Несколько минут наблюдения за процедурой оказались для начальника управления по борьбе с преступлениями против личности тяжелым испытанием, ему захотелось курить.
– Сногсшибательно в буквальном смысле – видеть, что они вытворяют с твоей черепушкой!
– Обычное дело. Для меня это все равно… все равно что сидеть под сушкой в парикмахерской.
Шарко улыбнулся и поднес к губам пластиковый стаканчик.
– Ну давай, выкладывай. Расскажи о деле подробнее.
Они медленно двинулись к выходу.
– Пять жуткого вида трупов, зарыты на двухметровой глубине. По первому впечатлению, четверых уже хорошенько обглодали черви, но пятый в относительно приличном состоянии. У всех отсутствует верхушка черепа – как будто отпилили.
– И что они сами там думают насчет всего этого?
– А ты как считаешь? Провинциальный городок, в котором, должно быть, самое серьезное правонарушение – не рассортировать как положено мусор. Тела были захоронены несколько недель, если не месяцев назад, никто ничего не видел и не слышал, расследование обещает быть сложным, и, думаю, в команде не помешает психолог, аналитик поведения. Ты будешь делать все как обычно, не больше и не меньше. Соберешь информацию, встретишься с нужными людьми, со всем остальным управимся из Нантерра. Всех делов дня на два, на три. После чего ты сможешь заняться своими вагончиками или чем угодно, а я… я сделаю то же самое. Не хочу растягивать это надолго, мне в ближайшее время нужно сматываться.
– Вы с Катей собираетесь в отпуск?
Леклерк поджал губы.
– Пока не знаю. Это зависит от…
– От чего?
– От многих обстоятельств, которые касаются меня одного.
Шарко промолчал. Когда друзья вышли за двери клиники, их обдало волной горячего воздуха. Комиссар, сунув руки в карманы льняных брюк, обернулся и посмотрел на длинное здание из белого камня, на купол, сверкающий под безжалостным солнцем. Здание, которое в последние годы стало для него вторым после рабочего кабинета родным домом.
– Знаешь, я побаиваюсь возвращаться к работе. Так уже все это далеко…
– Ничего‑ничего, ты быстро восстановишься.
Шарко помолчал еще немножко, казалось взвешивая все за и против, и пожал плечами:
– Ладно, хрен с ним! Я настолько прилип к креслу задницей, что она уже сама принимает форму кресла. Скажи им, что буду на месте ближе к вечеру.
Когда врач из скорой, который занимался в клинике Салангро Людовиком Сенешалем, подошел к Люси, она как раз допивала кофе. Эскулап был высоким брюнетом, с тонкими чертами лица и великолепными зубами, в других обстоятельствах она бы наверняка на него запала – ее тип мужчины. На кармашке чересчур свободного для этого стройного красавца халата Люси прочитала: «Доктор Л. Турнель».
– Так что с ним, доктор?
– Никаких ранений, ничего похожего на кровоподтек, стало быть – ничего указывающего на травму. Офтальмологическое исследование не обнаружило ни малейшей патологии. Глазное дно в порядке, глазные яблоки подвижны, фотомоторные рефлексы нормальные, зрачок сокращается как положено. Но при этом Людовик Сенешаль ничего не видит.
– Тогда что же это за странная болезнь?
– Мы проведем более полное обследование, особенно надеемся на МРТ – вдруг покажет опухоль мозга.
– Разве от опухоли слепнут?
– Если она распространяется на зрительную хиазму, то слепнут.
Люси с трудом сглотнула. Людовик стал для нее всего‑навсего далеким воспоминанием, но все‑таки она разделила с ним семь месяцев жизни.
– А это можно вылечить?
– Зависит от величины опухоли, от ее расположения, от того, злокачественная она или доброкачественная.
Я предпочел бы не ставить диагноз до сканирования. Если хотите, можете навестить вашего друга, он в палате двести восемь. – Прежде чем быстрым шагом удалиться, доктор пожал ей руку. Рукопожатие оказалось крепким.
Люси не хватило мужества одолевать ступени лестницы, и она решила подождать лифта. Две бессонные ночи в педиатрии, две ночи с плачем и рвотами, совершенно ее опустошили – не осталось ни капли энергии. К счастью, днем приходила мать и отпускала ее, чтобы она могла хоть немножко соснуть.
Она тихонько постучала в дверь и зашла в палату. Людовик лежал на кровати, уставившись в потолок. Люси почувствовала комок в горле: Сенешаль совсем не изменился… Конечно, еще маленько облысел, но лицо такое же круглое и мягкое, какое ей приглянулось, когда она впервые его увидела на сайте знакомств. Лицо сложившегося человека.
– Людовик, это я, Люси…
Он, услышав голос, повернул голову, но взгляд его оказался направлен не на нее – на стену напротив. Люси поежилась, растерла плечи. Людовик попытался улыбнуться:
– Можешь подойти ближе. Я не заразный.
Люси сделала несколько шагов и взяла его за руку:
– Все будет хорошо.
– Как странно, что набрался именно твой номер, а? Ведь мог бы получиться любой другой…
– И еще более странно, что я оказалась именно там, где нужно. Больница для меня сейчас – просто дом родной.
Она рассказала Людовику о болезни Жюльетты. В те семь месяцев Сенешаль виделся с близняшками, и девочки сильно к нему прониклись. Люси чувствовала, что нервничает все больше и больше, никак не выходила из головы мысль об этом ужасе, об опухоли, которая, возможно, зреет в голове ее бывшего.
– Они найдут, они разберутся, что с тобой такое.
– Они говорили тебе об опухоли, верно?
– Это просто гипотеза.
– Нет там никакой опухоли, Люси! Все дело в фильме.
– В каком фильме?
– Ну в том… с маленьким белым кружочком. В том, который я вчера нашел у одного коллекционера. Он был…
Люси заметила, что Людовик вцепился в простыню.
– Он был очень странный, этот фильм.
– Что значит «странный»?
– Странный – и все! До того странный, что я из‑за него ослеп, черт побери, тебе мало?
Теперь он кричал. И дрожал. И, нащупав руку Люси, крепко за нее ухватился.
– Я уверен, что прежний владелец пришел на чердак именно за этим фильмом. И раскроил себе череп, свалившись со стремянки. Что‑то должно было произойти, чтобы старику позарез понадобилось лезть черт знает куда ради какой‑то короткометражки.
Люси чувствовала, что он на грани, а ей всегда было невыносимо видеть близких, друзей в отчаянии.
– Пожалуй, посмотрю‑ка я сама эту короткометражку.
Он покачал головой:
– Нет‑нет, я не хочу, чтоб и ты…
– Чтобы я тоже ослепла? Что за ерунда! Как можно ослепнуть оттого, что увидишь изображение на экране, объясни!
В ответ – молчание.
– Бобина осталась в проекторе?
Еще немного помолчав, Людовик уступил:
– Да. Нужно будет только проделать кое‑какие операции, но я тебе их показывал. Помнишь?
– Да… Кажется, это было, когда мы смотрели «Прикосновение зла»…
– «Прикосновение зла»… Орсон Уэллс…
Людовик горестно вздохнул и вроде как забылся. По щекам покатились слезы. Потом он ткнул пальцем в пустоту:
– На тумбочке должен быть мой бумажник, а в нем – визитные карточки. Найди визитку Клода Пуанье. Он реставрирует старые фильмы, и я хочу, чтобы ты отнесла ему бобину. Пусть посмотрит, ладно? И хорошо бы узнать, откуда могла взяться эта короткометражка.