И пришел первым. Это было десять дней тому назад.
Я был удивлен.
- Значит, единственный человек, который навредил тебе, был Сэнди?
- Он меня перебросил через канат… - Джо был готов начать все сначала. Я прервал его.
- Но ведь, наверно, не Сэнди платил тебе за то, что ты не придешь первым?
- Нет… Не думаю… Не знаю… - захныкал Джо.
- Ты хочешь сказать, что так и не знаешь, кто тебе платил? Ни разу не дознался?
- Какой-то мужчина звонил мне по телефону и говорил, когда нужно «придержать» лошадь. А потом я получал по почте пухлый конверт с деньгами.
- Сколько раз ты это проделывал? - спросил я.
- Десять, - сказал Джо, - и все за последние полгода.
Я молча смотрел на него.
- Часто это бывало просто. Эти дохляки все равно бы не прибежали первыми, даже если бы я помогал им.
- Сколько ты получал за это?
- Сотню. А два раза по двести пятьдесят. - Джо все еще без удержу болтал языком, и я верил ему. Это были большие деньги, и тот, кто готов был платить их, теперь, конечно, захочет жестоко отомстить Джо. Ведь он ослушался приказа и пришел первым. Но Сэнди? Я не мог этому поверить.
- Что сказал тебе Сэнди, когда ты выиграл скачку? - спросил я.
Джо все еще плакал.
- Он сказал, что он ставил на лошадь, которую я обогнал, и что он со мной рассчитается, - сказал Джо. Похоже было, что Сэнди выполнил свою угрозу.
- Ты не получил свой пакет с деньгами, я полагаю?
- Нет, - сказал Джо, втягивая воздух носом.
- Ты что же, не имеешь даже представления, откуда приходили деньги? - спросил я.
- На некоторых конвертах были лондонские штемпеля, - сказал Джо. - Я не обращал внимания. - Без сомнения, он был слишком занят содержимым конвертов, чтобы обращать внимание на остальное.
- Ну хорошо, - сказал я, - но теперь-то, когда Сэнди отомстил тебе, ты в безопасности. Может быть, ты перестанешь реветь? Чего ты раскис?
Вместо ответа Джо вытащил из кармана куртки бумагу и протянул ее мне.
- Раз уж на то пошло, я тебе все выложу. Я не знаю, что делать. Помоги мне, Аллан. Я боюсь.
В свете приборного щитка я видел, что Джо действительно перепуган. Он стал постепенно трезветь.
Я развернул листок. Обычная бумага для пишущей машинки. Печатными прописными буквами на ней было написано шариковой ручкой пять слов: «БОЛИНГБРОК ТЫ БУДЕШЬ КРЕПКО НАКАЗАН».
- Болингброк - это лошадь, которую ты должен был «придержать», да?
- Да. - Он больше не плакал.
- Когда ты это получил? - спросил я.
- Я нашел это сегодня в кармане куртки, когда переодевался перед пятой скачкой. Когда я снимал куртку, там той бумажки не было.
- И все послеобеденное время ты провел в баре, трясясь от страха? - спросил я.
- Да… Я вернулся туда, когда ты повез мистера Тюдора в Брайтон. Я и не думал, что со мной что-то случится из-за Болингброка, хотя все время боялся, с тех пор как Болингброк пришел первым. И как раз когда я подумал, что все в порядке, Сэнди перебросил меня через канат, а потом я нашел у себя в кармане это письмо. Скверно. - В его ноющем голосе опять зазвучала жалость к самому себе.
Я вернул ему бумажку.
- Что теперь делать? - спросил Джо.
Я не знал, что ему сказать. Он здорово запутался, и ему было чего бояться. Люди, которые в таких масштабах ворочают лошадьми и жокеями, конечно, ведут жестокую игру. Промежуток в десять дней между победой Болингброка и этой запиской мог означать, подумал я, что игра ведется не на прямую. Но это было слабым утешением для Джо.
Он шмыгал носом и время от времени икал, но, казалось, оправился от слез. Самая тяжелая стадия опьянения у него прошла. Я включил фары и выехал на дорогу. Джо вскоре заснул.
Он шмыгал носом и время от времени икал, но, казалось, оправился от слез. Самая тяжелая стадия опьянения у него прошла. Я включил фары и выехал на дорогу. Джо вскоре заснул. Он громко храпел.
У Доркинга я разбудил его. У меня было к нему несколько вопросов.
- Джо, кто он, этот мистер Тюдор, которого я отвез в Брайтон? Он тебя знает.
- Это владелец Болингброка. Я часто езжу на его лошадях.
Я был удивлен.
- Он был доволен, когда Болингброк победил? - спросил я.
- Думаю, что да. Его тогда не было. Хотя потом он прислал мне мои десять процентов и письмо с благодарностью. Обычное дело.
- Он недавно занимается скачками, верно? - спросил я.
- Свалился к нам на голову одновременно с тобой, - сказал Джо, возвращаясь к своему развязному тону. - Оба вы появились черные от загара в середине зимы.
Я прилетел на самолете из африканского, летнего пекла в ледяные объятия английского октября, но через восемнадцать месяцев моя кожа стала бледной, как и у любого англичанина. Между тем Тюдор оставался черным.
Джо захихикал.
- Ты знаешь, почему мистер Клиффорд - этот сволочной Тюдор - живет в Брайтоне? Это дает ему возможность не объяснять всем и каждому, почему он ходит загорелым круглый год. Будто его просмолили, правда?
Я без всякого сожаления высадил Джо у остановки автобуса на Эпсом. Выложив мне свои заботы, он, казалось, восстановил собственное "я", по крайней мере в настоящий момент.
Я повернул в Котсуолд. Сначала я думал о Сэнди Мэйсоне. Я не понимал, откуда он мог узнать, что Джо собирался «придержать» Болингброка?
Но весь последний час моего путешествия я думал о Кэт.
Сцилла спала на софе, прикрыв ноги пледом. Рядом с ней на низеньком столике стоял полный стакан. Я поднял его и понюхал. Коньяк. Обычно она пила джин и кампари. Коньяк был только для черных дней.
Она открыла глаза.
- Аллан! Как я рада, что ты вернулся. Который час?
- Половина десятого, - сказал я.
- Ты, наверно, умираешь с голоду, - сказала она, сбрасывая плед. - Почему ты не разбудил меня сразу? Обед давно готов.
- Я только что приехал, и Джоан уже стряпает на кухне, так что ты отдыхай, - сказал я.
Мы спустились в столовую. Я сел на свое обычное место. Стул Билла стоял пустой. Я подумал, что надо будет отодвинуть его к стене.
Когда мы ели жаркое, Сцилла сказала, прервав долгое молчание:
- Приходили двое полицейских.
- Да? Это по поводу завтрашнего дознания?
- Нет, это насчет Билла. - Она отодвинула тарелку. - Они спрашивали меня, так же как ты, не было ли у мужа каких-нибудь неприятностей. Они полчаса задавали мне на разный лад одни и те же вопросы. Один из них так прямо и сказал, что, если я любила мужа, как я говорю, и была с ним в таких великолепных отношениях, я должна бы знать, не было ли у него осложнений в жизни. Довольно противные оба.
Она не глядела на меня. Глаза ее были опущены в тарелку с наполовину съеденным, остывшим жарким, во всем ее поведении была какая-то необычная неловкость.
- Могу себе представить, - сказал я, догадываясь, в чем дело. - Надо полагать, они просили объяснить, какие у тебя отношения со мной и почему я продолжаю жить в вашем доме?
Она подняла глаза с удивлением и видимым облегчением.
- Да. Я не знала, как тебе об этом сказать. Мне кажется, это так естественно, что ты здесь, но, по-видимому, я не сумела им это объяснить.
- Завтра я перееду отсюда, Сцилла, - сказал я. - Я больше не стану давать повода для сплетен. Если уж полиция додумалась до такого, представляю, что говорят в графстве. Я был легкомыслен и очень, очень прошу меня извинить. Я так же, как и ты, считал совершенно естественным, что остаюсь в доме Билла и после его смерти.