Позади него дыра напоминает раззявленный рот, только-только что-то выблевавший. Моррис опять тянется к сундуку, потом бросается вперед, открывает защелки. Молясь Богу, которому, он это прекрасно знает, наплевать на таких, как он.
Заглядывает внутрь.
Сундук не совсем пуст. В нем по-прежнему лежит полиэтиленовая пленка, которой он застелил дно и стенки. Он вытаскивает ее шуршащим облаком в надежде, что под ней осталось несколько записных книжек – две или три, пожалуйста, пожалуйста, Господи, хотя бы одна, – но видит лишь горстки земли в углах.
Моррис прижимает грязные руки к лицу – когда-то молодому, теперь в глубоких морщинах – и начинает рыдать в лунном свете.
Свет на стадионе Малой лиги, который находится в четырех кварталах, погасили больше часа назад. Автобусы уже не ходят, но в барах – их в округе полно – громко играет живая музыка или гремят музыкальные автоматы. Двери открыты, мужчины и женщины в футболках и бейсболках «Сурков» стоят на тротуарах, курят, пьют из пластиковых стаканчиков. Моррис тащится мимо, не поднимая головы, игнорируя дружелюбные окрики нескольких подвыпивших бейсбольных фанатов: они в превосходном настроении благодаря пиву и победе любимой команды и спрашивают, не хочет ли он выпить. Вскоре бары остаются позади.
Ему уже не до страха перед Макфарлендом, а мысль о том, что до Клоповника идти три мили, вообще не приходила в голову. Ему плевать на ноющие ноги. В лунном свете он чувствует себя таким же пустым, как старый сундук. Все, ради чего он жил последние тридцать шесть лет, унесло, как лачугу при наводнении.
Он выходит на Гавенмент-сквер, и тут ноги окончательно отказываются ему служить. Он даже не садится – падает на одну из скамей. Мутным взглядом окидывает бетонные просторы, осознавая, что наверняка вызовет подозрения, если мимо проедет патрульный автомобиль. Ему нельзя находиться вне дома так поздно (для него, как для подростков, существует комендантский час), но какое это имеет значение? Дерьмо ни хрена не значит. Пусть отправят его обратно в Уэйнесвилл. Почему нет? По крайней мере там ему не придется иметь дело с жирным говнюком. Или мочиться на глазах у Эллиса Макфарленда.
На другой стороне «Счастливая чашка», где он так часто и с таким удовольствием болтал о книгах с Эндрю Холлидеем. Не считая их последнего разговора, от которого он никакого удовольствия не получил. «Держись от меня подальше», – сказал тогда Энди. Вот как закончился их последний разговор.
Разум Морриса, до того лениво урчавший на холостых оборотах, внезапно включается в работу, и туман, застилавший глаза, начинает уходить. Держись от меня подальше, а не то я сам позвоню в полицию, сказал тогда Энди… но в тот день он наговорил и много другого. Его давний друг также дал ему совет.
Спрячь их где-нибудь. Закопай!
Действительно ли Энди Холлидей сказал это – или ему только так кажется?
– Он сказал, – шепчет Моррис. Смотрит на свои руки и видит, что пальцы сжались в грязные кулаки. – Сказал, будьте уверены. Спрячь их, сказал он. Закопай! – Что вызывало определенные вопросы.
К примеру, кто тот единственный человек, который знал, что записные книжки Ротстайна у него?
И кто знал, где он живет?
И – это очень важный вопрос – кто знал о пустоши, нескольких акрах неосвоенной земли, которые не могли ввести в оборот из-за бесконечных судебных тяжб и которые использовались только мальчишками, срезавшими путь, чтобы побыстрее добраться до Центра досуга на Берч-стрит?
Ответ на все три вопроса один.
Может, нам удастся их использовать, но через многомного лет, и при условии, что тебя не схватят.
Что ж, прошло много-много лет. Достаточно много для того, чтобы его давний друг задумался о тех дорогих записных книжках, которые так и не появились – ни когда Морриса арестовали за изнасилование, ни когда продали дом.
В какой-то момент его давний друг решил побывать в районе, где жил Моррис. Может, с тем, чтобы прогуляться по тропе между Сикомор и Берч? И прогуливался он с металлоискателем, надеясь, что тот среагирует на металлические части сундука?
Упомянул ли Моррис в тот день сундук?
Может, и нет, но что еще могло подойти? Не сейф же. Полотняные или бумажные мешки сгнили бы. Только чемодан или сундук. Моррис задается вопросом, сколько ям вырыл Энди, прежде чем сорвать банк? Десяток? Четыре десятка? Четыре десятка – это много, но в семидесятых Энди еще не растолстел, не переваливался при ходьбе, как жирный гусь. Да, мотив налицо. А может, ему и рыть не пришлось? Может, как-то весной вода размыла землю и открыла сундук, оплетенный корнями? Почему нет?
Моррис встает и идет, вновь думая о Макфарленде и время от времени оглядываясь, чтобы убедиться, что его нет. Теперь это важно, потому что ему снова есть ради чего жить. У него снова есть цель. Возможно, его давний друг продал записные книжки, продажи – его бизнес, как и бизнес Джимми Голда в романе «Бегун сбрасывает темп», но, возможно, он по-прежнему сидит на них. Есть только один способ это выяснить, как есть только один способ выяснить, остались ли зубы у старого волка. Он должен нанести визит своему земляку.
Своему давнему другу.
Питер и волк
Когда по экрану ползут титры, Холли накрывает руку Ходжеса своей, и он с легкой тревогой видит стоящие в ее глазах слезы. Спрашивает, что не так.
– Все хорошо. Просто приятно пойти с кем-то в кино. Я рада, что ты мой друг, Билл.
Ходжес больше чем тронут.
– И я рад, что мы дружим. Как проведешь остаток дня?
– Вечером собираюсь заказать обед навынос в китайском ресторане и посмотреть «Оранжевый – хит сезона». А перед сном займусь этими ограблениями. У меня их уже длинный список.
– Что-то привлекло твое внимание?
Холли качает головой:
– Я продолжаю искать, но, думаю, это нечто другое, хотя понятия не имею, что именно. По-твоему, брат Тины тебе скажет?
Поначалу Ходжес не отвечает. Они идут по проходу, ведущему из оазиса фантазий в реальный мир.
– Билл! Земля вызывает Билла.
– Я очень на это надеюсь, – говорит он. – Для его же блага. Потому что деньги, свалившиеся с неба, почти всегда означают проблемы.
Они заканчивают готовку и пугают друг дружку перепачканными в сиропе руками, когда раздается веселый голос:
– Вы только посмотрите на всех этих женщин, что носятся по кухне! Вот это да!
Барбара разворачивается, видит брата, привалившегося к дверному косяку, и кричит:
– Джером!
Бежит к нему и прыгает. Он ловит ее, кружит по кухне, потом ставит на пол.
– Я думала, ты сегодня на балу.
Джером улыбается:
– Увы, мой фрак вернулся в прокатное ателье неношеным.