– Так чем кончилась история? – прозвучал скептичный голос. – Изловили?
– Э-э-э, мил человек, куды там… Спервоначалу, знамо дело, пытались – пару раз неводом Новицкий пруд тянули. Ночью, тишком – да бырыня все одно прознала, исправнику пожалилась: мужички, дескать, озоруют, уж он розог-то прописал… А толку не вышло – билось разок в мотне чё-то здоровущее, на рыбу не похожее – вытянули, глядь: дыра в сети, лобасты и след простыл. Зубы-то у ей острее, чем ножи железные. А управиться смогли, когда мужичка одного знающего к нам судьба занесла. Он в травах толк понимал, и порчу отвести умел – колдун не колдун, но знающий. Опчеству по уму всё растолковал: души, мол, у лобасты нет и быть не могёт, потому она днем спит, на дне в ил зарывшись. А ночью душа спящей какой-то бабы недоброй в ея вселяется, на разбойные дела толкает. Ну и подрядился он энту бабу-ведьму сыскать… И сыскал ведь! С тем и кончилась казня египтянская, за грехи на Щелицы насланная. Утихомирилась лобаста.
– А с бабой-ведьмой что сделали?
– Дык… С ведьмами у нас спокон веков одно делали… Спалили ея, с избой да с отродьем, окна-двери заколотили и спалили… Не становому ж ехать жалиться… А лобаста, сталбыть, в иле так и спала, на сундуке с золотом помещичьим – пока вы не пришли, сон ей не потревожили…
Закончив байку, старый в деревню не пошел, захрапел здесь же, у костерка. Все понимали: врет Милчеловек, как сивый мерин, ради водки дармовой старается. Но, как сговорившись, справлять нужду после ужина отходили совсем недалеко, оставаясь в круге неверного, костром даваемого света…
Алексей же отправился прогуляться перед сном – нравились ему такие одинокие променады светлыми, зыбко-серыми ночами: вдоль берега пруда, к барской усадьбе, разрушенной и сожженной в давние времена, – ныне контуры обширного фундамента едва угадывались, скрытые густо разросшимся кустарником. И точно так же угадывались контуры парка, некогда окружавшего господский дом – одинокие столетние дубы и липы, возвышавшиеся над разросшимся мелколесьем…
Формой пруд больше всего напоминал ключ от старинного замка – к изгибу, соответствующему бородке ключа, и направился поначалу Алексей… А ушку, за которое ключ надлежит прицеплять к связке, соответствовал небольшой круглый остров. Необитаемый… Впрочем, не всегда необитаемый – сквозь затянувшую островок зелень тоже проглядывали какие-то руины. Пожалуй, сохранившиеся даже лучше, чем помещичья усадьба.
Именно здесь, напротив островка, в изрядном удалении от их бивака, Алексей услышал изумленно-радостный голос:
– Алеша?! Алешенька… Знала, знала я, что вернешься…
Девичий голос.
Осколок 5
1912 год
Отец Геннадий басит:
– Воистину удивительно, юноша, что с такими помыслами вы духовную стезю выбрали. Вам бы, право, мирскими науками заняться, ибо как раз они всему доказательства ищут, по полочкам всё раскладывают…
Алеша Соболев настаивает:
– И все же, отче, как понять границу, грань между чудом Божьим и сатанинским? Если бы в дом Лазаря допрежь Иисуса пришел жрец халдейский, и сказал бы: «Встань и иди!» – и встал бы Лазарь, и пошел, – как мы расценили бы чудо сие?
– Как бесовское наваждение.
– Наваждение рассеиваться должно в свой срок – не от крика петушиного, так от молитвы искренней… А если бы не рассеялось? Если Лазарь так бы живым и остался?
– Значит, случилось бы чудо – не знак Божий, но искушение диавольское. Ибо каждому человеку свой срок на земле положен, а мертвых подымать лишь Сыну Божьему дозволено…
– То есть, глядя лишь на результат чуда: встретив на дороге Лазаря, коего вчера мертвым видели, – не можем мы сказать, от Бога или Сатаны оно? Не важно, ЧТО сотворено – важно КЕМ и ЧЬИМ ИМЕНЕМ??
Взгляд священника становится неприязненным. Отвечает он после долгой паузы:
– Не знаю, юноша, к чему вы разговор наш подвести желаете. Да и знать не хочу. Одно скажу: христианин истинный к Господу не умом, но сердцем стремится. И лишь сердцем понять способен – от Бога или от лукавого то чудесное, что порой и в нашей юдоли узреть случается…
Осколок 6
1937 год
– Да, я Алексей, но… – начал было он и не смог продолжить: дескать, произошла явная ошибка, его с кем-то спутали, поскольку в Щелицы он никак «вернуться» не мог – впервые приехал неделю назад.
Не смог – потому что девушка шагнула к нему из густой тени векового дуба.
«Да как же я ее заметил, только что мимо прошел – и никого… На дереве сидела, спрыгнула?» – эта растерянные мысли не задержались у Алексея, ошарашенного видом незнакомки.
Кожа белая, сияющая, словно бы фосфоресцирующая в густом сумраке. Длинные, пшеничного цвета волосы наполовину прикрывают грудь. Или наполовину открывают… На голове венок – желтые кувшинки чередуются с белыми водяными лилиями и на удивление гармонируют с остальной цветовой гаммой.
Тот факт, что девушка полностью обнажена, до Алексея дошел с секундным запозданием. Очень уж естественный вид – ни малейшего стеснения – был у пришелицы. Словно именно так и полагается гулять ночами…
Девушка протянула к нему руки, явно намереваясь обнять. Но не обняла…
– Алешенька, да ты ли это?
Он издал невразумительный отрицающий звук, безуспешно пытаясь отвести взгляд от груди девушки.
В этот момент она и сама поняла свою ошибку – луна нашла разрыв в облаках, залила старый парк нереальным, белесым светом. И тут же девушка шагнула назад, в густые заросли лещины – ни одна веточка отчего-то не шевельнулась…
Алексей попытался хоть что-то сказать – и вновь не смог. В голове метались обрывки мыслей: про рассказ Милчеловека, про лобасту, про искусанного до смерти парня… Ерунда, конечно, стандартная деревенская страшилка, слепленная согласно известному архетипу, но…
– Кто ты? – послышалось из лещины. – Лицо его, стать его…
И тут он понял – с кем , собственно, его могли перепутать. Именно здесьперепутать. Кузен и тезка Алеша Соболев… Был тот на двадцать два года старше Алексея – первый ребенок рано вышедшей замуж тети Глаши, старшей сестры матери. И часто гостил в Лытино… Мать говорила, что они на удивление похожи, ну прямо родные братья. Сам Алексей никогда не встречался с родственником, сгинувшим много лет назад в кровавой круговерти гражданской.
Он попытался объяснить – сбивчиво, путано…
Девушка не дослушала.
– Да, да, за него и приняла тебя… Ты скажи ему: я жду, жду, как обещала…
Алексей не понимал ничего. Сколько же ей лет – если это и в самом деле подружка Алеши Соболева? С двадцатого года о нем ни слуху, ни духу… И почему девица разгуливает ночами в таком странном виде?
Он попытался объяснить: едва ли сможет что-либо передать родственнику, в гражданскую тот воевал за белых, отступил в Крым с Врангелем, и ничего о его дальнейшей судьбе не известно… Казалось, девушка не слышала Алексея. Или попросту не поняла, о чем он говорит.
– Столько зим, столько лет ждала, а он все не едет… Нет уж сил никаких, да и здесь мне оставаться нельзя теперь, уходить надо… Ты скажи ему: до следующей луны подожду, последний срок ему будет… И еще скажи: плохо мне без него, другой становлюсь…
Другой? Алексей изумился: голос девушки – нежный, мелодичный, влекущий – менялся буквально от слова к слову. Последняя фраза прозвучала вовсе уж хрипло, надтреснуто.
Луна вновь ненадолго появилась в прорехе облаков, Алексей бросил быстрый взгляд туда, где между ветвями белело девичье лицо. И тут же отвел глаза – игра света и тени, конечно же, но все равно неприятно…
Девушка (девушка ли?) продолжала и продолжала говорить, почти одно и тоже – о том, как ей плохо одной – и вдруг оборвала себя на полуслове:
– Уходи! Уходи скорей! Нельзя рядом сейчас…
Казалось, ее клекочущий голос с трудом прорывается сквозь стиснувшие глотку пальцы. Алексей сделал пару нерешительных шагов, остановился – из зарослей продолжало доноситься полузадушенное хрипение, совершенно уже нечленораздельное. Припадок? Эпилепсия? Может, надо помочь?
Ничего сделать он не успел. Легкое, почти бесшумное движение в кустах – и почти сразу громкий всплеск воды.
Бросилась в пруд? Он проломился сквозь лещину (с куда большим шумом и треском), выскочил на берег. Потревоженная вода медленно расходилась широкими концентрическими кругами. И всё – ни плывущей девушки, ни тонущей… Топкая полоса ила вдоль берега, тоскливо поникшие стебли и листья оставшихся без воды кувшинок…
Осколок 7
1914 год
– …Таким образом, – продолжал приват-доцент Свигайло, – культ рыбохвостой богини Атаргатис, заимствованный в Сирии, в третьем веке по рождеству Христову распространился практически по всей территории Римской империи…
Алеша Соболев слушал внимательно, записывал подробнейшим образом – хотя мог бы рассказать по этому вопросу то же самое. И еще многое… Потому что прочитал о русалках все книги, что смог отыскать за полтора года. За полтора года, что прошли с того лета – странного, дикого, нереального лета.
– …Чаще всего святилища Атаргатис располагались неподалеку от храмов родственного рыбьего бога Дагона, чей культ был позаимствовал у филистимлян…
Алеша записывал – в отличие от большей части аудитории. Студенты университета мало походили на семинаристов, совместно с коим Алеше довелось отучиться два года. Куда более шумные и непоседливые, порой любят сбить с толку неожиданным, провокационным вопросом – уводящим далеко в сторону от предмета лекции.
Мать была шокирована желанием сына изменить жизненную стезю. Тетя Глаша, напротив, обрадовалась неожиданному решению Алеши: дескать, все правильно, коли уж усомнился, что хочешь стать пастырем Божьим…
– А теперь слушаю ваши вопросы, милостивые государи, – привычной фразой завершил лекцию приват-доцент Свигайло.
Первым прозвучал вопрос Алеши Соболева.
– Скажите, Станислав Зигмунтович, из ваших слов следует, что практически все легенды о мифических существах, широко распостраненные по миру, имеют под собой реальную основу. Искаженную порой до неузнаваемости в народном сознании, но реальную. Что же послужило основой для мифов о русалках? Ведь они известны практически всем народам мира под разными названиями: водяницы и русалки, мавки и лобасты, берегини и лоскотухи, ундины, сирены, хе-бо, мемозины, су-кызлары, ахти, хы-гуаше, мерроу… Неужели до верящих в мавок малороссийских крестьян дошли в каком-то виде культы Дагона и Атаргатис? Или до туркестанских кочевников, рассказывающих о су-кызлары?
– Видите ли, милостивый государь, – приват-доцент сделал короткую паузу, внимательно разглядывая Алешу, – дело в том, что у ВСЕХ мифических существ действительно имеется некая реальная первооснова. Наличествует она и у русалок. С давних пор люди встречались с млекопитающими семейства дюгоней, обитающими в южных водах: с ламантинами, сиренами, и собственно дюгонями… А у самок упомянутых ластоногих существ молочные железы крайне напоминают женскую грудь – размером и месторасположением на теле. Если учесть, что ламантины и сирены любят неподвижно лежать на воде, спиной вниз, нежась на солнышке, – то происхождение легенд совершенно очевидно. Издалека, с борта корабля или с берега, означенных животных принимали за женщин. При попытке подплыть или подойти ближе – наблюдаемые якобы женщины ныряли, демонстрируя задние ласты, весьма напоминающие рыбий хвост. Именно такова первооснова мифа. Ничего загадочного здесь нет – семейство дюгоней достаточно подробно изучено зоологической наукой… Аналогичных примеров при желании можно вспомнить предостаточно, милостивый государь: носороги, ставшие прообразом легендарных единорогов; относительно недавно вымерший гигантский страус моа, рассказы о коем породили птицу Рух арабских мифов…