– Только не я, – возразил Моррис. – После того, что он сделал с Джимми Голдом.
– Остынь, парень. Нельзя винить человека за то, что он следует за своей музой.
– Еще как можно.
– Тогда укради их. – Энди продолжал улыбаться. – Это будет кража во благо американской литературы. Привези их мне. Они полежат у меня какое-то время, а потом я их продам. Если это не старческая галиматья, они могут принести миллион долларов. Я разделю его с тобой, пятьдесят на пятьдесят. Поровну.
– Нас поймают.
– Я так не думаю, – ответил Энди Холлидей. – Есть способы этого избежать.
– И сколько ты собираешься ждать, прежде чем сможешь их продать?
– Несколько лет. – Энди небрежно махнул рукой, словно речь шла о паре часов. – Возможно, пять.
Месяцем позже, до тошноты устав от жизни на Сикомор-стрит и преследуемый идеей о краже рукописей, Моррис загрузил свои нехитрые пожитки в дышащий на ладан «вольво» и поехал в Бостон. Нашел работу в компании, которая застраивала два микрорайона в пригородах. Поначалу он едва не умирал от усталости, но потом нарастил мышцы (хотя, разумеется, не стал таким, как Дак Дакуорт) и втянулся. Даже подружился с двумя парнями, Фредди Доу и Кертисом Роджерсом.
Однажды он позвонил Энди:
– Ты действительно сможешь продать неопубликованные рукописи Ротстайна?
– Безусловно, – ответил Энди. – Не сразу, как я и говорил, но что с того? Мы молоды. Он – нет. Время поработает на нас.
Да, а главное, за это время он, Моррис, смог бы прочитать все написанное Ротстайном после «Идеального бананового пирога». Прибыль – даже полмиллиона, которые посулил ему Энди, – значения не имела. «Я не наемник, – говорил себе Моррис. – Не гонюсь за Золотым баксом. Это дерьмо ни хрена не значит. Дайте мне денег на жизнь – что-то вроде пособия, – и я буду счастлив. Я – исследователь».
По выходным он начал ездить в Толбот-Корнерс, штат Нью-Хэмпшир. В 1977 году уже брал с собой Кертиса и Фредди. Постепенно нарисовался план. Простой, а значит, наилучший. Разбойное нападение.
К 2001 году человек, осужденный на пожизненное заключение на территории Соединенных Штатов Америки, в среднем проводил в тюрьме тридцать лет и четыре месяца.
В штате, где отбывал срок Моррис, законодатели создали свое оригинальное определение жизни, основанное на демографии. В 1979-м, когда Моррису вынесли приговор, среднестатистический американский мужчина жил семьдесят лет. Моррису в тот год исполнилось двадцать пять, то есть свой долг перед обществом ему предстояло выплачивать сорок пять лет.
Если, конечно, его не освободят досрочно.
Первый раз такая возможность представилась в девяностом году. Кора Энн Хупер пришла на слушания. В аккуратном синем брючном костюме, с собранными в пучок седеющими волосами, стянутыми так сильно, что они буквально звенели. На коленях у нее лежала большая черная сумка. Она в подробностях описала, как Моррис Беллами схватил ее и утащил в проулок рядом с таверной «Стрелок» с явным намерением «снасильничать». Она поведала пяти членам комиссии по условно-досрочному освобождению, как он ударил ее и сломал нос, как ей удалось активировать «тревожную кнопку», которую она носила в сумке.
Она поведала пяти членам комиссии по условно-досрочному освобождению, как он ударил ее и сломал нос, как ей удалось активировать «тревожную кнопку», которую она носила в сумке. Она помнила, что от него пахло спиртным, что он ногтями поцарапал ей живот, срывая белье. Она отметила, что «Моррис душил меня и причинял мне боль своим органом», когда прибыл патрульный Эллентон и сдернул с нее Морриса. Она рассказала комиссии, что в 1980-м пыталась покончить с собой и до сих пор состоит на учете у психиатра. Что ей стало лучше после того, как она обратилась к церкви и приняла Иисуса Христа как своего личного Спасителя, но ей по-прежнему снятся кошмары. На вопрос комиссии она ответила, что так и не вышла замуж, поскольку даже мысль о сексе вызывала у нее паническую атаку.
В условно-досрочном освобождении Моррису отказали. На зеленом листе, который ему передали вечером через прутья решетки, указывалось несколько причин отказа, но первая в списке явно сыграла для комиссии решающую роль: Жертва заявляет, что продолжает страдать.
Сука.
Хупер появилась и в девяносто пятом году, и в двухтысячном. В девяносто пятом пришла в том же синем брючном костюме. В двухтысячном – она набрала добрых сорок фунтов – в коричневом. В две тысячи пятом – в сером, и большой белый крест покоился на ее полной груди. Всякий раз у нее на коленях лежала черная сумка, возможно, одна и та же. Вероятно, с «тревожной кнопкой» внутри. Заодно с баллончиком «Мейса». Ее на эти слушания не вызывали: она приходила добровольно.
И рассказывала свою историю.
В условно-досрочном освобождении Моррису отказывали. Главная причина на зеленом бланке оставалась прежней: Жертва заявляет, что продолжает страдать.
Дерьмо ни хрена не значит, говорил себе Моррис. Дерьмо ни хрена не значит.
Может, и так, но, Бог свидетель, он жалел, что не убил ее.
В 2004 году Моррис написал свое лучшее письмо. Он переписывал его четыре раза и удовлетворился только пятым вариантом. Адресовалось письмо Коре Энн Хупер. В нем говорилось, что угрызения совести мучают его постоянно, и он обещает в случае условно-досрочного освобождения провести остаток дней, искупая единственное свое насильственное деяние, которое совершил в период полного отключения сознания, вызванного алкоголем.
«Четыре раза в неделю я хожу на собрания Анонимных алкоголиков, – писал Моррис, – и теперь являюсь наставником пятерых отказавшихся от вредной привычки алкоголиков и наркоманов. Я продолжу эту деятельность и вне тюрьмы, в реабилитационном центре Святого Патрика. Моя душа проснулась, мисс Хупер, и я принял Иисуса в свою жизнь. Вы поймете, как это важно, потому что – и я это знаю – считаете Иисуса своим личным Спасителем. «Прости нам грехи наши, – говорил Он, – ибо и мы прощаем всякому должнику нашему». Не соблаговолите ли Вы простить мне мои грехи? Я уже не тот человек, который причинил Вам столько боли при нашей первой встрече. Моя душа переродилась. Я молюсь, чтобы мое письмо не оставило Вас равнодушной».
Десять дней спустя он получил отклик на свою молитву. Обратный адрес отсутствовал, но на клапане конверта были аккуратные инициалы и фамилия: «К. Э. Хупер». Ему даже не пришлось вскрывать конверт: об этом позаботился какой-то вертухай в канцелярии, которому велели проверять почту заключенных.