В день похорон полицай-президента Фридрих-Вильгельм IV начал пороть чепуху. Врачи давали ему лекарство, которое он запивал графином водки. При этом король рыдал:
— Какой я король? Я манекен, похожий на него... Власть над Пруссией хотела взять его жена, но вмешался братец Вильгельм, ставший регентом. Сумасшествие короля и регентство над ним брата от народа Пруссии скрывалось. А сыщика Штибера за многие преступления отдали под суд! Сам адвокат, он построил свою защиту умно: я, мол, исполнял только приказы его величества. Справиться же у короля — так это или не так, было невозможно. Сыщика выкинули со службы без права на пенсию. Бедствуя, он пригрелся в русском посольстве, исполняя мелкие шпионские поручения за аккордную плату. По вечерам, вернувшись домой, зябко дрожащий, Штибер снимал со стены портрет сумасшедшего короля, отодвигал потаенную щеколду — и сразу механически отворялась филенка шкафа, а там, в глубине затхлой ниши, хранилась секретная картотека на 40000 добрых пруссаков... Это — его будущее, будущее всей Пруссии, судьба всей Германии! Здесь была и карточка на Бисмарка, восьмой год сидевшего послом во Франкфурте; Штибер охотно вписал в досье тайную резолюцию из анналов берлинских архивов: Бисмарк — красный реакционер; от него несет кровью; к его услугам мы обратимся впоследствии.
***
Было так: если в Берлине министры плохо слушались короля, он вызывал из Франкфурта Бисмарка, словно желая сказать: «Вот, дети! Прибежал серый волк из темного леса, он вас может скушать», — и появление Бисмарка делало министров покорными. Но это не значило, что король хотел бы иметь Бисмарка своим министром. В роду Гогенцоллернов хранилась древняя заповедь: «Никогда не давать ходу этим дерзким людям с Эльбы — Бисмаркам!» Во франкфуртском дворце князей Турн-и-Таксисов, где собирались послы отжившего феодального мира, Бисмарк олицетворял старую Пруссию, заветы юнкерства и бранденбургскую спесь. Коллеги видели в нем лишь заядлого абсолютиста и грубого выпивоху с замашками студента-эликурейца. Они ошибались! Бисмарк изучал в бундестаге хитросплетения венской политики, а сам Германский союз неуважительно именовал «лисятником, где уже нечем дышать от вони...» Австрийский посол граф Рехберг спрашивал:
— Если вам нечем дышать, господин Бисмарк, зачем же вы с завидным усердием посещаете заседания бундестага?
— Просто я еще не изучил все ваши норы... Прусский посол во Франкфурте снимал хорошенький особняк в девять окон, смотрящих на Ландштрассе с фасада, обвитого вечно зеленеющим плющом. Здесь он жил с семьей и посольским штатом. В глубине двора был тенистый садик, а в саду стояла беседка вычурной мавританской формы. Всю жизнь Бисмарк обожал садовые беседки, и сегодня, наполнив кувшины пивом и прихватив с кухни тарелку с чибисовыми яйцами, он принимал у себя дорогого друга своей бесшабашной юности...
— Садись, Александр, я так рад тебя видеть! Гость был издалека — из России, друг его студенческих дней, звали его Александром Андреевичем Кейзерлингом.
Это был ученый-палеонтолог, видная фигура в русском научном мире. Отхлебнув пива, Кейзерлинг рассказывал Бисмарку о своих приключениях в устье Печоры; как он чуть не погиб в безлюдье Тиманской тундры; вдохновенно поведал о поисках каменного угля в донецких степях Приазовья, о романтичных кочевьях в киргизских улусах... Бисмарк, естественно, перевел разговор на политику:
— А как у вас относятся к Австрии?
— Россия ее не любит, — отвечал ученый.
— Пруссии в спорах с Веною надо быть жестче.
— А не приведет ли эта жесткость к Иене? Иена — страшное поражение Пруссии в 1806 году. Бисмарк обколупал пестрое чибисово яичко.
Бисмарк обколупал пестрое чибисово яичко.
— Но почему же сразу к Иене? — спросил он. — Моя позиция может привести к битве под Лейпцигом! Наконец, доставить Пруссии и лавры Ватерлоо...
От пива Бисмарк краснел — ученый друг его бледнел.
— Отто, ты уверен в будущей войне с Австрией?
— Пруссия обязательно будет с ней драться.
— Но о таких вещах открыто не говорят.
— А я говорю... Австрия — это зловонный труп, который разлагается посреди дороги немцев к объединению. Ты посмотри, приятель: после каждого сильного дождя у многих немцев все их отечество прилипает к подошве башмака...
Он окликнул своего лакея Энгеля, велел подать еще пива да заодно принести в беседку офицерский мундир ландвера, в который и облачился, явно красуясь.
— Ты не смейся надо мной, Александр, — сказал Бисмарк, — мундир для пруссак
Бесплатный ознакомительный фрагмент закончился, если хотите читать дальше, купите полную версию