Глядя на графа, своего мужа, Анжелика была уверена, что он улыбается. Но понять его улыбку было трудно, ведь он так любил превращать ее в саркастическую усмешку. Не упрекал ли он ее в том, что она вмешалась? Но у Анжелики сложилось впечатление, что он, напротив, с удовольствием наблюдал, как она ведет беседы, успокаивая порывы слишком горячих спорщиков, что, в сущности, и было ее долгом. Роль хозяйки дворца доставляла ей удовольствие и потому давалась легко.
Все чаще случалось так, что она на какое-то время забывала, почему находится здесь и как нерасторжима ее связь с тем, кто главенствовал на этих празднествах.
Время от времени и очень ненавязчиво Жоффрей напоминал ей о своем присутствии.
Однажды на оживленном приеме она посмотрела на мужа, и он ответил ей взглядом заговорщика. Вдруг он сам, что было впервые, поймал ее за запястье и удержал около себя:
— Я догадываюсь по выражению вашего лица, что есть вопрос, который вертится у вас на языке, маленькая госпожа. О чем идет речь?
Она не могла промолчать:
— Эти острова, о которых вы говорили… Где они находятся?
— Острова Касситериды? Недалеко от Англии. Они столь малы, что, держу пари, сам лорд-протектор не знает о них. Во времена Античности отважные мореплаватели привозили оттуда олово, и народ, который назывался тогда иберийцами, ковал оружие в своих подземных мастерских. Я люблю эти неизведанные места, полные скрытых сокровищ. Острова крохотные, но для меня достаточно велики и очень богаты.
Он понизил голос.
— Прекрасная работа для наших маленьких мулов, которых ожидают на берегу Сен-Мало.
Словно угадав, какие картины проходят перед ее глазами, он добавил:
— Это тайна!
— Но вы же сами мне это рассказали!
— Потому что вы сами моя тайна.
Отвернувшись, он продолжил принимать гостей.
* * *
Однажды, когда Анжелика направлялась в галерею, где обычно обедали, ее встретила царившая там удивительная тишина и отсутствие гостей…
На краю стола стоял единственный прибор.
Дворецкий Клеман Тоннель поприветствовал ее и передал слова мессира графа, что тот работает в своей лаборатории и не стоит ждать его к обеду. Она почувствовала облегчение, потому что обычно встречалась с мужем только в присутствии многочисленных гостей.
Оказавшись в одиночестве за большим столом, она не утратила аппетит. Клеман Тоннель прислуживал ей с помощью двух пажей.
Выйдя из-за стола, Анжелика взяла корзинку для рукоделия и отправилась на свое любимое место у одного из огромных окон, распахнутых в сад. В первые же дни после свадьбы она нашла в своих комнатах иглы, шерсть и шелк, ткани, дорогие материи, предоставленные в ее распоряжение для занятий шитьем, если ей того захочется. Она остановила свой выбор на украшении шарфа, того, что обычно вышивают для дворянина, уезжающего на войну, дабы ему сопутствовала удача.
Сегодня, занятая вышивкой, Анжелика мысленно пыталась вспомнить слова, которые произнес дворецкий, когда предупреждал ее об отсутствии мужа. Он совершенно точно сказал, что мессир граф уединился с мавром Куасси-Ба в своих апартаментах в правом крыле, где мессир граф обычно предается занятию алхимией.
Правда или нет, но она уловила оттенок легкого неодобрения в манере, с которой мэтр Тоннель произнес слово «алхимия». Или он, словно соглашаясь с ней, осторожно намекал: мы, люди Пуату, не верим в подобные чудеса?..
Это было неприятно!
Поразмыслив, она пришла к заключению, что ей просто показалось. Дворецкий вел себя вполне естественно, немного чопорно в своей обычной манере.
Анжелика продолжала вышивать, развлекаясь тем, что представляла светловолосого и улыбающегося дворянина, уходящего на войну, которому она подарила бы свой шарф. Бедняге предстояло биться насмерть и быть изрубленным на мелкие кусочки — как обычно гласили сказки, описывая славную битву.
* * *
Готовясь к великолепным приемам, какие граф давал во дворце Веселой Науки, Анжелика следила за их превосходной организацией. Теперь ее фигурка мелькала на кухнях, в помещениях, где составлялись вазы из фруктов и десертов, в погребах, где она выбирала вина, в залах для званых обедов и танцев, на террасах, а за ней всегда следовали три негритенка.
Она привыкла к их забавным круглым и черным личикам.
В Тулузе было множество рабов-мавров, потому что порты Эг-Морт и Нарбон находились на Средиземном море, где хозяйничали пираты.
Чтобы добраться морем из Нарбона в Марсель, нужно было снаряжать целую экспедицию. Жители Тулузы до сих пор потешались над злоключениями одного гасконского сеньора из графства Фуа, который во время поездки был взят в плен арабскими галерами. Король Франции незамедлительно выкупил его у султана Берберии, властвующего над Алжиром, но возвратившийся пленник успел сильно исхудать, и он не скрывал, что очень страдал от жары у мавров, вращая норию, которая черпала воду…
Один Куасси-Ба немного смущал Анжелику. Когда она видела, как перед нею появлялся этот гигант с глазами, словно из белой эмали, ею на мгновение овладевал страх. Между тем он казался очень добрым. Мавр не отходил от графа де Пейрака, именно он охранял в глубине дворца двери загадочной комнаты. Той, где исчезал граф каждый вечер, а иногда и днем. Анжелика не сомневалась, что это тайное место служит хранилищем реторт и склянок, о которых Энрико говорил кормилице, и ей было бы очень любопытно проникнуть туда, но она не осмеливалась.
Один из посетителей отеля Веселой Науки позволил ей узнать эту новую грань странной натуры ее мужа.
Глава 6
Незнакомец был весь в пыли. Он путешествовал верхом и ехал из Лиона через Ним. Это был довольно высокий мужчина лет тридцати пяти. Сначала он заговорил по-итальянски, затем перешел на латынь, которую Анжелика понимала плохо, и закончил приветствие на немецком. Именно на этом языке, хорошо знакомом Анжелике, граф и представил путешественника.
— Профессор Берналли из Женевы оказал мне большую честь, приехав побеседовать со мной о научных проблемах, которые мы вот уже долгое время обсуждаем в регулярной переписке.
Со свойственной итальянцам галантностью гость поклонился и начал сбивчиво объясняться. Он, несомненно, быстро надоест своими абстрактными разговорами и формулами такой очаровательной даме, которую должны заботить более интересные вещи. Он уже смущен тем, что ей пришлось позаботиться о прохладительных напитках и закусках. Кроме того, ученый беспокоился, что может наскучить молодой женщине.
Отчасти из бравады, отчасти из любопытства Анжелика попросила разрешения присутствовать при разговоре. Однако чтобы не показаться нескромной, она расположилась в углу близ открытого окна, выходившего на внутренний дворик.
Была зима, стояла холодная, но сухая погода, и по-прежнему светило солнце. Во дворе дымились жаровни, у которых грелись слуги.
Анжелика вышивала и прислушивалась к беседе мужчин, сидевших друг напротив друга. Казалось, Берналли был охвачен нетерпением поскорее начать разговор. Сперва они беседовали о людях, совершенно незнакомых Анжелике: об английском философе Бэконе, о французах — философе Декарте и инженере Блонделе. О последнем оба собеседника высказывались с возмущением, потому что тот считал теорию Галилея бесплодными фантазиями.
Из всего сказанного Анжелика также поняла, что их гость был горячим почитателем, а ее муж — противником Декарта.
Расположившись в кресле в одной из своих излюбленных непринужденных поз, вытянув ноги перед собой и положив их на край маленькой скамеечки, Жоффрей де Пейрак казался не более серьезным, чем когда обсуждал с дамами рифмы сонета. Его собеседник, напротив, был страстно увлечен беседой и в напряжении сидел на краешке стула.
— Ваш Декарт несомненно гений, — говорил граф, — но это еще не значит, что он прав во всем.
Итальянец горячился:
— Мне будет очень любопытно узнать, как вы сможете доказать его несостоятельность. Смотрите! Он первым противопоставил схоластике с ее абстрактными и религиозными идеями экспериментальный метод. Отныне вместо того чтобы судить о вещах, как раньше, — исходя из абсолютных истин, необходимы измерения и опыты, из которых затем следуют математические законы. Этим мы обязаны Декарту. Как вы, обладая аналитическим складом ума, присущим людям эпохи Возрождения, как вы можете не поддерживать его метод?
— Я поддерживаю, поверьте мне, друг мой. Я убежден, что без Декарта наука не смогла бы избавиться от оков глупости, в которых ее удерживали последние века. Но я упрекаю его в том, что он недостаточно требователен к собственному гению. В его теориях есть очевидные ошибки. Но я не хочу переубеждать вас, если вы так уверены в его правоте.
— Я приехал из Женевы, преодолел заснеженные поля и реки, чтобы принять ваш вызов в споре о Декарте. Я вас слушаю.
— Возьмем, если вы так желаете, принцип гравитации, иначе говоря, взаимного тяготения тел, а следовательно, и притяжения тел к земле. Декарт утверждает, что когда одно тело сталкивается с другим, оно может сообщить ему движение, только если превосходит его по массе. Таким образом, пробковый шар не сможет сдвинуть шар чугунный.
— Это же очевидно. И позвольте мне процитировать формулу Декарта: «Во всей сотворенной материи существует известное количество движения, которое никогда не возрастает и не убывает».
— Нет! — воскликнул Жоффрей де Пейрак и так стремительно поднялся, что Анжелика вздрогнула. — Нет, это утверждение ложно! Декарт не провел опыт. Чтобы увидеть свою ошибку, ему всего лишь надо было зарядить пистолет свинцовой пулей весом в одну унцию и выстрелить в тряпичный мяч весом более двух ливров. Тряпичный мяч сдвинулся бы.
Берналли с изумлением посмотрел на графа.
— Я признаюсь, вы меня смутили. Но хорошо ли выбран пример? Возможно, опыт со стрельбой вводит какой-то новый элемент? Как его можно назвать? Мощность, сила…
— Этот элемент — всего-навсего скорость. Она действует не только при стрельбе. Каждый раз, когда тело перемещается, действует скорость. То, что Декарт называет «количеством движения», на самом деле закон скорости, а не арифметическая сумма вещей.
— Если закон Декарта ошибочен, то что вы предлагаете взамен?
— Закон Коперника, где говорится о взаимном притяжении тел, об этом невидимом свойстве, таком же явлении, как магнетизм, которое не могут измерить, но и отрицать тоже не могут.
Подперев кулаком голову, Берналли задумался.
— Я уже немного размышлял об этом и обсуждал эти вопросы с самим Декартом, когда встретил его в Гааге перед тем, как он уехал в Швецию, где ему — увы! — суждено было умереть. Знаете, что он ответил мне? Закон притяжения надо отвергнуть, потому что в нем есть «что-то оккультное» и он уже изначально кажется еретическим и подозрительным.
Граф де Пейрак громко рассмеялся:
— Декарт был трусливым человеком, к тому же он не хотел терять пенсию в тысячу экю, пожалованную монсеньором Мазарини. Он помнил о бедном Галилее, который, дабы избежать пыток и костра инквизиции, вынужден был отречься от своих бесспорных открытий, одно из которых «ересь о вращении Земли». Говорят, что он не смирился со своим унизительным отречением и, не удержавшись, прошептал: «И все-таки она вертится!..» Декарт в своей работе «Мир, или Трактат о свете», возвращаясь к теории поляка Коперника «Об обращении небесных сфер», воздержался от утверждения о вращении Земли. Он только сказал: «Земля не движется, но вовлечена в движение вихревыми потоками». Разве не чудесная метафора?