Писк. Вопль отчаяния.
Она заметалась в панике. Иногда заблудившиеся существа находили дорогу на дно Дюжины и падали в бассейн, пытаясь напиться.
Она чуть с ума не сошла, пока его отыскала. Этот чертов ужасный мерцесвет, казалось, отбрасывал больше теней, чем разгонял. И эхо, эхо звучало со всех сторон, рассыпаемое трубами и водой Серебряной Дюжины, так что слух почти не помогал.
Но наконец она его нашла. Крохотное существо, пищащее и слабо барахтающееся в воде. Совсем малыш, еле научившийся передвигаться самостоятельно. Аури ухватилась за какую-то скобу и потянулась над водой, задрав одну ногу для равновесия и подняв руку выше головы. Она растянулась, как танцовщица. Рука описала плавную дугу и окунулась в воду, мягко подхватив промокшее создание…
И оно ее укусило! Вонзило зубы в мясистую часть кисти между большим и указательным пальцами.
Аури заморгала и подтянулась обратно на бортик, бережно держа в руке маленького скунса. Он брыкался и отбивался, и ей пришлось стиснуть его крепче, чем хотелось бы. Если бы он плюхнулся обратно в воду, он мог бы наглотаться воды и утонуть прежде, чем она успеет его найти и достать.
Встав обеими ногами обратно на камень, Аури сделала крохотному скунсу клетку из пальцев у себя на груди. Для лампы рук не хватило, и Аури доверилась лунному свету, взбегая по Старым Мосткам. Звереныш барахтался и царапался у нее на груди, пытаясь освободиться, и укусил ее второй раз, за подушечку мизинца.
Но к тому времени Аури уже добралась до ближайшей решетки. Она подняла руку и вытолкнула бедное заблудившееся создание наружу. Прочь из Подсветья, обратно на его законное место, в ночь, к маме, мусорным бакам и мостовым.
Аури спустилась обратно на дно Серебряной Дюжины и окунула болезненно пульсирующую руку в воду. Болело довольно сильно, но, по правде сказать, сильнее всего пострадали ее чувства. С нею уже лет сто никто не поступал так по-хамски.
Пока Аури натягивала через голову платье, сердце у нее в груди было черным и тяжелым. Сегодня даже платье не сидело на ней как следует. В желтом свете казалось, будто все вещи злорадно ухмыляются ей. И волосы, волосы были ужасные!
Аури пошла обратно в Мантию, кружным путем, чтобы миновать Тамбур и не видеть себя в зеркале. Войдя в Порт, она увидела, что почти все здесь не так. Ну да, конечно. Просто день такой.
Она поставила спиртовку на стол резче, чем следовало, так что пламя подпрыгнуло. И принялась, как могла, приводить комнату в порядок. Остролистая баночка рядом с томом ин-кварто? Нет. Пусть стоит одна на дальнем конце второй полки. Смола требовала себе отдельного места. Склянка, до краев наполненная темно-синими плодами лавра, переехала обратно на угловой столик. Маленькая каменная статуэтка примостилась на самом верху шкафа для вина, как будто она настолько лучше их всех.
Единственным, что осталось на месте, были ее новообретенные идеальные соты. Аури даже чуть было не откусила кусочек — безо всякой причины, просто затем, чтобы день стал хоть чуть-чуть посветлее. Да уж, с нее бы сталось, хотя это чистый эгоизм. Но мысль о том, чтобы прикоснуться к ним в таком состоянии, была просто невыносима.
Когда вещи были худо-бедно расставлены, насколько уж получилось, Аури взяла лампу и прошла в Мантию. Ее кедровый сундучок был в некотором беспорядке, вокруг были раскиданы сломанные спички, однако это все исправить было нетрудно. С медной шестерней все было в порядке. Ее идеальный листик. Каменная шкатулка. Кольцо осеннего золота. Серая стеклянная бутылочка, наполненная лавандой. Все как следует. Аури чуть-чуть успокоилась.
И тут она увидела одеяло! Свое идеальное одеяло, которое она себе сделала самым подобающим образом. Одеяло перевернулось, и уголок лежал прямо голым на полу!
Сперва Аури ничего не могла, просто стояла. Она подумала, что сейчас расплачется, но, заглянув внутрь себя, обнаружила, что слез у нее не осталось. Одни репьи и битое стекло.
Она подумала, что сейчас расплачется, но, заглянув внутрь себя, обнаружила, что слез у нее не осталось. Одни репьи и битое стекло. Она устала и разочаровалась во всем на свете. И рука еще болела.
Но слез не осталось совсем. Так что она вместо этого собрала одеяло и потащила его в Подолы. Отыскав чистую латунную трубу, она развесила одеяло поперек тоннеля, как занавеску, чтобы непрестанный ветер проносился мимо, и стала смотреть, как оно колышется взад-вперед. Одеяло раздувалось и полоскалось — но и только.
Аури насупилась и стала снимать одеяло с трубы. Но она была небрежна, и порыв ветра задул ее спиртовку. Чтобы зажечь ее снова, пришлось потратить еще одну драгоценную спичку.
Когда Подолы снова наполнились мерцотным светом, Аури стянула одеяло с трубы, перевернула и повесила обратно на трубу. Но нет. Что задом наперед, что передом назад — разницы не было никакой.
Потом она поднялась на Старые Мостки и нашла решетку, которая больше всего любит луну. Бледный лунный свет сыпался сквозь нее, как снежинки, падал, как серебряное копье. Аури расстелила одеяло под луной, чтобы его хорошенько промыло лунным светом.
Не помогло.
Она пронесла одеяло задом наперед через весь Сей-Вей. Сносила его на вершину Драфтинга, сбросила вниз и проводила его взглядом сквозь проволочный лабиринт, пока оно не зацепилось за проволоку в самом низу и не повисло на ней, плавно раскачиваясь вверх-вниз. Отнесла его обратно в Мантию и закутала в него ужасную, несносную, упрямую медную шестерню, которая стояла там, нагло ухмыляясь золотом в мерцотном свете. Толку с этого не было никакого. Не в силах придумать ничего другого, что могло бы хоть как-то смягчить неприятность, Аури отнесла одеяло в самый низ, через Подводы, в свою новую идеальную гостиную. Она повесила его на спинку кушетки. Потом свернула и положила на кресло.
И наконец, по-настоящему отчаявшись, Аури стиснула зубы и расстелила свое одеяло поверх толстого красного ковра в центре комнаты. Разгладила его обеими руками, заботясь о том, чтобы оно не коснулось каменного пола. Одеяло накрыло ковер почти полностью. На миг Аури почувствовала, как в груди у нее пробуждается надежда, что…
Но нет. Это ничем не помогло. И тогда она все поняла. По правде сказать, она это знала с самого начала. Одеяло теперь уже ничем не исправишь.
Гневно хмурясь, Аури схватила одеяло, скомкала неблагодарную вещь как попало и побежала вверх по безымянной лестнице.
Она чувствовала себя плоской и выскобленной, как старая шкура. Сухой, как бумага, исписанная с обеих сторон. И даже шутливые заигрывания новой каменной лестницы не пробудили в ней ни малейшего дыхания радости.
Она перебралась через завал, миновала пролом в стене и вошла в Засвалку. В желтом мерцотном свете она выглядела совсем иначе. Сплошной смутный страх и разочарование.
И когда взгляд Аури упал на туалетный столик, она увидела его в новом свете. Теперь он не был непутевым. Она обнаружила в нем нечто мрачное, и мельком увидела то, что не давало ему стать таким, как следует. Аури чувствовала оборванные края царящего на нем беспорядка.
Но сейчас, вся нечесаная и липкая, немытая и опустошенная, Аури была не в том состоянии, чтобы что-то исправить. И не в том настроении, чтобы заботиться о неблагодарной вещи.
Вместо этого Аури опустилась на колени перед платяным шкафом и поставила рядом с собой спиртовку. Коленям было холодно на каменном полу. Она открыла ящик и посмотрела на сливочные сложенные простыни, что лежали внутри.
Аури зажмурилась. Сделала долгий, судорожный вдох и выдохнула снова.
Не открывая глаз, она принялась запихивать одеяло в ящик. Потом положила руку на верхнюю простыню. Да. Так будет честно. Она даже вслепую чувствовала, какая она нежная, эта простыня. Пальцы скользили по сливочной глади…
Аури услышала тихий треск и почувствовала запах паленых волос.
Она отшатнулась, лихорадочно отползла назад на четвереньках, прочь от злобно плюющегося желтого пламени.