— Вы усугубляете вину, — мрачно сообщил Дуго Лобман и медленно опустил руки.
— Пошел вон, — сказал отец. — Чезаре, стреляй, если не пойдет.
Дуго Лобман взглянул на Цезаря и полез наверх, к полотну. Там он оглянулся, несмотря на запрет, и пошел по шпалам. В ту сторону, где, по его мнению, был Реттерберг. Все смотрели вслед. Филипп отплевывался и вытирал губы — видимо, уланский палец был противный…
— Ну и ну… — произнес Михаил Алексеевич Мохов.
Цезарь уронил пистолет и сел в траву. Увидел мертвого Кригера, глянул на Филиппа, ничего не сказал. Придвинулся, стал гладить упругие медные перья. Филипп тихонько заплакал.
Так они сидели довольно долго.
Витька наконец спросил у Цезаря:
— Сумел, значит?
Цезарь кивнул. Растерянно повел пальцами по груди, словно что-то искал. И нащупал на шнурке пуговицу, уцелевшую во всех передрягах.
— Молодец ты, Цезаренок, — сказал Витька без боязни обидеть Чека, потому что теперь они и в самом деле были равные. Или, по крайней мере, Чек не был младшим, подопечным. И он не обратил даже внимания на «Цезаренка». Он словно прислушался к чему-то и вспомнил:
— Кто-то должен отправиться к Башне. Там сходят с ума от беспокойства.
Это был Цезарь, как он есть. Витька-то и думать забыл о Пограничниках, которые ждут.
— Я не смогу… без Петьки… — всхлипывая, сказал Филипп.
— Но… ты же раньше летал и один.
— А сейчас не смогу…
Витька, разумеется, не мог оставить отца.
— А я… — Цезарь поморщился, зажмурился. — Боюсь, что один, без вас, я сразу не найду дорогу…
Далеко-далеко возник и стал нарастать шум винта. Вдоль насыпи шел маленький бело-синий вертолет. Он сел в двадцати шагах, и Витька увидел, как первой выпрыгнула Люся. Потом Скицын, молодой толстый доктор Хлопьев и пилот Владик.
Появлению Люси Витька ничуть не удивился. Словно так и должно было случиться. И он сильно обрадовался ей. Растаяла наконец, пропала заноза, которая позади всех мыслей, страхов и тревог все равно, оказывается, сидела в душе — та память о неудачном разговоре в храме Итта-дага. Теперь все стало проще, легче. И Витька даже не огорчился оттого, что Люся лишь мельком взглянула на него и бросилась к Филиппу:
— Ой, смотрите, здесь мальчик весь в крови!
— Это не моя, от петуха, — неласково сказал Филипп. Оставьте, мол, меня в покое.
Люся обернулась к Цезарю:
— Дядя Женя, а вот еще один, весь ободранный!
Доктор Хлопьев, однако, сохранил спокойствие:
— Ободранный, но на ногах… А с тобой что, Алексеич?
— Паралитическая ампула. Одно хорошо, низко попали, сволочи, я как раз встал, спиной к окну. А то бы сейчас дрыхнул непрошибаемо… Да ты, Женя, не суетись, дня через три само пройдет. А противоядия все равно нет.
— Это там нет. А у нас будешь вечером танцевать лезгинку, знаю я эти ампулы… Дай-ка, дорогой, я вкачу тебе первую дозу эликсира… А ты, молодой человек, скидывай свой десантный наряд и приготовься орать. Антисептик — зелье кусачее.
— Не надо, мы сами, — сказал Витька.
— А, это Виктор Михайлович со своей электротерапией! Ну, валяйте…
Витька помог Цезарю снять комбинезон. Мелкие царапины Цезарь ловко убирал ладонью сам, а широкие багровые ссадины «заделывал» горящим шариком Витька. Шарик этот зажегся у него на мизинце послушно и сразу…
Скицын поднял из травы пахнувший теплым железом и порохом «дум-дум». Вопросительно посмотрел на Витьку. Витька молча махнул через плечо — в ту сторону, где далеко-далеко маячила на насыпи черная фигурка уходящего улана. Скицын присвистнул. Люся переводила с него на Витьку круглые, перепуганные глаза.
— Ох, как мне это не нравится, — сказал Скицын.
— А кому нравится? — сказал Витька.
Скицын подошел к Филиппу, наклонился над Кригером.
— Отлетался бедняга, откричал свое… Как же это, а, ребята?
— Потом, — отозвался Витька.
Вертолет был маленький, всех забрать не мог. Внесли отца, сел доктор Хлопьев. Пилот Владик сказал, что за ребятами и Скицыным вернется через полчаса.
Улетели…
Филипп тихо попросил:
— Давайте похороним Петьку…
— А там, у себя, не хочешь? — нерешительно спросил Витька.
Филипп помотал головой.
— Мне его не унести… мертвого…
— Пусть лежит в земле, на которой вывелся на свет, — сказал Скицын. Вынул из кармана широкий складной нож, вырезал квадрат дерна, стал рыть яму.
Мальчишки и Люся помогали кто чем мог — палками, найденным в траве рельсовым костылем, крышкой от затвора «дум-дума». Земля была мягкая, копали без труда.
Витька коротко рассказал Скицыну, что было.
Скицын отряхнул о брюки ладонь, провел ею по волосам Цезаря, в которых застряли земляные крошки.
— Значит, вот как оно. Командор… Сразу получил крещение…
— Да у него и раньше хватало крещений, — хмуро напомнил Витька.
Цезарь все еще был без комбинезона — маленький, щуплый, молчаливый. Он старательно вгрызался в землю. Под майкой суетливо дергались колючие лопатки, а у груди качалась медная пуговица. После слов Скицына Цезарь вдруг отбросил затворную крышку, съежился в лебеде, спрятал лицо и затрясся от плача…
— Ну, ты чего… Чек… — потерянно сказал Витька.
— Чего!.. Чего!.. — Цезаря сотрясали рыдания. — А чтобы… быть Командором… значит, надо стрелять в людей, да?!
— Чек… ты же не стрелял… Ты не в него!
— Да!.. А если бы он не поднял руки! Я бы третью пулю… в него… Потому что не было выхода!..
— Чек… Но выхода же правда не было, — беспомощно проговорил Витька. И подумал, что он тоже стрелял в улан. Молниями. Правда, он не хотел убивать. Он рассчитывал, что они просто полетят с дисков от взрыва перед лицом. Но ведь могли сломать шеи… И может быть, сломали… А что было делать?
— Чек… Они же первые полезли…
— Ну и пусть! Я все равно не хочу никакого командорства! Я же не просил!..
Скицын в сердцах воткнул нож в землю.
— Дурак я, Цезарь, я не то сказал… про командорское крещение… Ну, а если бы тебя не сделали Командором, разве ты не кинулся бы на помощь к Витьке, к Филиппу? Посуди сам…
Цезарь стал вздрагивать реже. Сердито вытер грязной ладонью лицо. Всхлипнул еще, пробормотал:
— Я как-то не подумал об этом… извините…
Не место, не время было для смеха, но Витька еле-еле задавил улыбку…
…Филипп стал опять заворачивать Петьку.
— Так в рубашке и положишь? — спросила Люся.
Он нахмуренно кивнул.
— Тогда хоть петушка отцепи, — сказал Витька.
Но Филипп молча покачал головой. И опустил завернутого Петьку в яму.
Тогда и Витька отцепил своего петушка, положил значок на рубашку. И Цезарь — с перемазанным лицом, насупленный, стыдящийся недавних слез — подобрал комбинезон, снял с него петушка, положил рядом с Витькиным.
Скицын свинтил с безрукавки синий квадратик с белой буквой «С» — значок «Сферы». У Люси никакого значка не было. Она подумала и сняла с мочки уха клипсу — божью коровку…
Яму засыпали, сверху на плоский холмик положили квадрат дерна. Постояли с минуту над последним приютом Кригера… Улетел он, рыжий бродяга, за такие грани, откуда его никто не вернет. Сколько ни кричи на весь межпространственный вакуум: «Петька, где ты?!» — не откликнется…
— Нам надо возвращаться к Башне, — шепотом напомнил Цезарь. — Мне и Филиппу…
— А Филипп… Ты сможешь?
— Да… если с Чеком…
— Конечно. Мы же вместе, — сказал Цезарь.
Скицын быстро посмотрел на Витьку, словно опять сказал: «Ох, не нравится мне это…»
— Да у Башни-то совершенно безопасно, — обнадежил его Витька.
— Нигде не бывает совершенно безопасно, даже в нашей благословенной «Сфере»… Кстати, с чего ты взял, что на пятьдесят девятом была «пчела»? Сам перепутал и крик поднял…
— Не перепутал я… — Витька слабо улыбнулся. — Слушай, а нос у тебя вчера не сворачивало на другую сторону?
— Витторио, ты нахал…
— Да я серьезно… Потому что все связано.
— Что связано?
— Все, что было, — невесело усмехнулся Витька. — Ерстка…
Вдали застрекотал вертолет.
Эпилог
Человек на рельсах
Дома Витька отыскал три запасных медных петушка — для Цезаря, для Филиппа и для себя. Но скоро значки понадобились еще. Потому что Люся привела к Пограничникам трех ребятишек — Илью, Ножика и его сестренку Тышку. Из той компании, которую вывез в прошлом году из «Проколотого колеса» Витька. Теперь они учились в Яртышском интернате. Петушки — дело нехитрое. Юр-Танка привез их целую горсть, когда в очередной раз встретились у Башни.
Привез он и грустную весть: Командор Находкин умер и его похоронили рядом с церковью Матери Всех Живущих.
Юкки с сестренкой не появлялись, у них было много дел — Юкки стал командиром мальчишечьего отряда трубачей, и они несли вахту на стенах Юр-Танка-пала, потому что племянник Хала, темный князь Саддар, опять собирал по дальним урочьям конные сотни… А сестренка Юкки учила местных малышей играм и песням, о которых до той поры не ведал никто от Крайнего моря до Дикой долины.
Зато другие Пограничники теперь сходились у Башни более часто, чем прежде. В «Сфере», где Витька жил с отцом, в Реттерберге и даже княжестве Юр-Танка стояла глубокая осень, а здесь по-прежнему цвели травы и летали в жарком воздухе стрекозы. Собираться стало теперь проще потому, что Цезарь всех научил переходу в такте Большого Маятника. Не сразу, но научил. Даже яртышских ребят и Люсю. У нее, кстати, первый переход получился даже лучше, чем у Лис, которая застряла поначалу на каком-то корявом и горячем астероиде…
Витька сперва был доволен, что все так хорошо складывается. Но результат оказался совершенно неожиданный: Люська по уши влюбилась в Цезаря. А Цезарь… он, бедняга, видимо, тоже. И радовался, и маялся. И сказал наконец Витьке чуть не со слезами:
— Это ставит меня в крайне двусмысленное положение…
— Да чего уж там… — вздохнул Витька.
Дело в том, что он все больше невольно заглядывался на Лис. И чувствовал себя поэтому виноватым перед Рэмом. И был счастлив, когда Лис ему по секрету сообщила, что Рэм «окончательно спятил из-за этой девятиклассницы Вальки, самой большой воображалы в Луговом…».
Конечно, все эти душевные терзания считались тайными, но на самом деле…
— Так у нас все свихнутся от этой дурацкой влюбленности, — озабоченно сказал Ежики Ярику и Филиппу.
— Ну уж фиг, — отозвался Филипп. — Я, по крайней мере, из ума не выжил…
Он подрос, посерьезнел, Филипп Кукушкин. Стал молчаливее. Он очень тосковал по Петьке. Казалось бы, чем больше проходит времени, тем глуше печаль. Но у Филиппа было не так. Чуть закроет глаза — и кажется, что опять гладит он Петькины перья и теребит налитой гребень. «Ко-о…» — Дядя Дима, — насупленно сказал он однажды, когда засиделись за своей многомерной и хитроумной игрой, — а можно по Петьке устроить службу? Ну, как это называется у вас, поминанье, что ли.
Отец Дмитрий смеяться не стал, но сказал строго:
— Он, конечно, петух был знаменитый, да посуди сам, как же это сделать? Панихиды служат только по людям, ибо сказано, что лишь человек имеет бессмертную душу и надобно молиться, чтобы она обрела царство небесное…
— Но можно ведь просто так, — пробормотал Филипп. — Не надо ему царства…
Про бессмертие человеческих душ он никогда не задумывался, но что касается Петьки… Ушел же Кригер от гибели при эксперименте в «Сфере». Может, и сейчас… Ну, если не сам Петька, то, возможно, его тень где-нибудь летает в дальних пространствах. Иногда, во время своих путешествий по ступеням стеклянной лестницы, Филипп даже вздрагивал от ожидания: вот-вот шумно спланирует Петька из пустоты, заворкует радостно. Не случилось пока такого и, наверно, не случится. Но вдруг…