. Я покажу вам нечто совершенно потрясающее, милая дама.
Морщась, Гвен снова надела туфли. Хулиганы ушли. Несколько прилично выглядящих индивидуумов разных рас и национальностей собрались на террасе и ступенях.
– Присоединимся к клубу, – сказал Лерой. – Все ждут восхода.
Он открыл бутылку и налил вино в бокалы. Элегантно одетая женщина подошла к ним, неся пластиковый стаканчик, и спросила по-французски с акцентом, не нальют ли ей немного вина.
– Она хочет вина, да? – спросил Лерой.
– Да, – подтвердила Гвен.
– Спросите ее, есть ли у нее настоящий бокал.
– У нее есть стаканчик.
– Это я вижу. Спросите, есть ли бокал.
Гвен спросила. Нет, бокала у женщины не было.
– Скажите ей, чтоб она еблась в рот, – сказал Лерой.
– Почему? Мистер Лерой…
– Сэм.
– Почему вы не хотите налить ей вина?
– Потому, что у нее нет бокала, – объяснил Лерой. – Пить доброе вино из пластмассы – святотатство. Людей, так поступающих, следует пороть на площади.
– Извините, – сказала Гвен женщине. – Он не хочет наливать в пластик. Вот, отпейте из моего бокала.
– Э, нет, не пойдет, – сказал Лерой, останавливая руку Гвен. – Мало ли, может она заразная. Перестаньте сейчас же.
– Она … – Гвен хотела объяснить, что дама скорее всего принадлежит к ее, Гвен, классу. Не объяснила. Ей вдруг пришло в голову, что капризы Лероя ей, в общем, нравятся. Она повернулась к даме. —Ебитесь в рот, – сказала она на очень чистом, очень отчетливом французском.
– Простите? – сказала дама.
– Она австрийка, – сказал Лерой без видимой причины.
– Ебитесь в рот, – повторила Гвен по-немецки.
Отвергнутая вместе с компанейскими ее побуждениями, дама резко распрямилась и отошла, возмущенная.
– Вот и хорошо, – сказал Лерой. – За свободу, Гвен. Вашу и мою.
– Мистер Лерой…
– Сэм.
– Сэм. Сэм? Вы не смотритесь, как Сэм.
– Сэмьюэл Кристофер.
– Сэмьюэл. Лучше. Слушайте, Сэмьюэл … Нет, вас не Сэмьюэл зовут … Вам правда следует мне сказать, откуда вам все это известно … обо мне. Серьезно. И что еще вам известно. Обо мне.
– Всему свое время, – сказал Лерой. – Прозит.
Они пригубили вино. Нет, наверняка он не Сэмьюэл. Она также была уверена, что он не Майкл и не Дейвид. И уж точно не Брайан. Странный человек.
– Приятное пойло, – сказал Лерой, – этот кот-дю-рон. Ничего лучше в данный момент не нужно. Бордо – было бы слишком. Перебор.
Он закурил.
Дюжина человек из разных стран и сословий толпились, хихикали, обменивались псевдо-циничными замечаниями, стоя, сидя и глядя на величественный метрополис с населением в четыре миллиона, семь миллионов с пригородами, в мире с шестью миллиардами душ. Подъехал Бентли с шофером, остановился у собора, из него вышла среднего возраста дама в вечернем платье – и направилась к террасе. Будто он только этого и ждал, пожилой бродяга с тяжелой гривой седых волос и седой бородой притащился от главного сквера. Группа таким образом была вся в сборе.
– Венера, – Лерой показал пальцем. – Юпитер, – снова показал.
Гвен посмотрела на небо. Слева, на востоке, начинало бледнеть.
Вскоре некоторые из куполов внизу, в сердце города – Инвалиды и Пантеон – выделились в тусклом свете с востока. Черный шпиль Нотр Дам стал темнее неба. Одна за другой исчезли звезды, кроме Венеры и Юпитера. Над горизонтом наметилось импрессионистское оранжевое сияние. Идущая под уклон улица посветлела, смесь света и теней обнажила глубину. Шпиль, и вскоре весь лантерн собора, возвышающегося за спинами зрителей сверхъестественного спектакля, созданного вечной мудростью Бога и гением человека, вдохновленного этой мудростью, осветился, нежась в алых лучах восходящего солнца, все еще невидимого.
– Что вы сказали? – спросила Гвен.
– Ничего, – огрызнулся Лерой, достаточно сердито, чтобы она поняла, что он действительно что-то только что ей сказал.
Ноги у Гвен ныли болезненно. Храбрая, она шла с достоинством весь путь к перекрестку на восток от Клиши, где в пять тридцать утра им с Лероем подали прекрасные омлеты с пушистым багетом и плохим кофе. Оба проглотили омлеты и багет и заказали еще кофе. В кафе больше никого не было.
– Я не верю, что вас зовут Сэмьюэл.
– Тогда просто Лерой.
– Лерой.
– Да.
Светило солнце. Кругом было полно свободных такси.
– У меня в восемь тридцать встреча, – сказал Лерой. – Я могу вас сбросить у отеля.
– Нет, – сказала испуганно Гвен. – Не пойдет. Куда вы едете, туда и я.
– Вы уверены? – спросил он. – Вы очень устали, наверное.
– Я … Лучше пусть я буду усталая, чем мертвая. Это во-первых. Также, не вижу, что вы будете делать на встрече без переводчика.
– Мне дадут там кого-нибудь.
– Да, как же, – сказала она с сомнением. – Я думала, это важно. Для вас.
– Да и нет. Я думал, это важно для вас.
– Да, – согласилась она. – В любом случае, я вам нужна.
– Хорошо, – он вздохнул. – Пойдем на метро.
Он взял из ее ладони двадцать евро и купил пачку билетов. После этого он некоторое время стоял перед потертой картой на стене, намечая пальцем маршрут. На этой линии у поездов были обычные колеса, а не резиновые. Вскоре появился поезд, грохоча. Гвен удивилась, увидев, что Лерой нажал на двери какую-то кнопку. Остальные двери остались закрытыми. Она ни разу раньше не ездила в парижском метро. Она несколько раз, в юности, ездила в нью-йоркском.
Глава двенадцатая. Жан-Пьер
С одной пересадкой они добрались до некогда живописного пригорода, ныне скалящегося старомодной «функциональной» архитектурой, примитивной и уродливой, осадившей и скрывшей от глаз несколько строений шестнадцатого и семнадцатого столетия, находящихся на грани упадка.
– Спросите его, не знает ли он, где здесь участок, – сказал Лерой, указывая на пожилого гражданина, пытающегося что-то втолковать своей немецкой овчарке на старомодном поводке.