НОВОПРИБЫВАЮЩИМ!
НАДЕНЬТЕ УНИФОРМУ,
ПЕЙТЕ И
СЛЕДУЙТЕ ПО УКАЗАТЕЛЯМ.
Оделся Нестор прямо у стойки — в раздевалку было идти незачем. Собственно, раздевалка была всего лишь данью традиции — девушки из местного персонала и так знали всех Нагов не только в лицо.
Запахнув халат, Нестор долго не мог продеть зеленый пояс в петли на боках. Наг в халате без пояса выглядел более вызывающим, чем Наг вообще без халата. Здесь, в коридорах Центрального управления Раджаса, пояс был своеобразным знаком отличия, по которому можно было определить ранг его носителя. Здесь цвет пояса выполнял функцию звездочек на погонах. Нестор часто вспоминал по этому случаю цитату из «Кин-дза-дза»: «Когда у общества нет цветовой дифференциации штанов, то нет цели». Только вместо штанов — пояса. Кир некогда поучал Нестора так, как Уэф в фильме поучал дядю Вову:
— Пояс в нашей униформе — вещь центральная. И по сути, и по форме, и по назначению. Как Наги мы все равны, что отчетливо презентует цвет наших мундиров.
— Халатов? — весело уточнил Нестор.
— Мундиров, мой друг! — безапелляционно возразил Наставник. — Со временем ты проникнешься их бесспорной субординирующей ролью в нашей работе.
Разговор шел в одном из кабинетов управления, где «Вы», используемое в беседах на публике, непринужденно превращалось в участливое «ты».
— Раджас имеет достаточно сложную структуру, — продолжал Наставник. — Я и сам не все понимаю, не все знаю, не везде вхож даже с моим уровнем допуска. С целью упорядочить нашу иерархию — сугубо для внутренних целей — было принято решение условно разделить Раджас на семь уровней. Повторяю: это деление исключительно условное. Правильно говорить «на семь доньев», но во множественном числе это слово как-то неказисто звучит.
— Как-то, помню, Вы поднимали тост «Чтоб всем нам до Восьмого дна!», — решил уточнить Нестор. — Так их семь или восемь?
— Пустой вопрос, мой друг. Никто тебе на него не ответит. Может, сам со временем разберешься. А тост «До Восьмого дна!» — лишь аналог таких же тостов во Взвеси. Например, как «Кан пей!» — «чтобы река обмелела» — в Китае или как привычный нам тост «До дна!». Вернемся к нашей цветовой дифференциации…
Нестор и сам понимал, что пояс — это метафора Нага. Оказалось, что символика распространяется не только на форму, схожую с формой змеиного тела, но и на сущностное содержание. Пояс Нага — это попытка спектральной визуализации архисложных ментальных составляющих змеиной природы.
23
Вот из-за этих архисложных составляющих в Раджасе возникла древняя традиция. И традиция эта была связана, в первую очередь, с особой способностью Нагов воспринимать цвет.
Человеческий глаз может различить до десяти миллионов оттенков. При этом во всех языках Взвеси долгое время цвета обозначались только двумя словами: темный и светлый. Свет отражается от предмета, глаз воспринимает количество света. Света много — глаз говорит мышлению: «светлый»; света мало — глаз говорит: «темный».
Но жизнь человека становилась сложнее, для операций с действительностью нужны были новые инструменты. Со временем добавился красный, а темный и светлый превратились в черный и белый с различными оттенками. Потом появилось слово, означающее одновременно зеленый и синий цвета. До сих пор из-за такого положения дел возникает путаница при анализе древних рукописей.
Слова и словосочетания, обозначающие наименования цветов, вызывают в воображении целый мир световых представлений. Этот мир развился, подчиняясь зрению. Воображение Нагов — когда они Наги — свободно от такой зависимости.
Сегодня в разных языках мира можно обнаружить разное количество уникальных наименований цветов и оттенков. Все зависит от того, как тот или иной цвет отражается в восприятии носителей того или иного языка. Одни народы дают абстрактные цветонаименования через цвет морской или речной воды, другие — через цвет снега, через цвет травы или через цвет гор. Кому что ближе. Например, в созерцательной Японии на заре времен существовало только четыре наименования цвета: куро — ночного, а значит, черного неба; сиро — ясного неба после рассвета, залитого белым солнечным светом; ака — багровеющего неба во время рассвета; ао — так могли назвать цвет неба в любое другое время суток или при любых других природных явлениях.
Современное материальное мировосприятие все чаще протежирует не наименования абстрактных цветов, а более конкретные эпитеты, опосредованные через предметы окружающей действительности. И не только уже привычные «вишнёвый», «салатовый» или «персиковый». Чем более статусной будет вещь, тем замысловатее будет ее оттенок. Особенно заметным это становится при подборе декора для фасада загородного особняка, при выборе цвета автомобиля или яхтенной краски. Здесь можно встретить малопонятные «Валентина», «Несси», «звездная пыль», «Монте-Карло» или совсем уж экзотические «золото инков», «гейзер», «сафари» или «цунами». Автодилеру легче впарить клиенту машину цвета «Пицунда», чем сине-зеленую машину, при том, что это один и тот же цвет.
Маэстро Леонардо называл глаза окнами человеческого тела, через которые душа глядит на мир и радуется его красоте. Без таких окон душа оказалась бы в темнице, мрачное пребывание в которой — злейшая пытка.
Наги имеют способность широко растворять особое окно, через которое душа получает возможность видеть мир без каких-либо посредников. Поскольку Наги «смотрят душой», то и цвет вещи в их восприятии ничего общего не имеет с теми цветами, которые приняты в материальном мире. Восприятие цвета идет у Нага изнутри, и глаза никак не влияют на интерпретацию данного качества вещи в Наговом сознании.
Важным становится не количество отраженного внешнего света, а количество отраженного внутреннего содержания.
— Я бы мог сказать «внутреннего тепла», — заметил тогда Кир, — но так возникнет в корне неверная ассоциация с температурой и приборами ночного видения.
Одним словом, Наставник в тот раз подробно и обстоятельно расписал Нестору цветовую дифференциацию поясов, которую более правильно было назвать «смыслосодержательным» делением.
Все змеи и Наги всех уровней-доньев носят в коридорах Центрального управления Раджаса однотонные халаты. Это униформа любой змейки, это мундир любого Нага. Халат имеет цвет, символизирующий саму суть змеиного племени. Этот цвет, для простоты, принято называть зеленым.
— Как цвет надежд, — вспомнил тогда Нестор.
— Что? — отвлекся от монолога Кир.
— Есть у шведского фантаста — Хольцхаусен его фамилия — такая новелла — «Цвет надежд — зеленый». Там заключенным, которые не хотели сидеть в тюрьме, вводили специальный препарат, и они становились зелеными. Эдакие шведские Наги. Этот Хольцхаусен, кстати, не из наших?
— Нет, конечно! Какой вздор! — раздраженно отмахнулся Наставник. — Придумают же! Наги из тюряги. Не перебивай, если не по существу.
К зеленому халату полагается знак отличия — пояс. Цвет пояса варьируется в зависимости от того Дна, к которому принадлежит Наг. Понижение со Дна на Дно — это исключительная НАГрада, и она не зависит от времени, прошедшего с момента инициации. Змейки из обслуживающего персонала и Наги, свершившие акт первого перевоплощения, носят пояса бирюзового цвета.
— Зеленого, — уточнил Нестор.
— Нет. Именно бирюзового, — исправил Кир.
— Но пояс такого же цвета, как и халат, — удивился Нестор. Он даже приложил хвостик пояса к ткани халата в доказательство.
Кир посмотрел на Нестора так, как воспитательница в детском саду смотрит на сидящего на горшке малыша — с немым вопросом: «Когда же ты сам научишься попу вытирать?».
— Бирюза — цвет переменчивого моря, символ перевоплощения. Знак того, что ты перешагнул гранитные границы своего тела, что тело твое теперь может принимать иную форму, как морская вода. Но это в двух словах. Все гораздо сложнее. И пока такие тонкости не научился видеть сам, верь мне на слово: халат — зеленый, пояс — бирюзовый.
24
Нестор довольно долго шагал по пустым коридорам Раджаса. Он и не догадывался, что контора так широко раскинула свои щупальца в реальности не-Бытия. Возникло смутное волнение — так ли легко будет отыскать обратный путь к лазу.
Коридоры Центра управления были такими же, как множество других коридоров во множестве других управлений. Прямые, многодверные, достаточно просторные, с паркетными полами и встроенными в потолок светильниками. В честь корпоративной пятницы — интригующе полутемные. Сегодня — необычно тихие и пустые.
Раджас всегда отражал мир Взвеси — в материалах, дизайне интерьера, в функциональном назначении предметов. Кабинеты были кабинетами, столы — столами, оргтехника — оргтехникой. Даже кулеры были расставлены у стен. Иногда у кабинетных дверей располагались сцепки из двух-пяти стульев — для посетителей. Хотя какие тут посетители?
Но такова была традиция. Пару миллионов лет назад, в эпоху раннего палеолита, здесь, наверняка, извивались пещерные туннели. Блики костров вместо мерцания светильников, журчание ручейков по стенам вместо бульканья кулеров. Закопченные чадом факелов стены булыжных анфилад с мрачными кельями и бездонными колодцами в залах, — все это в период Средневековья.
Как-то Нестор спросил Наставника, зачем в реальности нужна копия, снятая с иллюзорного оригинала. Кир ответил так:
— Потому что там, во Взвеси, жизнь — со всеми ее нелепицами, пакостями и лживыми словами. Мы не можем без этой жизни, мой друг. Она нужна нам, чтобы мы выполняли свое предназначение, мы нужны ей, чтобы Взвесь преждевременно не осела илом. Поэтому и здесь жизнь, точно такая же, как там, без всяких абсолютных истин. И там нет никаких истин, потому что истины, мой друг, абсолютны и вечны; они не имеют с жизнью ничего общего.
Раджас отражал Взвесь в формах и проявлениях, чтобы соответствовать ему в духе и настроениях. Нестор где-то уже читал об этом, но никак не мог вспомнить — где именно.
Фосфоресцирующие стрелки иногда перемещались с паркетного пола на стены, крашенные фактурной краской, со стен — на двери, с дверей на потолок. Через некоторое время Нестор стал различать приглушенные звуки, которые постепенно заполняли все пространство нарастающим гулом, ритмичным и однотонным.
В приморском городе, где жил Нестор, летом на благоустроенной Набережной работали ночные клубы. С открытых танцевальных площадок в небо устремлялись рекламные лучи мощных прожекторов. Нестору всегда было жутковато от такого зрелища — именно так он представлял себе лучи противовоздушной обороны, шарящие по военному небу в поисках бомбардировщиков, несущих смерть в тревожно неспящий город.
Если гуляешь летом по Набережной в ночное время, то подвергаешься воздействию мощного акустического эффекта. Каждый ночной клуб накрыт колпаком ритмичного шума. У этих колпаков имеются перемежающиеся границы. Невозможно понять, в какой момент ты вырываешься из одного шумового колпака и в какой момент тебя накрывает новый ритмический рисунок.
Но если два клуба отстоят достаточно далеко друг от друга, то между ними пролегает благодатная зона отчуждения. Нет, здесь тоже не различишь звуки природы: шорох волн по прибрежному песку, плеск пенных гребней, говор ветра, — за всем этим лучше приходить ранним утром выходного дня, когда аборигены и гости города еще не выпили первую пробуждающую бутылку пива. Но здесь ты оказываешься между почти затихшим гулом одного танцпола и еще не накатившим гулом другого. Всего несколько шагов, и твоими органами слуха снова начинает безраздельно завладевать победивший ритм.