Мы чуть не предложили ей съехать. Не представляю, почему Клэрис такая чистюля и аккуратистка.
— Она прожила много лет у тетки, — сказала я подавленно. — Не скрою, на серой юбке у меня спереди на подоле пятно, но я никогда не хожу без туфель, и не подвязываю голову старым чулком.
Теперь я понимала, почему Клэрис, в отличие от Элис, не смотрит с таким презрением на мое нижнее белье.
— Может быть, мне потому приятнее ходить в гости к матери Клэрис, чем к таким людям, как жена епископа? — продолжала я. — Жена епископа ни разу не сказала, что я — одна из них.
— Если ты будешь надевать грязную юбку, когда едешь к ней с визитом, вряд ли она когда-нибудь скажет так, — подтвердил Максим.
— Конечно же, я не ездила к ней в старой юбке. Я надела платье, — сказала я. — И вообще, я невысокого мнения о людях, которые судят о других по одежке.
— Я думаю, жена епископа не придает никакого значения тому, кто как одет, — сказал Максим, — но она, возможно, сильно удивилась, когда ты села на самый краешек стула и отвечала лишь «да» и «нет», словно пришла наниматься в прислуги, а так именно ты и вела себя в тот единственный раз, что мы с тобой вместе ездили к кому-то с визитом.
— Я же не виновата, что я робею.
— Конечно, милочка, я знаю. Но ты и не пытаешься перебороть себя.
— Ты несправедлив, — сказала я. — Я борюсь с собой каждый день, каждый раз, что еду к кому-нибудь или встречаюсь с новыми людьми. Я все время борюсь с собой. Тебе этого не понять. Тебе все легко, ты привык ко всему этому с детства. А я получила совсем другое воспитание.
— Чепуха, — сказал Максим. — Дело вовсе не в воспитании, как ты утверждаешь; это вопрос долга. Надо приложить усилие. Ты что думаешь, мне доставляет удовольствие наносить визиты? Да я умираю от скуки. Но в наших краях иначе нельзя.
— Не о скуке речь, — сказала я. — Я не боюсь поскучать. Если бы мне грозила только скука — не о чем было бы и говорить. Я ненавижу, когда меня осматривают с головы до ног, словно я корова-рекордистка.
— Кто осматривает тебя с головы до ног?
— Здесь — все.
— Ну и что с того? Пусть их. Это вносит в их жизнь интерес.
— Почему именно я должна служить объектом их интереса и давать пищу для критики?
— Потому что Мэндерли — единственное, что интересует всю округу.
— Какой же тогда ты нанес удар их гордости, женившись на мне, — сказала я.
Максим не ответил. Он продолжал читать газету.
— Какой же ты тогда нанес удар их гордости, — повторила я. Затем добавила: — Нет, ты не потому женился на мне. Ты знал, что я скучная, тихая и неопытная, и обо мне никогда не будут сплетничать.
Максим швырнул газету на пол и вскочил на ноги.
— Что ты имеешь в виду?
Лицо его потемнело, исказилось, голос сделался жестким — я с трудом узнала его.
— Я… я не знаю, — сказала я, откидываясь назад и прислоняясь к окну. — Я ничего не имею в виду. Почему ты так на меня смотришь?
— Какие тебе здесь передавали сплетни?
— Никакие, — пролепетала я, испуганная его видом. — Я сказала это просто… просто, чтобы что-нибудь сказать. Не гляди на меня так, Максим. Что такого я сказала, в чем дело?
— Кто говорил с тобой? — медленно произнес он.
— Никто. Ни одна живая душа.
— Тогда почему ты сказала то, что ты сказала?
— Сама не знаю.
Мне просто пришло это в голову. Я была сердита, раздражена. Мне так тягостно ездить с визитами ко всем этим людям. Я ничего не могу с собой поделать. А ты осуждал меня за то, что я робею. У меня не было никаких задних мыслей. Правда, Максим, никаких. Пожалуйста, поверь мне.
— Не очень-то приятное высказывание, как по-твоему?
— Да, — сказала я. — Да, это было мерзко, грубо.
Максим пасмурно глядел на меня, засунув руки в карманы и покачиваясь с носка на пятку.
— Боюсь, я совершил очень эгоистичный поступок, женившись на тебе, — сказал он медленно, задумчиво.
Мне вдруг стало холодно, я почувствовала тошноту.
— Я тебя не понимаю, — сказала я.
— Не очень-то я тебе хорошая пара, да? — сказал Максим. — Между нами слишком большая разница в летах. Тебе следовало подождать и выйти замуж за своего ровесника, а не за такого человека, как я, у кого осталась позади половина жизни.
— Это просто нелепо, — поспешно проговорила я. — Ты сам знаешь: возраст не имеет тут никакого значения. Конечно же, мы хорошая пара.
— Да? Не уверен, — сказал он.
Я встала коленями на сиденье кресла и обвила руками плечи Максима.
— Почему ты говоришь мне такие вещи? — сказала я. — Ты ведь знаешь: я люблю тебя больше всего на свете. Для меня не было и нет никого, кроме тебя. Ты — мой отец, и мой брат, и мой сын. Все вместе.
— Это моя вина, — проговорил он, не слушая. — Я вовлек тебя в этот брак, не дав ни времени, ни возможности ничего обдумать.
— Мне не надо было ничего обдумывать, — сказала я. — Ты мой единственный избранник. Ты не понимаешь. Когда любишь человека…
— Ты счастлива здесь? — спросил он, отвернувшись от меня и глядя в окно. — Иногда я задаю себе этот вопрос. Ты похудела. Потеряла румянец.
— Конечно, я счастлива, — сказала я. — Мне очень нравится Мэндерли. И я ничего не имею против визитов, мне просто хотелось поворчать. Я буду ездить с визитами хоть каждый день, если ты захочешь. Я на все согласна. Я ни разу, ни на миг не пожалела, что вышла за тебя замуж, неужели ты сомневаешься?..
Он потрепал меня по щеке, с этим его ужасным отсутствующим видом, наклонившись, поцеловал в макушку.
— Бедняжка, тут жизнь не очень для тебя веселая, что и говорить. Боюсь, тебе трудно со мной.
— Вовсе не трудно, — горячо сказала я. — Легко, очень даже легко. Куда легче, чем я представляла. Я раньше думала, как это ужасно — быть замужем, вдруг муж станет пить, или выражаться плохими словами, или ворчать, если я недостаточно прожарю к завтраку гренки, ну и вообще окажется не очень привлекательным, пахнуть от него будет или еще что-нибудь. А ты ничего этого не делаешь.
— Надеюсь, что нет, — сказал Максим и улыбнулся.
Я поспешила воспользоваться этим. Тоже улыбнулась, взяла его руки в свои и поцеловала их.
— Как нелепо говорить, что мы не пара, — сказала я. — Погляди, как мы с тобой сидим здесь каждый вечер: ты — с книгой или газетой, я — с вязаньем. Как две чашки с чаем. Как старичок и старушка, которые уже тысячу лет женаты. Конечно же, мы — пара. Конечно же, мы счастливы. Ты говоришь так, словно думаешь, будто мы совершили ошибку. Ведь ты же не считаешь это на самом деле, да, Максим? Ты же знаешь, что у нас удачный брак, на редкость удачный?
— Если ты так считаешь, все в порядке, — сказал он.
— Но ведь ты тоже так считаешь, да, любимый? Не только я одна? Мы ведь счастливы, да? Ужасно счастливы?
Он не ответил.