Да что это с ней?
Ответа не было. Но самые мелкие обиды, причиненные окружающими, самые глупые недоразумения мгновенно приводили Алетт в бешенство. Как-то неосторожный водитель подрезал ее машину. Девушка заскрипела зубами, испытывая непреодолимое желание прикончить ублюдка, посмевшего так ее оскорбить. Мужчина высунулся, махнул рукой в знак извинения, и Алетт благосклонно улыбнулась, но ярость от этого не улеглась.
Когда черная туча вновь опускалась на Алетт, она изобретала всяческие казни и несчастья для ничего не подозревавших пешеходов. Сцены, которые она мысленно разыгрывала, были ужасающе реальными. Кровь лилась рекой, оторванные конечности, отрубленные головы валялись на тротуарах, крики и стоны раздирали воздух и казались Алетт прекраснейшей музыкой. Но уже через несколько минут она приходила в себя и корчилась от стыда.
В светлые дни Алетт превращалась в совершенно иного человека - искреннего, доброго, сострадательного, всегда готового помочь людям. Но и тогда радость омрачалась сознанием того, что тьма снова придет, накроет ее, и она утонет в ней, а когда-нибудь обязательно захлебнется.
***
Каждое воскресенье Алетт ходила в церковь, священник которой был широко известен своими образовательными и благотворительными программами. Здесь оказывали помощь бездомным, проводили факультативные занятия по искусству и обучали неграмотных. Алетт вела несколько классов воскресной школы и помогала в детском саду. Она старалась принимать участие во всех благих начинаниях и посвящала им почти все свободное время. Особенно она любила давать детям уроки живописи.
В это воскресенье церковь устраивала благотворительную ярмарку для сбора средств. Алетт принесла на продажу несколько своих работ. Пастор Фрэнк Селваджо с изумлением воззрился на картины.
- Это... Это просто потрясающе! Блестяще! Вам следовало бы выставить их в галерее. Алетт залилась краской:
- Да нет, не стоит. Это просто хобби. На ярмарке было полно народу. Прихожане привели своих друзей и родных, и возле игровых павильонов и лотков с товарами яблоку негде было упасть. Здесь торговали соблазнительными тортами, искусно сшитыми лоскутными покрывалами, домашними джемами в красивых горшочках, резными деревянными игрушками. Люди переходили от лотка к лотку, угощались сладостями и покупали совершенно ненужные им вещи.
- Ничего не поделаешь, все это в пользу бедных, - уговаривала какая-то женщина мужа.
Алетт в который раз оглядела картины, прислоненные к стенке киоска. В основном это были пейзажи в ярких сочных тонах, невольно приковывающие взгляд каждого зрителя. Но девушку переполняли сомнения и дурные предчувствия.
"Ты зря тратишь столько денег на краски, детка”.
- Привет! - окликнул темно-синий, очень приятный мужской голос.
Девушка обернулась. Незнакомый мужчина сосредоточенно рассматривал картины.
- Это вы нарисовали?
"Нет, кретин! Микеланджело спустился с неба и взял в руки кисть!"
- Вы очень талантливы.
- Благодарю вас.
"Что знают о таланте такие, как ты?!"
Рядом остановилась молодая пара.
- Ты только полюбуйся на эти краски! Настоящий вихрь! - восхищалась молодая женщина. - Послушай, я должна во что бы то ни стало заполучить этот пейзаж! Мисс, вы настоящий мастер!
И так продолжалось весь день, пока у Алетт не осталось ни одной картины.
Люди, не скупясь, платили деньги и осыпали ее комплиментами. Ей очень хотелось поверить, но каждый раз темный занавес неизменно опускался, отсекая ее от всего мира.
"Господи, неужели они не понимают, что нагло обмануты? О какой красоте идет речь? Они просто издеваются надо мной!"
Среди праздношатающихся оказался владелец художественной галереи. По достоинству оценив работы Алетт, он, как и все остальные, посоветовал выставлять их на продажу.
- Я всего лишь любитель, - возразила Алетт и наотрез отказалась продолжать разговор. К вечеру она собрала выручку, положила в конверт и вручила пастору Селваджо. Сумма оказалась так велика, что Фрэнк удивленно покачал головой.
- Благодарю вас, Алетт. У вас действительно редкостный дар. Что может быть лучше, чем нести людям радость и красоту?
"Ты слышишь, мама? Слышишь?"
***
Бывая в Сан-Франциско, Алетт подолгу бродила по залам музея современного искусства и музея Де Янга, изучая коллекции американской живописи. Там она часто встречала молодых художников, увлеченно писавших копии знаменитых шедевров. По-видимому, это были студенты многочисленных художественных студий и школ. Как-то ее внимание привлек молодой человек лет тридцати, светловолосый и стройный, с мужественным умным лицом и проницательным взглядом больших ясных глаз. “Петуньи” Джорджии О'Киф его кисти казались едва ли не лучше оригинала. Заметив, что Алетт наблюдает за ним, художник вежливо кивнул:
- Привет.
Теплый, глубокий голос цвета гречишного меда.
- Здравствуйте, - робко пролепетала Алетт. Мужчина кивком показал на картину, над которой работал.
- Ну, как по-вашему?
- Bellissimo! Это действительно великолепно! - выпалила она и насторожилась, ожидая, что внутренний голос язвительно добавит: “Для жалкого любителя”.
Но ничего подобного не случилось. Алетт удивленно моргнула.
- Это действительно великолепно, - тупо повторила она.
- Рад слышать, - улыбнулся молодой человек. - Кстати, меня зовут Ричард, Ричард Мелтон.
- Алетт Питере.
- Вы часто сюда приходите?
- Si. Как только выдастся свободная минутка. Я живу не в Сан-Франциско.
- Где же в таком случае?
- В Купертино.
Никаких “Это не твое собачье дело” или “К чему вам знать?”. Просто “В Купертино”. Что это с ней творится?
- Знаю. Милый маленький городок.
- Мне он тоже нравится.
Не “Какого черта вам кажется, что это милый маленький городок?” или “Что вам вообще известно о милых маленьких городках?”, а всего лишь “Мне он тоже нравится”. Чудеса!
Ричард встал и принялся складывать мольберт.
- Я проголодался. Вы позволите угостить вас ленчем? В кафе музея прекрасно кормят. Лучше, чем в любом ресторане.
Алетт почти не колебалась. Обычно она холодно отвечала, что не обедает с незнакомыми людьми, или отделывалась грубостью, но на этот раз с готовностью кивнула:
- Va bene. С удовольствием.
Такого с ней еще никогда не бывало. Воздух, казалось, пронизали тонкие золотые нити, в душе звучала неслышная для посторонних музыка, и мрак сменился безоблачной голубизной.