– Вот потому-то нам и надо прятаться, Сент-Эньян. Где же это видано, чтобы солнце светило по ночам!
– Ей-богу, ваше величество, вы нелюбопытны Я бы на вашем месте непременно поинтересовался узнать, кто такие эти две нимфы, две дриады или две лесные феи, которые такого хорошего мнения о нас.
– О, я и без того узнаю их.
– Каким образом?
– Да просто по голосу. Это, должно быть, фрейлины; у той, которая говорила про меня, прелестный голос.
– Кажется, ваше величество становитесь неравнодушны к лести?
– Нельзя сказать, чтобы ты злоупотреблял ею.
– Простите, государь, я глуп. А что же та страсть, ваше величество, в которой вы мне признались, разве она уже забыта?
– Ну, как забыта! Вовсе нет. Разве можно забыть такие глаза, как у мадемуазель де Лавальер?
– Да, но у той, другой, такой прелестный голос…
– У кого это?
– Да у той, которая так восхищена солнцем.
– Послушайте, господин де Сент-Эньян!
– Виноват, государь.
– Впрочем, я не в претензии на тебя за то, что ты думаешь, будто мне одинаково нравятся и приятные голоса, и красивые глаза. Я знаю, что ты ужасный болтун, и завтра же мне придется поплатиться за свою откровенность с тобой.
– Как так?
– Конечно. Завтра же все узнают, что я заинтересован крошкой Лавальер; но берегись, Сент-Эньян; я одному тебе открыл свою тайну, и если хоть один человек проговорится мне о ней, я буду знать, кто выдал меня.
– С каким жаром вы говорите, государь.
– Совсем нет, я только не желаю компрометировать бедную девушку.
– Не беспокойтесь, государь.
– Так ты даешь мне слово молчать?
– Даю, государь.
«Отлично, – подумал, улыбаясь, король, – завтра же всем будет известно, что я ночью гонялся за Лавальер».
– Знаешь, мы, кажется, заблудились, – проговорил Людовик, осматриваясь кругом.
– Ну, это не так страшно.
– А куда мы выйдем через эту калитку?
– К перекрестку аллей, государь.
– К тому месту, куда мы шли, когда услышали женские голоса?
– Именно, государь, особенно последние слова, когда они назвали меня и вас.
– Ты что-то уж очень часто вспоминаешь об этом.
– Простите, ваше величество, но меня, право, приводит в восторг мысль, что есть на свете женщина, которая думает обо мне, когда я и не подозреваю об этом и вовсе не старался заинтересовать ее. Ваше величество не можете понять этого, так как ваше высокое положение привлекает к вам всеобщее внимание.
– Ну нет, Сент-Эньян, – сказал король, дружески опираясь на руку своего спутника, – поверишь ли, ото наивное признание, это бескорыстное увлечение женщины, которая, быть может, никогда не привлечет мои взоры… словом, вся таинственность сегодняшнего приключения задела меня за живое, и, право, если бы я не интересовался так сильно Лавальер…
– Пусть это не останавливает ваше величество. Она отнимет немало времени.
– Что ты хочешь сказать?
– По слухам, Лавальер очень строгой нравственности.
– Ты еще больше подзадорил меня, Сент-Эньян. Мне очень бы хотелось разыскать ее. Пойдем скорее.
Король лгал: ему совсем не хотелось разыскивать ее; во он должен был играть роль.
Он быстро зашагал вперед. Сент-Эньян следовал за ним. Вдруг король остановился; остановился и его спутник.
– Сент-Эньян, – произнес он, – мне чудится, будто кто то стонет.
Прислушайся.
– Действительно. Кажется, даже зовут на помощь.
– Как будто в той стороне, – сказал король, указывая вдаль.
– Похоже на плач, на женские рыданья, – заметил до Сент-Эньян.
– Бежим туда!
И король с своим любимцем бросились по тому направлению, откуда доносились голоса. По мере того как они приближались, крики становились все явственнее.
– Помогите, помогите! – кричали два голоса.
Молодые люди пустились бежать еще быстрее.
Вдруг они увидели на откосе, под развесистыми липами, женщину, стоящую на коленях и поддерживающую голову другой женщины, лежащей в обмороке. В нескольких шагах, посреди дороги, стояла третья женщина и громко звала на помощь.
Король опередил своего спутника, перепрыгнул через ров и подбежал к группе в ту самую минуту, как в конце аллеи, ведущей к замку, показалась кучка людей, спешивших на тот же крик о помощи.
– Что случилось, мадемуазель? – спросил Людовик.
– Король! – вскричала Монтале и от изумления разжала руки, Лавальер упала на траву.
– Да, это я. Как вы неловки! Кто она, ваша подруга?
– Государь, это мадемуазель де Лавальер. Она в обмороке.
– Ах, боже мой! – воскликнул король. – Скорее за доктором!
Король постарался выказать крайнее волнение. Но от де Сент-Эньяна не ускользнуло, что и голос и жесты короля не соответствовали той страстной любви, в которой он признался своему спутнику.
– Сент-Эньян, – продолжал король, – пожалуйста, позаботьтесь о мадемуазель де Лавальер. Позовите доктора. А я хочу предупредить принцессу о несчастном случае с ее фрейлиной.
Сент-Эньян остался хлопотать, чтобы мадемуазель де Лавальер поскорее перенесли в замок, а король бросился вперед, обрадовавшись случаю, который давал ему повод подойти к принцессе и заговорить с нею.
По счастью, в это время мимо проезжала карета; ее остановили, и сидевшие, узнав о происшествии, поспешили освободить место для мадемуазель де Лавальер.
Ветерок от быстрой езды скоро оживил девушку.
Когда подъехали к замку, она, несмотря на слабость, с помощью Атенаис и Монтале смогла выйти из кареты.
Король же тем временем нашел принцессу в рощице, уселся рядом с ней и незаметно старался прикоснуться ногой к ее ноге.
– Будьте осторожны, государь, – тихо сказала ему Генриетта, – у вас далеко не равнодушный вид.
– Увы! – отвечал Людовик XIV чуть слышно. – Боюсь, что мы не в силах будем выполнить наш уговор.
Потом продолжал вслух:
– Вы знаете о происшествии?
– Каком происшествии?
– Ах, боже мой! Увидя вас, я позабыл, что нарочно пришел сюда рассказать вам о нем. Я очень огорчен: одна из ваших фрейлин, Лавальер, только что упала в обморок.
– Ах, бедняжка, – спокойно проговорила принцесса, – отчего это?
Потом прибавила шепотом:
– О чем вы думаете, государь! Вы хотите заставить всех поверить, что увлечены этой девушкой, и сидите здесь, когда она, может быть, при смерти.
– Ах, принцесса! – со вздохом промолвил король. – Вы лучше меня играете свою роль, вы все взвешиваете.
И он поднялся с места.
– Принцесса, – сказал он так, что все слышали, – позвольте мне оставить вас; я сильно беспокоюсь и лично желал бы удостовериться, подана ли ей помощь и хороший ли за нею уход.
И король пошел к Лавальер, а присутствовавшие передавали друг другу его слова: «Я сильно беспокоюсь».
Глава 24.
ТАЙНА КОРОЛЯ
По дороге Людовик встретил графа де Сент-Эньяна.
– Ну что, Сент-Эньян? – спросил он о притворным беспокойством. – Как наша больная?
– Простите, государь, – пробормотал Сент-Эньян, – к стыду моему должен признаться, что я ничего не знаю о ней.
– Ничего не знаете? – сказал король, притворяясь рассерженным.
– Простите, государь, но, видите ли, я только что встретился с одной из трех болтушек, и, признаюсь, эта встреча меня отвлекла.
– Так вы нашли ее? – с живостью спросил король.
– Нашел ту, которая так лестно отозвалась обо мне, а найдя свою, я начал искать и вашу, государь; и как раз в это самое время я имел счастье встретиться с вами.
– А как зовут вашу красавицу, Сент-Эньян? Или это, может быть, секрет?
– Государь, разумеется, это должно быть секретом, и даже величайшим секретом, но для вас, ваше величество, нет тайн. Это мадемуазель де Тонне-Шарант.
– Она красива?
– Необыкновенная красавица, государь, а узнал я ее по голосу, которым она так нежно произносила мое имя. Я подошел к ней и заговорил, что было легко в толпе; я начал спрашивать ее, и она, ничего не подозревая, рассказала мне, что несколько минут назад была с двумя подругами под королевским дубом, как вдруг кто-то испугал их: не то волк, не то злоумышленник; они, разумеется, бросились бежать…
– А как же зовут двух ее подруг? – с живостью перебил графа король.
– Государь, – отвечал Сент-Эньян, – велите заключить меня в Бастилию.
– Почему?
– Потому что я эгоист и болван. Я так был поражен своей счастливой победой и открытием, что просто потерял голову. Кроме того, я полагал, что ваше величество настолько заинтересованы мадемуазель де Лавальер, что не придал никакого значения подслушанной нами болтовне. Потом мадемуазель де Тонне-Шарант покинула меня и вернулась к Лавальер.
– Будем надеяться, что и мне повезет так же, как и тебе. Ну, пойдем к больной.
«Вот штука-то! – думал про себя Сент-Эньян. – А ведь он действительно увлечен этой малюткой; вот никогда бы не подумал».
Он указал королю ту комнату, куда провели Лавальер. Король вошел.
Сент-Эньян последовал за ним.
В просторной зале с низким потолком, у окна, выходившего на цветник, в широком кресле сидела Лавальер и полной грудью вдыхала ароматный ночной воздух.
Ее роскошные белокурые волосы были распущены и волнами спускались на полуприкрытые кружевами грудь и плечи, из глаз катились крупные слезы.
Матовая бледность покрывала ее лицо, придавая ей неописуемую прелесть, а физические и нравственные страдания наложили на ее лицо отпечаток благородной скорби. Она сидела неподвижно, точно мертвая. Казалось, она не слышала ни шушуканья подруг, суетившихся около нее, ни отдаленного гула толпы, доносившегося в открытое окно. Она ушла в себя, и только ее прекрасные тонкие руки изредка вздрагивали, точно от невидимого прикосновения. Задумавшись, она не заметила, как вошел король.
Он издали увидел ее прелестную фигуру, облитую мягким серебряным светом луны.
– Боже мой, – воскликнул он с невольным ужасом, – она умерла!
– Нет, нет, государь, – сказала шепотом Монтале. – Напротив, ей теперь гораздо лучше. Не правда ли, Луиза, сейчас ты чувствуешь себя лучше?
Лавальер ничего не ответила.
– Луиза, – продолжала Монтале, – король беспокоится о твоем здоровье.
– Король! – вскричала Луиза, вскочив с кресла, словно ее обожгло пламя. – Король беспокоится о моем здоровье?
– Да, – отвечала Монтале.
– И король пришел сюда? – проговорила Лавальер, не решаясь поднять глаза.
– Боже мой, тот самый голос! – шепнул король на ухо Сент-Эньяну.
– Вы правы, государь, – отвечал Сент-Эньян. – Это та самая, которая влюблена в солнце.
– Тсс! – остановил его король.
Потом он подошел к Лавальер.
– Вы нездоровы, мадемуазель? Я видел вас несколько минут назад в обмороке, на траве. Как это случилось с вами?
– Государь, – пробормотала бедная девушка, бледнея и дрожа, словно в лихорадке, – право, я сама не знаю.
– Вы, вероятно, много ходили, – сказал король. – Быть может, от усталости…
– Нет, государь, – поспешно ответила за свою подругу Монтале, – это не от усталости: почти весь вечер мы просидели под королевским дубом.
– Под королевским дубом? – вздрогнув, прошептал король. – Так и есть, я не ошибся.
И он подмигнул графу.
– Да, да, – подтвердил Сент-Эньян, – под королевским дубом, вместе с мадемуазель де Тонне-Шарант.
– Откуда вы это знаете? – спросила Монтале.
– Очень просто: сама мадемуазель де Тонне-Шарант сказала мне.