Я был рад, но встревожен. Так часто, когда получаешь то, о чем долго мечтал, ты начинаешь задаваться вопросом: а правда ли оно тебе нужно? Упорство, бесспорно, хорошее качество. Однако может оказаться, что ты добиваешься своего из вроде бы принципа, а добившись, обнаружишь, что двигали тобой не только принципы, но и удовольствие от самой борьбы.
Но мне было приятно думать, что меня взяли с собой просто потому, что Дженин нравится моя компания. Ведь если бы она сказала своей маме, что не хочет меня видеть, тем бы все и кончилось. Так я, по крайней мере, воображал. А почему бы и нет? Что толку в этой и без того тоскливой жизни, если даже помечтать нельзя? Мечты ведь даются даром и никому не причиняют боли – разве что самим мечтателям.
Пока я терпеливо считал недели, а потом уже и дни до конца четверти, корабль отчаливал и причаливал в бухту по своему обычному графику. Карла и Каниш, бывало, возвращались с пустыми баками, но чаще всего вскоре после их возвращения можно было увидеть, как к кораблю направляется торговец водой. У него всегда была походка человека, который владеет ситуацией. Но он никогда и не мешкал, чтобы добычу не увели у него из-под носа. Хороший продавец всегда должен изображать безразличие, но не переигрывать с этим.
Раз в несколько месяцев мимо нас проплывали большие водные флотилии Соединенных Островов. Так назывался гигантский архипелаг, богатый и величественный, в чьем владении находились миллионы квадратных километров. Мы не были его частью. Наш остров сам по себе, и называется он Монетным Островом. Не из-за какого-то особого финансового благополучия, а из-за формы. Круглый и плоский, очертаниями он похож на монету с холмами и камнями на поверхности. А если смотреть с высоты, его рельеф чем-то напоминает человеческий профиль.
Соединенные Острова никогда не пользуются услугами охотников. Их флотилии, состоящие из больших, длинных кораблей с огромными хранилищами, растягиваются на колоссальные расстояния. На мачтах у них развеваются флаги Соединенных Островов, а фюзеляжи раскрашены в национальные цвета. Добытую воду они используют для внутреннего потребления и продают ее крайне редко.
Их корабли тащатся друг за другом необъятными титанами, такие внушительные, что рядом с ними кажутся рыбешками даже небесные киты, выныривающие из-под кормы, трущиеся о фальшборты в попытке унять зуд и стряхнуть назойливых блох, сотрясая суда своими толчками.
Изредка мимо проплывали караваны кочевых торговцев. Они путешествовали длинными цепочками летучих кораблей, которых не счесть, ведомые ветром и солнцем, или же затянутыми в упряжь и намордники небесными акулами.
Если караван был большим, он шел мимо больше суток. Иногда корабли делали остановку и болтались неподалеку от побережья, чтобы жители острова на своих лодках могли подплыть к ним и посмотреть, что продают купцы, поторговаться и поспорить с ними о качестве товара. Кочевники иногда устраивали гонки, заставляя своих полуприрученных акул со всадниками на спине гнаться по небу наперегонки. Папа уверял, что гонки подставные, и что он никогда не стал бы на них ставить. Но большинство людей охотно делали ставки, и некоторые выигрывали целые состояния. Но проигрывали чаще.
Но наконец – наконец-то – четверть подошла к концу. Впереди были каникулы, и нам предстояло долгое плавание к далеким и манящим Островам Инакомыслия.
Отбывали мы утром. Ранний час и утренний холод не дали мне как следует насладиться моментом.
Мои родители встали пораньше, чтобы попрощаться со мной, и мы завтракали за столом с заспанными глазами, до конца не проснувшись. Ситуация не располагала к теплым напутственным речам. Более всего она располагала к тому, чтобы вернуться обратно в постель и с головой укутаться одеялом.
Папа предложил подбросить меня до пристани, но я ответил, что хочу пройтись пешком. Я тепло попрощался с обоими, благодарно принял деньги (немного на расходы и немного на крайний случай), на которые как раз надеялся. Потом взял вещи и ушел.
Не дойдя до калитки, я повернулся попрощаться еще раз. Они стояли в дверях, махали мне руками и казались такими хрупкими, ранимыми и почему-то старше, чем обычно. Может, потому, что они были все еще в пижамах, а может, ранним утром люди всегда выглядят более ранимыми и старыми. К собственному удивлению, я понял, что буду скучать – первая весточка тоски по дому накрыла меня еще до моего ухода.
– Увидимся через пару недель, Кристьен!
– Хорошо проведи там время!
– И… – я уже знал, что она скажет дальше, – …береги себя.
И почему родители всегда напоминают тебе беречь себя? Как будто все, что у тебя на уме, это быть неосторожным, угробить себя или угодить в больницу. Неужели им кажется, что ты только и думаешь, как бы этак навредить самому себе посильнее да побыстрее? А даже если ты неосторожный человек по своей природе, неужели наставление беречь себя действительно помогало кому-то уберечься?
Что-то сомневаюсь.
– Береги себя, Кристьен. Будь осторожен!
– Обязательно, мама! – крикнул я в ответ. – Буду.
Не скажешь же ей, что нет, не буду.
Несмотря на ранний час, жизнь в порту бурлила: рыбаки и моряки – ранние пташки. Пара небесных траулеров готовилась к выходу в небо, и рыбаки проверяли тралы. На подлете к берегу парило и ожидало возможности пришвартоваться грузовое судно отцовской компании. Это была плоскодонка с минимальным воздухоизмещением. Прямоугольные резервуары были аккуратными кирпичиками составлены на палубе.
Дженин увидела меня издали и поприветствовала. Карла помахала рукой. Каниш оторвался от приготовлений и отметил мое появления полудружеской гримасой. Все равно я поздоровался и с ним, хотя, может, это его только разозлило. Судя по всему, все было готово к продолжительному путешествию. На борту было полно припасов, а вода – вода была всегда.
Я полагал, что маршрут до Островов Инакомыслия, выбранный Карлой и Канишем, пройдет через внележащие поселения. Это не кратчайший из возможных путей, зато он огибает самые сложные регионы Запретных Островов, не приближаясь к ним на опасное расстояние.
Всего Запретных Островов было значительно больше, чем я успел упомянуть. Едва ли не каждый месяц там разгорался очередной конфликт, и новая секта отщепенцев покидала острова и населяла какое-нибудь необитаемое прежде место. Люди как будто специально шли на все эти ухищрения, чтобы сделать свою жизнь как можно более несчастной и сложной.
Это были не единственные опасные острова в системе, однако в других местах причиной опасностей становились не жители, а местные красоты. Яркий пример – Острова Соблазна, благоуханные и чарующие, их берега источают дивные и дурманящие ароматы, завлекая на свои земли проплывающих мимо воздухоплавателей. Они кажутся райскими островами, настоящим Эдемским садом.
Вот только ароматы эти источает ядовитый лишайник, покрывающий камни. Моряки иногда бросали свои корабли, не обращая внимания на приказы своих капитанов, и проворно добирались вплавь до этой манящей земли. Стоило им ступить на остров, как они в считанные минуты умирали, покрываясь тем самым лишайником, и вскоре оказывались погребены под ним, превращаясь в клумбу для растения.
Ходили легенды об острове, который населяли летающие существа: обычные люди, эволюционировавшие в людей-птиц. Это все сказки, конечно. Но как знать, что будет через десятки миллионов лет? Может, однажды и это станет былью.
До Островов Инакомыслия было пять-семь дней ходу, столько же обратно, плюс четыре дня на погрузку, отгрузку и на поиск облаков. Обычно корабль прибывал на острова с полными баками воды, разгружался, уходил за новой водой, снова возвращался, и так несколько раз.
Конечно, на тот момент я не знал, что ловить облака и собирать воду было не единственной целью нашего путешествия. Это было лишь частью плана. К тому же второстепенной, я бы даже сказал, эпизодической. О настоящей цели плавания мне не сообщили, а сам я о таком и помыслить подобного не мог. На самом деле наше плавание было операцией по спасению с приложением мести и даже, не исключено, чьей-то смерти.
И с собой меня взяли не потому, что жаждали такого спутника и собеседника, а потому, что четыре пары рук в данной ситуации были предпочтительнее трех. Одна пара – держать штурвал, три – спасать человека, а если нужно, то и убивать.
Но в то раннее утро все это было неизвестно ни мне, ни тем более зевакам и провожающим, собравшимся у причала помахать кораблям вслед.
Но знали они – и Карла, и Дженин, и Каниш. И конечно, им стоило сказать мне обо всем заранее, а не тогда, когда стало уже слишком поздно поворачивать назад. Но я ни в чем не винил и не виню их. Ни сейчас, ни тогда. Да и как можно, когда знаешь их историю?
Так или иначе, дело обстояло таким образом, что, вместо того чтобы обойти Запретные Острова за версту, мы, напротив, направлялись именно к ним.
Мы держали курс на кишащий самыми страшными опасностями и чудовищами Запретный Остров Квенанта. Малейшая оплошность здесь грозила наказанием – суровым и диким, одним на все случаи жизни, – а оскорбить чьи-либо чувства здесь было проще простого.
Впрочем, пока что все эти сложности были мне невдомек. Мы уже отплывали, и тут в самый последний момент на пристань прибежали мои родители, которые, невзирая на мои просьбы не затягивать прощание, все же решили меня проводить. Я помахал им, прощаясь с ними и со всеми остальными провожающими заодно.
Мне всегда казалось удивительным, с какой готовностью люди искренне машут кому-то вслед, даже если это посторонний человек. Матери держали на руках своих малышей и уговаривали их помахать ручкой отплывающим кораблям, рыбакам, торговцам, груженым лайнерам, охотникам за облаками. Это словно какой-то инстинкт, непроизвольный момент сопереживания путнику.
Похоже, вопреки всем нашим прегрешениям, в глубине души мы все равно желаем добра другим людям. Несмотря ни на что, мы все равно хотим друг для друга только хорошего. Мы не хотим, чтобы в пути с кем-то приключилось несчастье, чтобы кто-то вернулся ни с чем. Пусть даже это делается из простого суеверия, вроде как когда стучат по дереву. Пусть и наши странствия, в свою очередь, тоже пройдут успешно. Тому, кто сеет добро, оно возвращается сторицей.
Мы отдали швартовы и тронулись в путь, подгоняемые легким, чуть колышущим паруса ветерком. Те, кто провожал нас на причале, постепенно превратились из обычных фигур в мелкие крапинки там, где в каком-нибудь другом мире был бы горизонт. Но здесь не существует горизонта – лишь бесконечная, неопределенная даль и синеватая дымка с рябью знойного жара.
Вскоре и остров, который я звал своим домом, стал крапинкой. Нас, плывущих по этой изначальной лазури, проглотило пространство. Мы и сами были тут как облака – эфемерные, неразличимые, незначительные, всего лишь дуновения влажного пара, меняющие свои неясные очертания, порожденные чьим-то воображением.
Но чьим? Какого-нибудь творца, создателя? Или это мы сами вообразили его, и себя вместе с ним?