Он все правильно проанализировал – ну, а то, что о Гейше понятия не имел, нимало его достоинств не умаляет. Его просто-напросто никогда не учили ловить шпионов, да и не заставляли это делать..."
– У меня есть идея, Кирилл, – сообщил Лаврик. – При нынешнем кадровом дефиците не будет ли разумно загрести нашего друга Геннадия в армейские ряды, благо он офицер запаса, – и пристроить в сугубо специфическую шарашку...
– Это к вам, что ли, Константин Кимович?
– А хотя бы...
– Не пойдет, – решительно сказал Гена. – Поздновато что-то строить опять государственную карьеру. Грязь достопамятная засохла и отвалилась, прижился я в заводских секьюрити, на большее как-то и не тянет, чтобы снова – в стройные, отягощенные формой ряды...
– Вольному воля, – как ни в чем не бывало сказал Лаврик.
Однако Мазур-то его знал, насколько вообще можно было знать не самого простого человека Самарина. И видел сейчас по той самой мимолетной улыбке, которую непосвященные считали беззаботной, а люди знающие поголовно определяли как гнусную – пройдет не так уж много времени, и Лаврик найдет способ зашанхаить<Старинное морское жаргонное словечко, означавшее насильственную вербовку на корабль подпоенного матроса. Некогда этот процесс имел широкое распространение именно в шанхайских портовых кабаках> приглянувшегося ему человечка, даже сейчас, когда о прежнем величии и могуществе конторы оставалось только вспоминать с тоской...
К машине медленно приближалась молодая парочка – оба в белых брюках и легких футболочках, симпатичная такая влюбленная парочка, державшаяся так скромно, что вряд ли могла бы дать повод для осуждения даже злобным старушкам на скамеечке, привыкшим руководствоваться в оценке молодежного облико морале критериями века этак тринадцатого, когда приличная девушка сидела взаперти в тереме, а приличный юноша лет до тридцати рубал каких-нибудь злых татаровей и лишь потом узнавал от убеленных сединами старцев, что на свете существуют и другие радости...
Симпатичная такая влюбленная парочка, не замечавшая ничего вокруг себя, окромя друг друга, – некая девушка по имени Катя и некий молодой человек, коего Мазур так и не знал по имени, но прекрасно помнил, что именно он привез тогда Лаврика в заповедник...
Они безмятежно прошли мимо, подав парочку условных сигналов, – но, разумеется, ни одна живая душа, кроме них двоих, не поняла, что это именно условные сигналы...
Судя по этим незаметным жестам, профессор был дома один, и молодые люди не усмотрели пока что наружного наблюдения за домом.
И все равно Мазур внимательнейшим образом окинул взглядом окрестности – профессионально хватко, незаметно. Он высматривал не хвостов (все равно не обладал для того достаточной квалификацией) – просто-напросто определял возможные точки, откуда их могли бы в три секунды нашпиговать свинцом, да еще и беспрепятственно скрыться после этой недолгой забавы.
Увы, подобных точек имелось прямо-таки несметное количество – поблизости имеет место быть не достроенная строителями девятиэтажка и два однотипных ей дома, уже заселенных. Чердаки, крыши, окна, проходные дворы, лоджии и подвальные окна... Ну, а что прикажете делать? Остается двигаться к замеченной цели, хоть ты тресни...
– Ну, с богом, соколы, – негромко сказал Лаврик и тоже выбрался из машины. – Я тут поброжу вокруг, и если что – звякну...
Пропустив вперед Гену и дав ему отойти на несколько шагов, Мазур совсем уж шепотом поинтересовался:
– Думаешь, он сюда нагрянет?
– Я ж оптимист, – грустно ответил Лаврик. – А следовательно, верю в худшее.
– А следовательно, верю в худшее...
– Поговорим потом, а?
– Бога ради, – спокойно сказал Лаврик.
– Кое-чего я до сих пор не понимаю... А я ведь тебе как-никак не мичман...
– Потом, потом, – кивнул Самарин. – Иди, а то Гена оглядывается уже...
Недовольно покрутив головой, Мазур побыстрее направился к подъезду. Он никак не мог отделаться от стойкого ощущения, что не одного Гену Лаврик играет втёмную...
Вслед за Геной он поднялся на третий этаж по широкой чистой лестнице – домик был не из пролетарских, что стало ясно еще снаружи при первом взгляде на него. Гена позвонил, а Мазур тем временем стоял так, чтобы его не видно было в глазок.
Дверь распахнули удивительно быстро, без всякой опаски, словно хозяин ждал кого-то и вдобавок обладал незамутненной совестью, позволявшей ему открывать гостям без малейшей опаски. Это несколько противоречило нарисованному Геной образу.
Мазур услышал совсем рядом спокойный, даже невозмутимый баритон:
– Геннадий Иваныч, какими судьбами! Не иначе как рассказал кто-то, что в наш подъезд привратник требуется? Ну что же, если хотите, я вам протекцию окажу, честное слово. Зарплатка неплохая, опять же чаевые...
Дальше слушать это было и скучно, и некогда. Мазур одним резким движением отделился от стены, легонько посторонил Гену и в следующий миг оказался в прихожей, ногой легонько пнув дверь, а рукой припечатав хозяина к стене. Гена вошел следом, аккуратно притворил дверь, и замок автоматически защелкнулся.
– Да как вы... – успел вякнуть хозяин.
Мазур, не тратя времени и закрепляя первый успех, сграбастал его за ворот роскошного пушистого халата, пнул под коленный сгиб и головой вперед отправил в гостиную. Вошел следом.
Н-да, залетели вороны в высокие хоромы... Все вокруг наглядно свидетельствовало, что хозяина квартиры не коснулась печальная судьба российских интеллигентов, на свой хребет выпустивших из бутылки джинна тех реформ, что какой-то чмокающий шизик без всякого на то основания поименовал "рыночными". Безукоризненно лоснилась дорогая "мебель, ноги тонули в пушистом ковре. И повсюду, куда ни глянь, взгляд натыкался на нечто антикварное – картины в массивных рамах, фарфор на полированных полочках, шеренги небольших бронзовых статуэток, застекленные витринки с какими-то непонятными-предметами темного цвета. Загадочные звери, то ли наконечники стрел, то ли кинжалы...
– Вот оно, – сказал Гена, ткнув пальцем в одну из таких витринок. – Этим штукам бы в музее красоваться... Господин профессор их, разумеется, обменял у бичей на бутылку, так что никакой статьи и не припаяешь...
– Да уж, – ядовито отозвался хозяин, полноватый тип лет шестидесяти с аккуратно подстриженной седой бородкой. – Помнится, у вас, любезный, эти паяльные работы пшиком кончились, как ни пыжились.
Он обеими руками пригладил волосы, растрепавшиеся во время полета головой вперед, запахнул халат. Смотрел на ворвавшихся зло, но без особого страха.
Мазур с интересом спросил:
– Интересно, а почему вы так спокойны, милейший? К вам вдруг ворвалась без приглашения парочка хамов вроде нас... Вообще-то, в таких случаях возмущаться положено, а то и бояться. Вон сколько у вас ценных безделушек... А вдруг мы – грабители?
Профессор, цепко таращась на него, ухмыльнулся:
– Да что вы, милейший... Вот этого субъекта, – он небрежным кивком указал на Гену, – я уже немного изучил. Классический образчик честного советского идиота. Маловероятно, что свяжется с лихими налетчиками. Значит и вы.